Судьба генерала
Шрифт:
Но Экбалу было просто наплевать, как к нему относятся эти рогатые толстосумы. Он и раньше их презирал, когда они подлизывались к нему — любимому повару шахзаде, а теперь и подавно. Расправив плечи, Экбал-Сергей шёл по городу, вдыхал знакомый с детства запах раскалённой на солнце пыли, в ней горошинами блестели капли воды у арыков, где плескалась детвора, умывались их родители и стирали служанки. В его ушах стоял гул множества голосов, скрип огромных деревянных колёс то одной, то другой арбы, проезжающей мимо, рёв верблюдов, вопли ослов, блеянье баранов, которые вскоре превратятся в ароматные шашлыки или люля, томящиеся над
«Неужели я всё это покину? — думал Экбал-Сергей, поглядывая с грустной улыбкой вокруг. — И как его примет уже полузабытый, такой далёкий Тифлис? Да и удастся ли остаться в этом городе его раннего детства? Ведь длинные руки Аббас-мирзы могут вполне достать его и там».
Тут его кто-то дёрнул за рукав. Это был старый слуга муджтахида Ходжи-бабы, отца Шахрасуб.
— Что случилось? — спросил встревоженный Экбал.
— Пока ничего, но поспеши в дом моего господина, — ответил старик и, невозмутимо поглядывая по сторонам, пошёл по каким-то своим делам.
Экбал сказал слугам, чтобы они подождали его на майдане рядом с базаром, а сам быстро зашагал по кривым переулкам старого города. Вскоре он уже стучал молоточком в калитку дома муджтахида. Ему отворила Зейнаб, служанка Шахрасуб.
— Иди на второй этаж, там уже ждёт моя госпожа, — проговорила служанка, по привычке прикрывая половину лица платком, а морщинистой загорелой рукой показывая на небольшой ветхий дом, стоящий в глубине маленького сада.
Радостный Экбал в одно мгновение уже был в доме, в два прыжка одолел лестницу и, ворвавшись как ураган в комнату эндеруна, женской половины дома, схватил в объятия розовощёкую Шахрасуб. После долгого и горячего поцелуя Экбал, не долго раздумывая, подхватил на руки разомлевшую в его руках красавицу и торопливо опустил на ложе из шёлковых матрасов и подушек посреди комнаты.
— Да ты что, взбесился, несчастный? — Она вдруг резко оттолкнула от себя молодого человека, который уже почти до конца расстегнул у неё на груди атласную алую кофточку. — Заниматься таким непотребством в доме моего отца, всеми уважаемого муджтахида?
Ошарашенный Экбал уставился на возмущённую хозяйку пышной белоснежной груди с малиновыми сосками, так соблазнительно виднеющимися из распахнутой блузки, и спросил недоумённо:
— Почему же в доме твоего мужа этим можно заниматься, а в доме отца нельзя? Зачем же ты меня позвала, моя киска?
— Да потому, что отец мой, всеми уважаемый Ходжи-баба, великий правовед и почти святой, а муж же просто кривоглазый негодяй, о котором я узнала такие гадости сегодня утром, что ни за что больше не буду жить с ним под одной крышей. — Шахрасуб решительно застегнула алую кофточку, надетую почему-то не на рубашку, а прямо на голое тело.
— Ну, то, что твой Зейтун негодяй, знает весь город. Ты что же, вызвала меня сюда только для того, чтобы сказать мне столь очевидную для всех истину? Перестань дуться, моя крошка, ты отнюдь не посягнёшь на святость твоего и вправду очень уважаемого отца, если расстегнёшь эти пуговички. — Экбал снова потянулся к алой блузке и получил звонкий шлепок.
— Ого, тяжёлая же у тебя ручка, — рассмеялся молодой человек. — Ну за что ты на меня дуешься, дорогая? Ведь после того как этот полусумасшедший садист, Аббас-мирза, содрал у меня со спины ни за что ни про что почти всю шкуру, я просто был не в состоянии прийти к тебе, а когда я чуток оклемался, начались такие
— Да ты что, не можешь ни о чём думать больше? Неужели весь твой разум между ног болтается? — зашипела Шахрасуб, как рассерженная кошка.
— Да что с тобой? — разозлился Экбал. — Ты что, белены объелась?
— Слушай и не перебивай, — заговорщицки наклонилась к нему Шахрасуб и горячо заговорила тихим голосом: — Я сегодня рано проснулась от стука молотка в нашу калитку. Мой кривоглазый спустился вниз, слуги посадили на цепи собак, и какой-то незнакомец зашёл в дом. Они уселись в бируне, мужской комнате, как раз под спальней. Я тихонько подошла к углу, отодвинула несколько дощечек в полу и приложила ухо. Было всё отлично слышно.
— Ты что, сама проделала эту дырку в полу, чтобы подслушивать за мужем? — улыбнулся Экбал.
— Ну какая разница — я или кто другой? — отмахнулась от него Шахрасуб. — Ты послушай, что я узнала! Пришедшего звали Сулейман-ханом. Он, оказывается, раньше продавал моему муженьку и его дружку Мехраку награбленную добычу. Караваны грабил этот Сулейман. Хороши же эти два праведника торгаша: деньги на крови делали, а потом в мечети грехи отмаливали, негодяи, и других ещё попрекали в безверии. Потом я поняла из их разговора, что муж с этим бандитом в прошлую поездку в Дагестан и Тифлис какие-то делишки свои обделывали там. А сейчас Сулейман пришёл с приказанием: мой муж, старый стручок, должен передать тебе яд, чтобы ты отравил самого сардаря Кавказа, генерала Ермолова, что приехал к нам с посольством. Ты, оказывается, в посольстве работаешь, а Сулеймана этого один офицер русский в лицо знает, поэтому он сам к тебе с ядом прийти не может. Господи, что же это такое творится, Экбал, неужели ты вляпался в такое грязное дело? — всплеснула Шахрасуб руками, на которых блеснули многочисленные золотые браслеты. — Опомнись, милый, ведь это же жуткое злодейство, гореть тебе в аду за такое злодеяние. И потом, подумай, ведь те, кто толкает тебя на смертоубийство это поганое, разве они оставят тебя живым в любом случае, отравишь ты русского или нет? Отступись, милый, не губи свою душу! Тебе срочно нужно исчезнуть. — Шахрасуб огромными, круглыми от испуга глазами с мольбой смотрела на любимого.
— Значит, Зейтун должен передать мне яд, наконец-то, — проговорил Экбал, вскочил и забегал по комнате, — a-то я уж подумывал, что они кого-то другого себе нашли, понадёжней.
— Да ты что, сумасшедший или просто негодяй? — вскричала женщина с испугом и негодованием.
— Да не кричи ты, — подскочил к ней молодой человек, — не собираюсь я никого травить. Я ведь тебе рассказывал, что я русский. Думаешь, я прощу этому негодяю, Аббас-мирзе, его плети? — Экбал быстро расстегнул малиновый архалук, сбросил его и повернулся спиной к Шахрасуб. — Смотри!
— Господи, что они с тобой сделали?! — воскликнула она. — Бедненький ты мой. — Шахрасуб обняла сзади Экбала и стала гладить и целовать изуродованную, всю в бугристых шрамах спину.
— О чём ещё говорили эти негодяи?
— Сулейман разыскивает своих прежних друзей по грабежам. Он спрашивал, где их можно найти, а мой муженёк, оказывается, и по сей день продолжает у этих разбойников покупать их добычу, он ему подробно рассказал, как с ними связаться.
— Ты имена запомнила?