Судьба генерала
Шрифт:
— Да, повезло тебе, Сонюшка, — проговорила, усаживаясь на скамью, Прасковья Николаевна своей падчерице. — Хороший тебе, дочка, муж достался: и человек серьёзный, не финтифлюшка какая-нибудь, и бравый молодец.
— «И метит в генералы», — подмигнула, звонко рассмеявшись, сидящая рядом Нина Чавчавадзе. Она знала совсем недавно написанную Грибоедовым комедию «Горе от ума» наизусть.
— И это тоже неплохо, — улыбнулась Ахвердова.
— Кстати, Александр Сергеевич Грибоедов должен скоро пожаловать, — заметила Соня, игриво поглядывая на свою подругу Нину. — Что-то ему уж больно нравится музыкой заниматься с нашей звездой Востока.
Нина вспыхнула, показала язык подруге и побежала по саду. За ней, смеясь, кинулась и Соня.
— Эх, замужняя уже
— Ещё остепенится, — проговорила княжна Саломе, ласково и немного грустно улыбаясь. — Я ведь тоже, когда за Александра замуж вышла, порой тайком ещё со своими куклами играла. Пока молодые, пускай повеселятся. А вот за Давидчиком нужно получше приглядывать, а то он и себя и нас — всех в могилу сведёт. Как представлю, что он с моста в Куру прыгает, так у меня мурашки по коже и голова кружиться начинает. — Она достала дрожащими руками откуда-то нюхательную соль и открыла флакон.
А из сада раздавались звонкие крики детей и громкое весеннее пение птиц. Во всём же изнывающем от жары городке — ни движения. Только трепещут на лёгком ветерке, дующем с гор, листья высоких тополей-раин и высоко в небе над плоскими крышами кружит горный орёл, словно высматривающий чего-то. Вот он снизился и стремительно пронёсся над брустверами, высившимися у Куры. Послышался орлиный клёкот. Ему же в ответ раздавалось добродушное похрапывание часовых, прислонившихся в тенёчке к лафетам пушек и умело использующих длинные ружья для упора. Издали можно было подумать, что бравые вояки просто задумались, глядя на просторы Востока, расстилавшиеся перед ними.
2
Вечером, как всегда, в гостеприимном доме Ахвердовой было полным-полно гостей. Выделялся среди них стройный мужчина с седыми висками, одетый в синий фрак и остро взирающий на всех своими живыми умными глазами из-за стёкол очков в золотой оправе. Это был уже известный всей России Грибоедов. Однако он не поддерживал умные разговоры, которые с ним пытались заводить генералы и полковники да их солидные жёны. Александр Сергеевич как сел после обеда за рояль, так и проиграл до ночи не вставая. Сначала импровизировал весёлые детские танцы. Младшее поколение обоих семей с жаром прыгало и бегало под эти волшебные звуки. Не отрываясь, как зачарованная смотрела маленькая Дашенька на то, как быстро летают по клавишам длинные белые пальцы Александра Сергеевича. Приоткрыв рот, она вплотную подошла к нему. Грибоедов вдруг перестал играть и, схватив в охапку девочку, сверкая озорным взглядом из-под очков, подбросил её вверх. Даша хохотала и визжала от удовольствия. Вся неугомонная детская орава набросилась на великого писателя. Правда, тогда ещё почти никто и не догадывался о будущей бессмертной славе и трагической судьбе этого остроносого господина в элегантном синем фраке, белоснежном галстуке, с живыми, близоруко щурящимися глазами.
Муравьёв, в отличие от детей, поглядывал на драматурга и дипломата без особой приязни. Очень много воды утекло с того дня, когда Николай первый раз увидел этого стройного мужчину в очках, приехавшего десять лет назад на Кавказ никому не известным, скромным чиновником по дипломатическому ведомству. Сейчас же он был, можно сказать, правой рукой своего родственника, генерала Паскевича Ивана Фёдоровича, сменившего на посту главнокомандующего корпусом знаменитого и всеми любимого Алексея Петровича Ермолова. Новый наместник Кавказа люто ненавидел всё и всех, хотя бы косвенно связанных с бывшим главнокомандующим. В основе этого лежала, конечно, зависть. Паскевич, маленького роста, кудрявый, живой малоросс, никак не мог завоевать уважение у подчинённых. Они его постоянно сравнивали с Ермоловым. И сравнение это было отнюдь не в пользу нового командира корпуса. Поэтому он демонстрировал решимость полностью уничтожить все те порядки, которые царили на Кавказе при Алексее Петровиче. Это грозило большими отрицательными последствиями для боеспособности войск. Ведь
Поэтому-то и посматривал Николай косо на родственника нового главнокомандующего, подозревая его, может быть и ошибочно, в предательстве несправедливо отставленного Ермолова. Александр Сергеевич же вёл себя с полковником Муравьёвым как и прежде — непринуждённо-дружески. Он был большого ума человек.
Вскоре Муравьёвы простились с гостями и удалились на покой. Прасковья же Николаевна засиделась за полночь, играя в карты, которые очень любила.
Стояла тёплая лунная ночь. В спальне у Муравьёвых было открыто окно. Аромат цветущей сирени накатывал волнами с потоками прохладного ночного воздуха, дующего с гор, на лежащих в кровати.
— Эх, как бы этот гномишка в генеральских эполетах не наломал дров, — проговорил негромко Николай. — Ведь Алексей Петрович целых десять лет расставлял умных, инициативных людей по всему Кавказу. Разве можно их в одночасье тасовать так небрежно, словно засаленную колоду карт? А этот дурак, как слон в посудной лавке, норовит всё смести и начать с нуля. Ну разве это возможно? Особенно когда идёт война.
— Что, твой дружок Аббас-мирза к нам в гости пожаловал? — спросила, улыбаясь и зевая, Соня.
— Ишь ты, какая отважная, — повернул к ней голову Николай. — У Аббаса сейчас неплохое и побольше нашего войско, хорошие английские советники, есть артиллерия. Так что тут его просто так шапками не закидаешь.
— А мы его из пушки прямо в лоб, — взмахнула красивой обнажённой рукой Соня. — Нечего, Коля, кручиниться. Как говорит моя матушка, бивали мы всегда этих персиян и турок и бить будем.
— Ха-ха-ха! — громко и весело рассмеялся Муравьёв. — Ты у меня настоящая жена офицера, образцовая можно сказать... — Он толкнул её локтем.
— Да тише ты, весь дом разбудишь, этакая у тебя глотка лужёная, командирская, ну прямо труба иерихонская, — тихонько засмеялась Соня, закручивая усы мужа кверху.
Полковник обнял стройную супругу за талию и начал целовать её щёки и длинную белую шею. Вскоре как-то само получилось, что опустился пониже и уже лобызал пламенно упругую грудь жёнушки.
— Да оставь, Коленька, уже утро на дворе, а мы ещё не спали, — делая вид, что отталкивает мужа, ворковала Соня. — Ой, ну ты разошёлся-то как, ведь медовый месяц-то уже закончился, — ойкала она от удовольствия.
Вскоре уже не могла сказать ни слова, слышалось только её горячее дыхание. А за шторами уже алели верхушки дальних гор. Из звёзд только одна ещё не погасла и весело поблескивала, словно заглядывала в спальню. В саду громко пели соловьи.
В это же время по другую сторону Кавказских гор над степью поднималось солнце. Густой, серый, влажный туман таял на глазах. Коляска, запряжённая резвой тройкой, неслась по вязкой чёрной дороге. Комья грязи, блестящей как антрацит, летели с колёс и копыт лошадей. Молодой офицер в зелёном, распахнутом на груди армейском пехотном сюртуке и фуражке с красным верхом, сдвинутой на самый затылок, посматривал, зевая, по сторонам. А вокруг раскинулась роскошная степь, какой она бывает только поздней весной. Все пологие холмы вокруг заросли сплошным ковром из цветущего тёмно-лилового шалфея. Только кое-где можно было разобрать белые пятна клевера и ярко-жёлтые — козлобородника. Одурманивающе пахло влажным разнотравьем. В воздухе гудели шмели, пчёлы и другие невидимые насекомые. От мокрой, поблескивающей мириадами искр, блестяще-чёрной, быстро высыхающей дороги шёл пар. Солнечные лучи начали припекать.