Судьба генерала
Шрифт:
— Давайте-ка я лучше вам голову перевяжу, пока она у вас на плечах, молодой человек, — проговорил он, подходя к Александру, и поставил на траву свой саквояж. — Лихо вы начинаете здесь службу, лихо, — добавил, сухо покашливая.
А рядом стоял капитан Маклаков, качал головой и причмокивал с удивлением своими полными губами.
— Вот это удар! Нет, какой удар! — повторял изумлённо, поглядывая на безголового ротмистра, простёршегося у его ног.
ГЛАВА 3
1
Вечером
— Это надо же, Гриша, вляпался ты опять в историю, да ещё с отрубленной головой. И это в мои-то годы! Господи, прощай мой заслуженный пенсион и домик где-нибудь на родной Волге. И никакие чеченские пули уже не помогут, — качал он сокрушённо головой.
Как объяснил Григорий Христофорыч своему молодому спутнику, у него было две заветные мечты — крупно выиграть в карты, когда на летнюю ярмарку в Ставрополь съезжаются денежные тузы из скотопромышленников, и получить чеченскую пулю в ногу, что открыло бы ему дорогу к отставке и выслуге пенсиона. Но капитану Маклакову в жизни не везло. Ни выиграть по-крупному в карты ему никак не удавалось, ни получить ранение в деле.
— И ведь чёрт знает что творится, — возмущался Григорий Христофорыч. — Если б я в тылу отсиживался, то тогда другое дело. А то ведь вместе со своими солдатушками, как молоденький прапорщик, в атаку бегу, по линии огня, как по бульвару, прохаживаюсь — и ничего. Как заговорённый. Приду после боя в лагерь, из-под платья пули выпадают, сюртук весь в дырах. То и дело денщику зашивать отдаю. А на теле — ни царапины! Вот так и маюсь на этом проклятом Кавказе уже двадцать лет. А что толку? Из чина капитана да из Станислава на шее ведь шубы не сошьёшь. А будь я ранен по-человечески, так получил бы пенсион, вышел в отставку и зажил бы паном, — объяснял старый вояка.
Александр с тоскливым ужасом подумал:
«Неужели я тоже лет через двадцать превращусь в такую же старую перечницу с большим животом и мечтой о чеченской пуле в ляжку, чтобы уйти поскорее на покой?»
Они шли не спеша по вечерним улицам Ставрополя. А из открытых, освещённых неровным светом свечей окон побелённых хаток под соломенными крышами до них доносились заманчивые звуки звенящих друг о друга рюмок, треск новых карточных колод в руках нетерпеливых банкомётов и сладкие завывания романсов под гитарный аккомпанемент.
В штабе их встретил усталый лысый полковник с запачканными чернилами пальцами.
— Ты, Маклаков, дашь свидетельские показания о дуэли и сразу же отправишься в свою роту. Будешь там сидеть тише воды, ниже травы! Чтобы я тебя год в Ставрополе не видел! Ты меня понял?
— Так точно, ваше высокоблагородие! — рявкнул капитан, довольный, что так легко отделался.
Он проворно повернулся через левое плечо и быстро исчез за дверью.
— А вот с вами, граф, нам предстоит долгая волынка, — покачал полковник своей лысой головой. — Вас направил на Кавказ сам император, — показал на какую-то бумагу у себя на столе начштаба линии, — вот он и будет решать,
Александр Стародубский покинул штаб с тяжёлым сердцем. От Николаши ничего хорошего ожидать не приходилось. Через полчаса он уже лежал на кровати и под ворчание Степана пытался хоть чуть-чуть отдохнуть после этого сумасшедшего первого дня на Кавказе.
— И что же я его высокопревосходительству Ивану Васильевичу-то скажу? — сокрушался Степан, сидя у стола, где стоял прибор и несколько закрытых крышками блюд, чтобы не простыли. — Его сыночек не успел приехать на Кавказ, как сразу же отрубил голову своему же брату офицеру на дуэли. «А ты, Степан, куда смотрел, старый хрен, почему допустил это?» — спросит его сиятельство меня. И что же я отвечу?
— Хватит ныть, чёрт тебя подери, — выругался Александр и встал с кровати, на которой валялся не снимая сапог. — А ну-ка налей мне водки и давай жрать, мать твою так!
Молодой организм потребовал своего.
— Ну, слава богу, ваше сиятельство! — обрадовался Степан. — И право дело, скушайте чего-нибудь, а там видно будет, какова наша судьба-злодейка и что нас ждёт в будущем. Бог не выдаст — свинья не съест!
— Но вот государь может слопать за милую душу, — поморщившись, трогая забинтованную голову, проговорил мрачно граф, присаживаясь к столу.
Перед ним уже стояла рюмка водки и аппетитно поблескивал жирком цыплёнок.
Прошло всего три недели, и на взмыленной тройке прискакал в Ставрополь фельдъегерь из Петербурга. Царь приказал разжаловать Александра Стародубского в солдаты. Начальник штаба Северокавказской линии быстро оформил все бумаги и отправил графа, уже переодетого в форму рядового пехотинца, в Тифлис, в штаб Кавказского корпуса. Там должны были решить дальнейшую судьбу разжалованного. Вместе с графом в солдатской шинели на одной телеге выехал с «оказией» — обозом с почтой под прикрытием казаков и пехоты — Андрей Полетаев, которого поймали в Ставрополе, где он пропивал золотые, полученные от графа в степи. Александр сначала не узнал в Андрее, тоже переодетом в солдатскую шинель и фуражку без козырька, того бледного малого, вытащенного из колодца. Но когда они разговорились, граф с удивлением услышал, что с ним на телеге едет известный поэт Андрей Полетаев, стихи, которого он читал в журналах и слышал на дружеских пирушках. Среди молодёжи они были очень популярны.
— А в Петербурге ходили слухи, что вы погибли в стычке с горцами. Многие романтически настроенные девицы даже заказывали службы за упокой на ваше имя, — проговорил Стародубский.
— Да я и сам уже давно себя отпел, — махнул грязной рукой Андрей и, подняв воротник шинели, лёг на солому на дне телеги.
Но через час после того, как обоз выехал из Ставрополя, Степан договорился с солдатами, охранявшими арестованных, что граф может пересесть в свою коляску. Александр пригласил к себе и Андрея. Все десять дней, что они добирались до Тифлиса, молодые люди проговорили. У них оказалось много общего — и знакомых в Петербурге, и любимых стихов. Когда они подъезжали к одноэтажному зданию штаба Кавказского корпуса, то дали друг другу слово, что сделают всё, чтобы попасть вместе служить в одну роту какого-нибудь пехотного полка.