Судьба генерала
Шрифт:
— Да я его зарублю на месте! — опять зарычал Шлапобергский.
— Нет, ты просто нехристь какой-то, Вася, — ворчал толстый офицер, уводя из комнаты рычащего кавалериста. — Даже чеченцы и те по сравнению с тобой цивилизованные создания.
— Бога ради, ваше сиятельство, — умолял Александра прибежавший со двора Степан, — только не устраивайте дуэли опять с этим басурманом Шлапобергским. Что я скажу вашим папеньке и маменьке? Ведь я же обещал им, что с вами на Кавказе ничего не случится.
— Перестань ныть и принеси мне мою турецкую саблю, — оборвал его граф.
В комнату вошёл толстяк. Он подошёл к Александру и представился:
— Капитан седьмого карабинерного полка Григорий Христофорыч Маклаков. — Он пожал руку молодому офицеру. — Эх,
— Я готов, поехали, — ответил небрежно Александр, вешая набок саблю.
— Зачем ехать, здесь пройти два шага, пойдёмте.
Вечер только начинался. Было по-летнему жарко.
Они прошли по пыльному тротуару Большой Черкасской улицы и свернули в переулок. Вскоре уже начали спускаться в глубокий овраг, весь поросший кустами орешника и боярышника. Слышалось пение птиц и журчание воды.
— Осторожнее, в ручей не свалитесь, — предупредил Григорий Христофорыч, — он тут рядышком течёт.
Они вышли на живописную поляну, сплошь заросшую клевером и стрелками медвежьего лука. Пахло нагретой на солнце мятой. По краям зелёной лужайки задумчиво застыли низкорослые пушистые дубки, грабы и груши с широко раскинувшимися кронами. Ручей, превратившийся здесь уже в небольшую, но стремительно бегущую речку, плескался под колёсами деревянной водяной мельницы, нависшей над ним.
— Ох и хорошо же здесь, — улыбнулся молодой граф, снимая сюртук.
Он кинул его вместе с саблей Степану, а сам подошёл к ручью, нагнулся и с удовольствием умылся. От воды шёл тонкий запах зрелого тмина. Видно было, как на дне колышутся корни водяной мяты и мать-и-мачехи. Рядом с ручьём виднелись большие листья лопухов. Александр залюбовался стрекозами, скользящими над водой. Но тут послышались голоса, и на лужайку по тропинке из города вышли двое. Это были Шлапобергский и его секундант. Видно было по круглой физиономии ротмистра, что он поначалу боялся, что граф под каким-нибудь предлогом уклонится от дуэли, оставив новоиспечённого драгуна несолоно хлебавши да ещё и с подбитым носом. Но теперь, когда увидел его перед собой, готового к бою, Шлапобергский превратился по всем своим повадкам в большого чёрного кота, который уже поймал мышку и теперь хочет просто насладиться — поиграть с ней вволю, а уж потом слопать. Великолепно владея саблей, в себе он был полностью уверен.
— Господа, etes vous pret? Вы готовы? — спросил Григорий Христофорыч, важно раздувая щёки.
— Pret, — одновременно ответили дуэлянты и отсалютовали оружием секундантам и друг другу.
Капитан вместе с секундантом кавалериста, высоким нескладным драгунским поручиком, отошли к краю площадки. А на лужайке уже вовсю шёл поединок. Шлапобергский явно решил растянуть удовольствие. На кривых ногах он легко и проворно двигался по траве, изредка притоптывая. В его длинных, как у орангутанга, ручищах сабля парила, словно пушинка. Александр тоже играл оружием и дистанцией легко и непринуждённо. Оба противника не спешили с атаками. Они вели разведку, пока только обозначая атакующие действия, наблюдая, как соперник строит защиту и способен ли он на быструю контратаку. Звон клинков мерно раздавался на поляне.
— Ну, так они до захода солнца пропрыгают, и всё без толку, — разочарованно протянул длинный поручик. Он явно ожидал сразу же жаркой схватки, судя по накалу страстей в гостинице.
— Будет толк, молодой человек, будет, — уверенно проговорил Григорий Христофорыч, затянулся и выпустил перед собой густое облачко дыма. — Боюсь, как бы этого толка не было слишком много. — Капитан махнул рукой с зажатой в ней короткой трубкой.
А тем временем Шлапобергский понял, что перед ним вполне опытный боец, а не желторотый птенец. Тем более что граф, стремительно маневрируя, всё больше овладевал полем боя, оттесняя своего противника к ручью. Да и атаки молодого пехотинца становились всё опаснее. Он хорошо играл дистанцией и стремительно переходил из обороны в атаку, потом вновь легко и изящно отходил назад, вынуждая ротмистра
«Оказывается, не я играю с этим щенком, а щенок забавляется со мной!» — вдруг пришла в его круглую, коротко остриженную голову оскорбительнейшая для него мысль. Плебейское лицо ротмистра налилось кровью, и он кинулся в атаку сломя голову. Но тут Шлапобергский вдруг обнаружил, что натыкается на гранитный утёс. Изящный граф внезапно проявил такую силу в атаках, что это привело в замешательство кривоногого драгуна. Ведь именно ротмистр славился ещё в кавалергардском полку коварными захватами и сильнейшими батманами, ударами по клинку противника, которыми прошибал любые защиты. А тут он сам почувствовал, как Александр железной рукой играючи провёл полукруговой захват, перевёл его саблю из верхней линии в нижнюю и стремительно полоснул клинком по руке. Шлапобергский с удивлением увидел, как у него на белом рукаве расползается кровавое пятно. Вспышка ярости охватила драгуна, он начал рубиться с диким ожесточением, оскалив свой широкий рот. От скрещённых клинков посыпались искры. Секунданты вздрогнули.
— Вот тебе и без толку, — ворчал капитан Маклаков, посасывая свою трубочку. — Господа, уже есть кровь, пора бы и остановиться! — выкрикнул он, но дуэлянты не обратили внимания на его слова.
Бой шёл не на жизнь, а на смерть. Александр выдержал эту достаточно сумбурную атаку и не только отбил её, но и несколько раз достал ротмистра. Правда, поначалу скорее обозначал удары и уколы, чем рубил со всей силы, — явно хотел проучить соперника, а не убить. Но всё переменилось, когда Шлапобергский, закрытый от секундантов телом противника, на короткой дистанции, подняв скрещённые сабли над головами, левым же коленом подло ударил исподтишка в пах Александра. Тот согнулся от сильной боли. Ротмистр рубанул сверху. Граф всё же успел за какую-то долю секунды поставить защиту, закрылся саблей и подался в сторону, но удар был так силён, что клинок противника задел его вскользь справа по голове. По лбу и виску прапорщика потекла кровь.
— Господи Иисусе, да сколько можно? Они же все в крови! — вскрикнул Степан, до тех пор молча наблюдавший за поединком.
Попытался кинуться к фехтующим, но его перехватил Маклаков.
— Стой, Степа, стой, — проговорил капитан. — Васька его только поцарапал. Цела головушка у твоего сиятельства. Не встревай, тебе говорят, сейчас всё закончится.
И оказался прав.
— Ах ты сука! — вскрикнул граф.
Хорошие манеры на время покинули его. Александр начал стремительно теснить Шлапобергского к ручью. И когда тот, задыхаясь, с пеной у рта, с трудом отбиваясь от сыпящихся на него ударов и мгновенных угроз почти по всем линиям сразу, уже ступив левой ногой в воду, кинулся на противника в лоб с каким-то нечеловеческим визгом, в этот самый момент Александр стремительно и легко шагнул в сторону, пропуская саблю соперника, и рубанул по на мгновение открывшейся, напряжённой, жилистой шее противника, ожесточённо ринувшегося вперёд в последний выпад. Дамасский клинок турецкой сабли молодого графа со свистом опустился вниз и доказал, что равных ему на Востоке нет. Чисто, с одного удара отрубленная голова Шлапобергского покатилась по песку и плюхнулась в воду. А сам он ещё сделал три шага и рухнул на середину поляны. Из его шеи бил фонтан тёмной крови. Кривые ноги несколько раз дёрнулись, и ротмистр навсегда затих, судорожно вцепившись руками в густую траву.
В это жуткое мгновение раздался вопль Григория Христофорыча:
— Лови её, лови!
Степан прыгнул в ручей около мельницы и уже у деревянного колеса поймал голову Шлапобергского, вытащил её за уши, вышел из ручья и положил рядом с телом ротмистра.
— Что-что, а головы я пришивать не научился, — вдруг раздался рядом сухой голос.
Все взглянули на маленького седого человека, поблескивающего живым взглядом из-под очков в простой железной оправе. Это был доктор, вызванный Маклаковым запиской на место дуэли.