Судьба и другие аттракционы (сборник)
Шрифт:
Он где-то читал, что сама боль утраты наделяет новым бытием пронзительным, чистым. Это только слова. Это для тех, кто упивается болью при всей своей неискренности.
Если б у них с Марией был ребенок!
Длительность счастья он принимал как должное. Он был поверхностен и в своей благодарности судьбе и в своих претензиях на понимание ее логики.
В это утро всё дышит жизнью, предвещает, предчувствует жизнь… Что-то так и не дано, не дается жизни, миру, бытию — самое главное, может, так никогда не удастся им. Но то, что выше бессмыслицы, смысла ему-Курту вдруг стало по силам сейчас. Не награда, не избранность — избави боже — способ такой хоть сколько-то быть. Как здесь неуклюжи слова, как они здесь избыточны. Мария хотела, чтобы он вспоминал о ней с улыбкой.
13
— Может быть, всё-таки сядем. — Арбов пытается усадить отца на лавочку.
— Мне так интересно стоять, — отвечает отец. — Я давно уже не… — он улыбается своей всегдашней улыбкой.
— Тебе тяжело? — Арбов гладит его плечи, пальцы помнят острые выступы его ключиц, только они стали еще острее. Косточки стали тоньше.
— Думаешь, это вредно для здоровья? — пытается пошутить отец в своем стиле, но всё-таки садится на скамейку, замолкает.
Арбов остался стоять, он хочет, чтобы лицо отца было так вот, прямо перед ним.
— Мы так много не успели друг с другом, — наконец говорит отец. — Нам всё время мешала жизнь.
— То есть это шанс? Милосердие? Я…
— Я не знаю, — останавливает его отец. — Как ты думаешь, — он показывает дрожащим пальцем на свою грудь, — что всё это?
— Неважно. Главное, ты есть.
— Да, да, — кивает отец, — это всё, — он показывает, пытается показать рукой вокруг, — снова есть. Пусть ненадолго. Не перебивай, я почему-то знаю, что ненадолго. Думаешь, это вторая попытка?
— Вряд ли, — Арбов не ожидал, что скажет это.
— Она была бы бессмысленна, — кивает отец. — А хоть бы и смысл. Выбирать сейчас еще какие-то крохи у судьбы? Что-то переиначивать, подправлять в ней, — он усмехнулся. — Задним числом… Не до пустяков… Да не до главного.
Он пытается подняться. Арбов подхватывает, помогает, получается объятие.
Простившие друг другу всё. Всё друг другу сказавшие без единого слова.
После долгой громадной паузы отец попытался:
— Как у тебя… всё сложилось?
— Это неважно, папа. Это неважно.
— Ты знаешь, этот мой, — он ищет слово, — опыт небытия.
— Что там? — пауза. — Для чего?
— Я не смогу. — Отец замолкает. Потом: — Да и если б мог… Не стал бы.
— Из жалости? — Арбов пытается улыбнуться, — или чтобы не разочаровывать.
— Всё не так, как мы представляли, — кивает отец. — И не так, как не представляли в пользу непредставимого. Всё не так.
— Вправду нельзя об этом? Ну а сам-то ты… сам… Понял? Узнал? Разобрался?
— Не те мозги. Да к тому же, не в этом дело … как оказалось.
Лидия не ожидала, что тропинка выведет прямо на Арбова. Этот старик, как он похож на него. То есть каруселька привезла Арбова к самому себе в старости! Значит, Арбову отпущено еще много — ни кирпича на голову, ни скоротечного рака. Что же, неплохо узнать. Им есть что обсудить, да? Аттракцион, конечно, эффектный, но… Арбов-то, как ей казалось, претендовал на нечто куда серьезнее. Неужели тоже нарвался на правду о самом себе? Хотя что… он сейчас себе самому объясняет, где подстелить соломку, а где без страха вперед. Этак, подергать судьбу с «обоих концов». Вряд ли даже из этого выйдет что-то эпохальное, но такая вот мелкая месть судьбе — в этом действительно есть что-то.
— Доброе утро, Лидия, — сказал Арбов. Далее, стараясь не смущаться, — познакомьтесь, мой отец.
Отец, конечно же, увидел, что она знает, что он умер десять лет назад.
— Да, — сказал он как бы извиняясь. — Всё именно так. Борис Арбов.
14
Вечер следующего дня. Арбов с отцом, Лидия, Ветфельд одни за столиком в ресторанчике их отеля. Отец Арбова сегодня выглядит отдохнувшим, можно даже сказать посвежевшим. Так бывает, когда старый человек отлежится, отоспится с дороги.
Арбов-старший чокнулся с сыном, хотел чокнуться с Ветфельдом.
— Извините, нет. — Ветфельд в самый последний момент убрал, отдернул свой бокал.
— А я вот, да. — Лидия чокается с отцом Арбова. — «Сткло о сткло». Да?
— Зря вы так, — Борис Арбов говорит и Ветфельду и Лидии. — Мне ведь много страшнее, чем вам.
— Потому, что мы хоть что-то знаем про себя, о своей ситуации, вы об этом? — спрашивает Ветфельд.
— Благодаря вам Сёма знает, что я не галлюцинация, организованная аттракционом нашего управляющего специально для него. А я знаю, что я не сон, который вдруг почему-то начал видеть там . Хотя, какие там могут быть сны? И никакого меня там не было, не могло быть. В небытии нельзя быть, так можно только сказать по инерции языка — в небытии, да, но это «в» не есть «быть», оно не просто отменяет это самое «быть», оно глубже него — это его метафизическое превосходство, вот что страшно.
— А мы, говоря Бытие, Небытие, предполагаем равенство, — сказал Ветфельд.
— Утвердить его хотя бы здесь, в бытии, для бытия, попытаться, — сказал Арбов.
— Вот. — Борис Арбов достал, показал им общую тетрадь в грязноватой, замусоленной обложке. — Это отчет того физика, ну, вы, наверное, в курсе. Выпросил у вашего управляющего. Я же все-таки ученый, пусть и не мой профиль, конечно, — я радиофизик, но думаю, что-то всё же пойму.
— Но нас же предупреждали, — начал было Ветфельд.
— Мне надо знать, — резко перебил его Борис Арбов, — кто я и что я. И на что, то есть на сколько могу рассчитывать. Я не верю в воскрешение из мертвых.
— А я не верила, — сказала Лидия и осеклась.
— Я благодарен за лоскутик сущего, что мне вдруг подали… за несколько песчинок, что вдруг просыпались обратно, когда почему-то перевернули колбу времени, за эту физиономию, — он кивнул на Арбова, — перед моими глазами. Но прежде чем в интересах нарушенного равновесия кану обратно, я хотел бы понять.