Судьба и книги Артема Веселого
Шрифт:
— А ну-ка, назовите слова на букву «ч».
— Чашка, чайник, череп, чепуха.
— Хлебников подметил, что многие предметы и понятия — вы не назвали чан, черпак, чарка, чоботы, да много еще — начинающиеся на «ч», представляют собой некую оболочку, внутри полые, пустые. Да, умел Велимир раскрыть внутренний смысл слова.
Помню еще один разговор о Хлебникове.
— Велимир любил играть словами. Вот перевертень. Это такое слово или целая строка, которые одинаково читаются и слева направо и справа налево. Запишите, так легче понять.
Отец продиктовал:
«Топот и потоп».
— Или известный перевертень Хлебникова из
«Мы низари
летели Разиным».
Отец сказал, что из современных поэтов Хлебников — его любимый.
Я спросила:
— А Маяковский?
Отец — после паузы:
— Не надо наступать на горло собственной песне.
В Сызрань приехала Тусина мама Вера Яковлевна [68] . Поплыли вчетвером. У Баныкина отпуск кончился, и он вернулся в свой Ставрополь.
68
Вера Яковлевна Орлова(1901–1971), родилась в Екатеринославе, в семье учителя. В 1922 г. приехала в Москву. Работала в Московском библиотечном институте, институте Красной профессуры, заведовала французской редакцией издательства Academia, была ответственным работником ТАССа, научным сотрудником Института мировой литературы. Автор и редактор литературных исследований, посвященных творчеству А. М. Горького.
Вера Яковлевна расспрашивала нас, чему мы научились за время путешествия.
Научились мы многому: с одной спички в любую погоду разводить костер; быстро ставить палатку и залезать в нее, не затащив с собой комаров; ловить бреднем рыбу и варить двойную или тройную уху; научились дружно делать любую неприятную работу (чистить рыбу или драить закопченный котел); по закату предсказывать погоду; красиво грести — это значит, весла проносить над самой водой и не зарывать их глубоко; главное, не жаловаться на усталость, царапины и другие неприятности.
Всему этому терпеливо, но требовательно учил нас отец.
А вот как он научил меня не бояться воды. Однажды, купаясь, я оступилась, попала в ямку и стала тонуть. Отец чинил сеть, когда заметил, что из воды идут пузыри. Он бросился меня вытаскивать, но я успела нахлебаться. С тех пор я купалась только на отмели у самого берега. Как-то мы плывем по середине реки, отец командует: «Все за борт!» Туся прыгнула. Я сижу на корме и не двигаюсь… Отец подходит: «Не бойся, я рядом», — и бросает меня за борт. Плыву в метре от лодки, стараясь не думать, какая подо мной глубина. Тогда я поверила, что умею плавать.
Отец знал много песен, мы с удовольствием ему подпевали. Почему-то он никогда не пел на берегу. Когда лодка шла под парусом, отец, сидя на корме и правя кормовым веслом, иногда запевал «Ухаря-купца» или «Из-за острова, на стрежень», «Ревела буря», «По диким степям Забайкалья». Мне нравились все эти песни, но особенно я любила песню о казни Степана Разина, которая начиналась так красиво: «Точно море в час прибоя, площадь Красная гудит…». Когда папа торжественно выводил «С головы казацкой сбриты кудри черные, как смоль, но лица не изменили казни страх и пытки боль…», я прекращала петь — к горлу подступал ком.
Как-то я спросила, почему в песне не говорится, не жалко ли было Разину княжну. Отец ответил, что в песне не нужно все разъяснять
Подходим к Хвалынску. Отец говорит: «Дальше с нами поплывет мой давний друг писатель Алексей Костерин».
Нам с Фантой Алексей Евграфович очень понравился. Он рассказывал о царской тюрьме, куда попал еще мальчишкой за участие в революционном кружке, о гражданской войне на Кавказе и вожде партизанского движения горцев Николае Гикало [69] .
69
Николай Федорович Гикало(1897–1938) — с марта 1918 г. председатель Грозненского комитета РКП(б) и исполкома. С мая 1918 г. командующий вооруженными силами Грозного, затем член комитета обороны Терской советской республики. С окончанием гражданской войны на партийной работе. Репрессирован и расстрелян.
Отец, Вера Яковлевна и Алексей Евграфович много говорили о литературе, постоянно звучали имена Пушкина, Бунина, Анатоля Франса.
От Саратова мы снова поплыли втроем: у Веры Яковлевны кончился отпуск, Алексей Евграфович остался в городе по делам.
В 1956 году мы с Заярой разыскали Костерина. Подружились. Лето следующего года я со своими детьми жила с ним в одной деревне. Алексей Евграфович часто вспоминал о дружбе с Артемом, об их разговорах о жизни, о литературе:
— Помню, на Первом съезде писателей он, тогда уже знаменитый, сел в последнем ряду, не лез на трибуну, не задавал вопросов. Раз сказал, мол, жалко две недели отрывать от работы на пустые разговоры.
К слову, Костерин рассказал, как Серафимович, с которым он был дружен, спас его, только что отбывшего десять лет в колымских лагерях, от повторного ареста в 1948 году.
— Я гостил у старика на Дону в городке Серафимович. Раз поздно ночью он разбудил меня, положил на стол деньги и сказал только одну фразу: «Беги на Волгу и заляг на дно». В рыбацкой артели я проработал до смерти Сталина.
В 1961 году, я по просьбе Костерина, перепечатала рукопись дневника его дочери Нины, партизанки, погибшей в 1941 году. Книга вышла в Москве, была переведена на многие иностранные языки 6 .
За Сталинградом, когда в очередной раз мимо проплыл белоснежный пассажирский пароход (на трубе две голубые полосы — скорый), отец заметил: «С борта парохода и с лодки Волга выглядит совершенно по разному. Впечатления от поездки даже сравнить нельзя».
У Каменного Яра перешли в Ахтубу — старое русло Волги.
Возле Актюбинска любовались невиданным зрелищем. Невдалеке от берега высились большие белые холмы. Оказалось, что это поваренная соль, которую добывают в озерах Эльтон и Баскунчак, приблизительно километрах в 50-ти. Отец сказал, что в этих озерах крупнейшие в мире залежи пищевой соли. Захотели подойти поближе к холмам. Ноги вязли в глубоком слое соли, которая покрывала всю землю вокруг холмов. Взяли по щепотке на память.
В Ахтубе много змей. Однажды увидели, что гадюка плывет за лодкой, отец ударил по воде веслом, и она отстала.