Судьба Илюши Барабанова
Шрифт:
— Кто даст тебе иконы жечь?
— Сами. Соберем огольцов и скажем: несите богов. Сегодня один притащит, завтра другой, и так постепенно перетаскаем все иконы. Сначала из домов, потом из часовен, а там люди и до церквей доберутся.
Степа взглянул на строгий лик Николая Чудотворца, прибитого над столиком, потом на Иисуса, из ног которого сочилась кровь, и лишь тогда ответил хрипловато:
— Хорошо, что крестной дома нет, она бы за одни такие речи нас с тобой самих сожгла.
— Чудак-человек, мы потихоньку. Она не заметит… А когда хватится, икон уже не будет.
— Плохо ты знаешь мою крестную…
— Степка, не бойся… Ведь если не мы, кто же тогда будет бороться против бога… Шурик Золотарев или Фоня? Помнишь, как они тебе «диспут» устроили? Небось до сих пор шишка не прошла… А учительница Лидия Ивановна что говорила про ученого Циолковского? Хочешь, чтобы попы его на костре сожгли?
— Не хочу.
— Вот и соглашайся бороться. Раньше попы ученых на кострах сжигали, а теперь мы самих богов в печку.
— Да я ничего… Если ты будешь бороться, то и я не отстану.
— Вот и хорошо… Нам ребята помогут. Левка попов не любит, а Егорка и подавно. Соберем кружок. Скауты говорят: долой красных, а мы — долой монахов… Комсомольцы будут рады. Тина и та скажет — молодцы!
Стоило завести речь о Тине, как Степа сдавался.
— Так и назовемся: кружок «Долой монахов!» Согласен?
— Пускай будет так.
Решили, что на первый случай такая борьба с богом годится.
Илюша присматривался к ребятам с Солдатской улицы. Ему нравился Левка, по прозвищу Шаляпин. Мать у него работала прачкой. Любимым занятием Левки было драться. Он всегда ходил с засученными рукавами. Рассказывали, как однажды во время молебна у себя дома Левка забился под кровать, чтобы поп не кропил его святой водой. Сколько ни просила мать, Левка не вылез.
С таким можно воевать против попов!
Скоро представился случай встретиться с Левкой. Тот шагал по улице на высоких деревянных ходулях и пугал людей, заглядывая через заборы.
— Левка, дай постоять на ходулях, — попросил Илюша.
— Становись. Свалишься — не отвечаю.
— Левка, а ты богу молишься?
— А ты что, поп?
— Нет, я бороться хочу с ними… В общем, против бога.
Левка пристально поглядел на Илюшу: правду говорит или врет?
— Как же я буду бороться? Возьму попа за бороду? А он меня Евангелием по кумполу?
— Зачем? Нарядимся святыми. Сделаем кадило из консервной банки, нальем туда нефти. Знаешь, как задымит? Все попы в церкви задохнутся… А еще будем свечки гасить у верующих.
— Спасибо… Я один раз погасил, голову не мог потом повернуть — так шея болела.
— А мы скажем: дяденька, не верь в бога и свечки не покупай.
Несмотря на очевидную нелепость, предложение казалось Левке заманчивым, и все же он медлил.
— Ну что, трусишь? Соглашайся! — уговаривал Илюша.
— Бороться я люблю. Хоть сейчас давай поборемся, а то и вдаримся один на один.
— Еще чего выдумал… — Илюша достал из кармана свернутую трубочкой тетрадку и стал записывать туда Левку. Он не знал его фамилии и вывел «Левка Шаляпин». Тот подозрительно следил за карандашом.
— Ты меня за упокой записал или за здравие?
— В кружок «Долой монахов!» я тебя записал. Мы всех сюда будем заносить.
— Кто — мы?
— Я и Степа.
— Какой Степа? Святой? Он же в церкви прислуживает. Нашел борца…
— Теперь он не верит в бога.
— Врет небось.
— Слово даю.
Вместе с Левкой стали думать, кого еще записать в кружок «Долой монахов!». Егорка Бантиков подойдет — он воровал у дьячка пасхальные яйца. Пошли к Егорке. Тому было все равно, куда записаться, лишь бы побольше набедокурить…
Зато с Варькой пришлось помучиться. Илюша спросил у нее:
— Веришь в бога?
— Верю, — сказала Варька и прицелилась хитрым взглядом в Илюшу.
— Тогда катись колбасой, — сказал Левка.
— Почему?
— Потому, что веришь в бога.
Варька рассмеялась.
— А я нарочно сказала, я неверующая.
— Так и говори! Запишем тебя в тетрадку.
— Зачем?
— Будешь в кружке «Долой монахов!».
— Ишь хитрый… — Варька попятилась. — Хочешь, чтобы господь бог меня молнией поразил?
— Не поразит, не бойся.
— Так я вас и послушала… Одна бабка сказывала, что всем, кто с большевиками, крестик будут на лбу выжигать.
— Уходи отсюда! — Егорка толкнул сестру.
Но от Варьки нелегко было отделаться.
— Что дадите, если запишусь?
— У меня ничего нет, — сказал Илюша.
— А карандаш? — Варька жадно глядела на огрызок.
— Чем же я записывать буду, если отдам?
— Попросишь у меня, запишешь, и я опять возьму.
— Отстань ты, Варька! — Конопатый нос Егорки побагровел от злости.
— А я расскажу, что вы собираетесь церковь поджечь. Давай карандаш, тогда не скажу.
Пришлось согласиться. Варька позволила записать себя в тетрадку. Только с карандашом вышел спор: Варька не давала его.
— Ну что я, пальцем буду записывать?
— Давай уколю тебя булавкой, тогда отдам карандаш насовсем.
— Ладно, коли, — согласился Илюша, — только через рубашку.
Варька с чувством злорадного удовольствия, но не сильно уколола Илюшу в плечо и лишь тогда вернула карандаш.
Запись продолжалась. Пришлось уговаривать и Костика, по прозвищу Кащей Бессмертный. Это был худощавый, узкоплечий подросток. Его отца, церковного регента, тоже дразнили Кащеем, хотя звали Федором. Костика ребята недолюбливали за жадность, но после одной истории изменили отношение к нему. Кащей был заядлый футболист. Однажды ребята сказали ему: «Принеси старые отцовские сапоги, и мы сошьем из mix настоящий кожаный мяч!» Костя не нашел старых сапог и принес новые. Ребята отрезали голенища и сшили мяч. Когда отец узнал о проделке сына, выпорол его ремнем и на три дня запер в погребе. Ребята сочувствовали узнику, разговаривали с ним через крышку люка и обещали поставить его голкипером на воротах.