Судьба Илюши Барабанова
Шрифт:
— Можете выкрикивать что угодно, — ответил ему Поль с наигранным спокойствием. — Ваши слова ничего не изменят. И никто за вами не пойдет, потому что комсомолу чужды сострадание и любовь. Вы не знаете, что такое совесть и чувство милосердия. Вы признаете одну лишь силу. Не кичитесь помощью голодающим, потому что вы ничего не сделали доброго кому-нибудь из несчастных, вроде вот этого гражданина, которого я вижу перед собой в первом ряду!
Все повернули головы в сторону Сережки. Побледневший, он поднялся с места и грозой пошел на Поля.
— Это кто несчастный? — спросил Сережка. — Это я несчастный?! Что ты понимаешь в счастье? Да знаешь ли ты, что я самый счастливый, потому что сражался за народ и шел грудью на врага. Смотри, гад, мои раны! Я потерял эти руки за то, чтобы рабочие жили счастливо. А ты где был? Может, ты с буржуями был, когда мы дрались? Почему заводишь разговор о политике? Мы пришли спорить о боге, а ты куда гнешь? Зачем тебе нужно, чтобы молодежь была беспартийной? Говори, буржуй недобитый!..
В той стороне зрительного зала, где сидели Каретниковы и откуда пришел на сцену Поль, с места вскочил рабочий паренек, сидевший рядом с Олегом Каретниковым. Он крикнул через весь зал:
— Сережка, правильно говоришь. Он контра! Вот тут еще дружок его сидит и подсказывает ему! — Паренек повернулся к Олегу. — Ты почему кричишь: «Браво, Поль!» Ты тоже контра?
— А ну пусть покажется!
— Тащи его на сцену!
Олег поднялся, пытаясь пробраться к выходу, но ему преградили дорогу.
— Пусти, хам! — потребовал Олег, с презрением глядя на паренька.
— Не спеши, разберемся.
— Отвяжись, негодяй! — взвизгнула Подагра Ивановна и схватила комсомольца, разорвав на нем рубаху.
— Вы не имеете права задерживать меня. Я советский служащий, у меня справка есть, — возмущался Олег.
Никто уже не смотрел на сцену, где стояли друг против друга Сережка и Поль. Они сами повернулись в ту сторону, где затевалась ссора.
Но вот Сережка изменился в лице. Он пристально вглядывался в Олега Каретникова. Расстояние, которое разделяло их, было велико, но Сережка неожиданно крикнул:
— Он! Ей-богу, он!..
Спрыгнув со сцены, натыкаясь на людей, Сережка помчался к Олегу.
Он растолкал всех, кто окружал Каретникова, и медленно подходил к Олегу.
— Так вот где мы встретились, ваше благородие! Вот где я тебя нашел! — почти с радостью повторил Сережка.
Все, кто находился поблизости, замерли.
— Ты моих вот этих рук боялся. Так ими я тебя и покараю. Ребята, хватай его. Это офицер врангелевской контрразведки. Я это в два счета докажу. Вяжи его!
— Прекратите беззаконие! — потребовал иеромонах Антоний.
Откуда-то выскочил дьячок и крикнул:
— Вот их свобода! Честных людей среди белого дня хватают!
— Господа! — поддержал его толстопузый нэпман. — Нас заманили в ловушку.
— Не знали, как нас посадить в тюрьму, так диспут придумали! — истерически закричала Подагра Ивановна.
Комсомольцы готовы были скрутить Олега, когда на сцене появился святой Фофан.
Потрясая лохмотьями, повисшими на его костлявом теле, он подпрыгивал, кривлялся и хриплым голосом выкрикивал заклинания.
Неизвестно, как долго бы продолжался этот «спектакль», если бы на сцене не появился милиционер.
— Эй, гражданин святой, брось ваньку валять. Подымайся и уматывай.
Юродивый взглянул на представителя власти, проворно поднялся и, боязливо оглядываясь на милиционера, засеменил к выходу.
Толпа на галерке навалилась на перила. Илюшу придавили так, что невозможно стало дышать. Все молчали, пораженные необычайной встречей комсомольца Сережки с белогвардейским офицером.
Воспользовавшись общим замешательством, Гога Каретников прибежал с галерки, ловким ударом сбил с ног паренька, державшего за руку Олега. Но убежать Олегу не удалось.
«Так вот кем оказался брат Гоги, о котором писали в школьной стенгазете», — думал Илюша, глядя, как комсомольцы связывают руки Олегу Каретникову.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
МЫ ВСЕ КОММУНАРЫ
Глава двадцать пятая
БОГИ В ОГНЕ
Настал час борьбы. Но для борьбы нужны союзники. Илюша решил начать со Степы.
Сгорбившись, Степа сидел над задачником, когда Илюша с порога насмешливо окликнул его:
— Здравствуй, владыко!
— Здорово, бродяга, — ответил Степа мирно.
— Молитвы зубришь?
— Задачка не выходит.
— А я думал, долбишь молитвы: господи еси, бородой тряси…
Степа подозрительно покосился на товарища и сказал:
— Вижу, тебе поругаться хочется.
Илюша продолжал задираться, он разглядывал Степи-пы иконы и хмыкал:
— Слушай, почему твой Иисус такой худущий?
Степа не почувствовал ловушки.
— Обыкновенный Иисус. Крестная на базаре на кусок сала выменяла.
— Я не про то… Пятью хлебами накормил пять тысяч голодных, а сам не наелся.
— Хватит бузить… Выкладывай, с чем пришел.
— Степа, а я знаю, как сделать, чтобы люди перестали молиться богу.
— Ишь ты! Никто не мог, а ты придумал.
— Вот послушай. Если собрать все иконы, сколько их есть на свете, и сжечь, на кого ты будешь молиться?