Судьба на троих
Шрифт:
— Да, — сказал он неохотно. — Сведения поступали. Смутные сплетни, потому что движение по слухам происходит в драконьих отрогах.
Вот мы и коснулись главного. Я с трудом сдержал улыбку, но Тамир как будто разглядел в моих чертах нечто его не устраивающее. Он резко развернулся, а его длань шлёпнулась на моё плечо, слегка сжала и дёрнула к себе, словно намекая, что шутки здесь неуместны.
— Всегда помни, что ты лишён прежних прав, зато слушаться обязан едва ли не каждого! Иди и делай, что должно!
Наверняка ведь рад, что я сам пришёл и можно меня унизить, а не самому
— Я постараюсь, мастер.
Он пытливо заглянул в глаза, потом сосредоточенно рассмотрел новый ошейник, но заговорил о вещах немного неожиданных:
— Старейшины, что помнят времена до Потери. Жаль, что их нет больше с нами. Некому подсказать, что грядёт и когда. Суровая тирания там за барьером или расслабленная демократия.
И опять воткнул взгляд мне в глаза. Я остался безмятежен. Смотри не смотри, лапай не лапай — сложно до смысла доцарапаться. Меня Аелия кнутом воспитывает, я привык держать мысли под замком. Толку пытать суровыми взорами и щупать жёсткой ладошкой — дрогну или нет. Я не сломаюсь.
— Жаль, — сказал я.
Рискнёт прямо обвинить? А смысл? С чужой вещи какой спрос? Он отвёл взгляд и кивнул, прощаясь. Я старательно опустился на одно колено и лишь затем тихо удалился. Улыбаться всё же себе не позволил, хотя зрелей здесь и не водилось.
Глава 6 Вампир
С Вессоном столкнулся в нижней приёмной. Встреча произошла нечаянная, как видно подмастерье возвращался к Тамиру, выполнив возложенное на него поручение. Я послушно шагнул в сторону, пропуская, но вампир задержался, испепеляя презрительным взглядом.
— Зачем ты являешься туда, где тебе не рады?
Надо же! Он заговорил с чужим рабом, вот не ожидал подобной милости к павшему.
— Мне нигде не рады, но я имею право сообщать нашему главе о своих нуждах или делиться полезными сведениями.
— Единственное право, о котором тебе следовало бы помнить, это обязанность избавить обращённых от своего позора!
Он надменно выпятил нижнюю губу и пошёл прочь.
— Моего? — спросил я в гордую спину. — Теперь это так называется?
Он не справился с эмоциями, чувствовалось, что едва держит себя в руках. Взгляд был совершенно бешеный, когда повернулся и шагнул ближе.
— Никому нет дела до драконьей девки — убил так убил, но раз уж огнедышащему захотелось мести, ты должен был отдать ему голову под топор, а не шею под ярмо.
Он ткнул пальцем в ожерелье, не касаясь, впрочем, блестящих массивных звеньев.
В груди стало больно. Получается, старейшины не только продали меня, но и предали, распустив позорные слухи, скрыв подлинные мотивы своего поступка. Легко потешиться над изгоем, что даже защитить себя не в силах. Я один остался во всём виноват и не готовился к такому повороту судьбы. Тщательно сбережённая невозмутимость дала трещинку.
— Проще простого оболгать бесправного! Швырнуть на расправу едва обращённого мальчишку вместо настоящего виновника — само по себе было низко, но попрекать его тем, что не покончил с собой, заметая следы чужого преступления — это слишком даже для человеческого коварства!
— Хочешь
Злобный взгляд прожигал насквозь. Он мне не верил. Не следовало надеяться, что слово невольника имеет хоть какой-то вес. Умнее было промолчать. Я повернулся и пошёл прочь. Казалось, несу чашу, которую нельзя расплёскивать, а она полна, и чёрная жижа вот-вот прянет за край. Аелия с кнутом и то иногда куда более приемлемое общество, чем эти проклятые вампиры.
Я вышел на крыльцо, спустился по широким ступеням и машинально свернул в сторону порта. Жаждал убраться отсюда как можно скорее, зализать очередную рану, вернуть в душу так тщательно выстраиваемый покой, смирение без которого жизнь моя теперь невозможна. Наверное, благо, что вампиры сторонятся меня, легче сохранять невозмутимость, если ты один — не так больно.
Я прошёл несколько кварталов. Ещё переулок, и откроется общественный сад, почти пустой в этот поздний час. Можно посидеть в тени, успокаивая себя, перекусить нечаянным прохожим. Меня опять терзал голод — довели проклятые упыри!
Едва свернув в тесное пространство между глухими задними стенами домов, я понял, что зря не выбрал кружную дорогу до цели. Всё происходило уныло и банально, словно разыгрывалась сцена из тех романов, что стоят на полках моей библиотеки. Я глупо попался, потому что позволил себе бессильный гнев, недостойную растерянность вместо привычного расчётливого спокойствия.
Вампиры, преградившие мне дорогу, были сущими щенятами, немногим старше того меня, что навсегда потерял свободу. Это взрослые понимали, как опасен драконий гнев, а малышня думала, что весь мир обязан плясать на её клыках и сейчас собиралась заботливо проучить изгоя, посмевшего осквернять подошвами своих сапог их город.
То, что они не убивать пришли, а повалить на землю и сладострастно пинать ногами, я понял сразу. Даже толпой (четверо впереди, двое сзади) идя на кровопролитие, озаботились бы оружием, а так стояли и скалились с пустыми руками. Вполне вероятно, что и собралось их так много потому что желание унизить падшего дурило едва ли не все головы в нашей общине.
Я не успел справиться с предыдущим потрясением, а тут на меня рухнуло другое. Гаденькие улыбочки, предвкушение в масляно блестящих глазках. На что способны такие стаи, я прекрасно знал, и глухая ненависть опять поднялась со дна души. Желание убивать буквально сжигало, крючило пальцы. Я знал, что мне не простят этих свёрнутых в тихом переулке шей, но стало уже и всё равно как-то.
Легко выбросить накопленную силу, стереть ухмылки с наглых рож, превратить в кровавое месиво тела и головы! Мерзавцы заслужили! Они даже не поняли, насколько я превосхожу их мощью, ведь тот, на чьей шее ярмо, может быть лишь трусливой падалью. Как тянуло прикончить всех, бить, размазать по стенам вопящие от нестерпимой боли тела! Эти вампиры просили такую судьбу — они первые начали!
Я сдержался.
Чего это стоило, не знаю. Помнил лишь — зачем. Разве для того, я берёг себя все эти годы, столетия, чтобы глупо лишиться последней надежды на задворках Столицы? Нет.