Судьба ополченца
Шрифт:
— Да правь ты, Николай, левее, — запыхавшись, прошу Гутиева, чтобы мне бежать было удобней, попадать в колею на дороге.
Бегу я быстро, так как Марта идет ходкой рысью, а бегу потому, что сидеть на телеге нет моих сил, так болит у меня зуб, тот самый, что лечили мне в Лепеле перед побегом от генерала, а теперь опять в зубе дыра, выпала пломба. Бежишь — и боль делается легче. Я уже запарился, но остановиться не могу, болит как сумасшедший зуб. Разболелся он на вторые сутки нашей поездки и болел ужасно; от боли, которую нечем было снять, и чтобы заглушить ее, я соскакивал с брички, держался рукой за нее и бежал рядом. Впереди лужа и мостик через реку, хватаюсь
— Вот доедем до передних частей Родионова, у него там, говорят, есть госпиталь и зубные врачи есть — все как в армии.
На третьи сутки стали приближаться к расположению родионовцев. Первый пост. Нас остановили два часовых и стали расспрашивать: кто, откуда, зачем, куда? Я рассказывал, но тут же задавал вопросы, а потом не выдержал:
— Госпиталь у вас есть? Мне бы к зубному, а то зуб разболелся ужасно, просто ехать не могу.
Часовые засмеялись, показали на большую избу:
— Там вон у нас санчасть, полковой медсанбат, и зубной врач там.
Въехали в большую деревню, утонувшую в садах. Здесь бежать уж никак невозможно. Коля направил к воротам двора, привязал коня, и мы вошли в большую горницу. Да, действительно, все как положено. Есть тут и кресло с бормашиной, при взгляде на которую у меня сразу проходит боль. Но меня не обманешь! Объясняю врачу «историю болезни», он усаживает меня в кресло и смотрит.
Да, приняли нас с большим радушием и с готовностью мне тут же вырвали зуб, а так как они дали еще и наркоз, то я стал просить вырвать и второй, на всякий случай, так как он был рядом и мне казалось, что болят оба. Но врач спокойно сказал:
— С вашим рвением у вас зубов не останется. Этот зуб лечить надо, а не рвать. Но у вас воспаление, поэтому сейчас можно только обезболивающее положить. А будете ехать назад, поставлю вам постоянную пломбу. Иначе нельзя. Сверлить я не буду, так что сидите спокойно, не волнуйтесь.
Я рад и с интересом смотрю, что и как у них здесь, у родионовцев, за стеной, куда еще никто не заглядывал, в этой странной части, о которой столько слухов и много ходит разговоров.
Зубной врач — пожилой мужчина, зовут его Иосиф Моисеевич, при нем две медсестры, его обслуживают, сейчас подают раствор для временной пломбы. На стене большое зеркало, наверно, от бывших хозяев. Стоят зубоврачебные кресла, угрожающе жужжит ножная бормашина. Полы белые, скобленые, и кругом чистота, как в настоящем госпитале. Это поражает и радует, что в этой части, которая перешла на нашу сторону, все как в настоящих частях Красной Армии. И мы, недавние враги, с любопытством разглядываем друг друга, спрашиваем, и я чувствую, что им так же интересно, как нам.
На дорогу доктор дает мне анальгин «на всякий случай». Я понимаю, что это от щедрости. Для них мы первые партизаны, которые приехали из самой сердцевины партизанского края — те, против которых еще позавчера они должны были воевать. У меня живет надежда, может, в их части обнаружатся какие-то фотопринадлежности и я смогу пополнить свою «фотолабораторию»; а у них надежды, что они узнают о людях с нашей стороны, ведь мы разделены были колючей проволокой или окопами.
Благодарим и прощаемся, надо ехать. Хотелось поговорить, расспросить, но назойливым быть не годится, да и ехать нам еще далеко, впереди ночевка, и завтра к утру надо быть у Родионова. Сели в бричку. Уже я не бегу, уже у меня не болит зуб, и какое-то чувство радости от того пополнения, которое получат наши бригады, хотя боль дает себя знать, а может, она это по старой памяти.
Вот так состоялось первое знакомство
К ночи приехали в деревню, где должны остановиться. Попросились в хату, нас гостеприимно приняли, устроив и Марту. Но мы долго еще не спали, все перебирали свои впечатления от первых встреч. А от хозяев мы узнали, что родионовцы ведут себя, как бойцы Красной Армии до войны, никого не обижают и порядки у них, как у наших красноармейцев, даже форму носят нашу, из них многие командиры, настроены они сильно против Гитлера.
Проснулись рано, ждали времени, в нетерпении увидеть своими глазами самого Родионова. Быстро позавтракали неизменной бульбой с яичницей, запили молоком, поблагодарили хозяев и уже запрягали Марту в четыре руки, чтобы ехать в расположение полка.
Утро было пасмурное, но светлое, ночью опять прошел дождь, стояли лужи, и двигаться быстро мы не могли, потому нервничали, ехали молча. Встреча предстояла непростая, все-таки полковник и бывший власовец, прошедший плен. Нас тоже вербовали в плену и в украинскую армию, и во власовскую, а тут он сам вербовал. Что в нем такое, что за сила в этом человеке, что сумел он столько людей верных набрать, а потом такую махину против немцев же и повернуть? И в Германию его немцы возили, и в Париж к нашим эмигрантам, белым офицерам. Находясь в Берлине, Родионов был у Гитлера на приеме и получил личное его разрешение остаться со своим полком. Этого подробно объяснить, почему он разрешил, я не могу, нам о Родионове Лобанок рассказал, а ему рассказали в штабе партизанского движения в Москве и просили поточнее разузнать, что за полк, какие цели у Родионова. Вот мы и ехали в разведку, к своим. И нужно договориться о встрече Родионова с Лобанком. Так в Москве решили, а как все будет?..
К двенадцати часам показалась деревня, и нас остановил караул. Расспросили, кто такие, мы назвались, о существовании нашей бригады они знали, так как во время блокады принимали участие в боях. Показали на сруб, сарай большой на краю деревни, там находится Родионов со штабом.
Немного проехали — вдруг два выстрела! — и много людей, бойцов и женщин деревенских, побежали к дому в глубине сада. Мы остановились. Но долго нам не дали стоять. Появился часовой. Узнав, что едем к Родионову, взял лошадь под уздцы и отвел к часовым у ограды штаба, где опять нас расспросили.
Привязали лошадь к забору и пошли с Николаем в штаб, часовой впереди. У дома велел подождать:
— Доложу.
Возле штаба быстро собирались бойцы, что-то живо обсуждали, были взволнованы и наперебой рассказывали. Но нас уже позвали к Родионову.
Родионов сам вышел к нам и пригласил войти. Он был в русской форме полковника, небольшого роста, худощавый, говорил отрывистыми фразами. В нем была властность и привычка командовать. Сразу спросил:
— Кто вы, откуда вы? Вы слышали и знаете, наверное, что мы стали 1-й Антифашистской партизанской бригадой.
Мы ответили утвердительно, показали документы и добавили, что потому и приехали — по поручению нашего комбрига, который передает ему привет и поздравления с переходом, а также выражает желание с ним встретиться, где и когда — комбриг просил уточнить. Затем я рассказал о планах издания плаката с фотографиями его части. Ему это очень понравилось, он объяснил, к кому мы должны обратиться, чтобы нас провели в части. Но тут вбежал боец, стал докладывать:
— Только что полицай из соседней деревни убил свою жену из-за ревности, что она ушла с нашим начальником разведки…