Судьба по-русски
Шрифт:
Я все думал: заговорит он когда-нибудь? И что с ним? Мой профессиональный интерес к его состоянию уже фиксировал: как дышит, как сидит, как думает, как беззвучно шевелит губами, словно с кем-то спорит… То вдруг на его лице появляется гримаса, как от зубной боли, то ни с того ни с сего он кулаком со всей силы пнет подушку…
Ладно, подумал я, ему сейчас, как и мне, хочется побыть в одиночестве, и отвернулся лицом к стене с намерением уснуть.
— Пожалуйста, не спите! — послышался
Я с готовностью встал, словно ожидал этой просьбы.
В глазах офицера увидел отчаяние и даже мольбу.
— Поговорите со мной, — по-детски добавил он.
— Сынок, тебе поспать надо…
— Не смогу я. — Он заскрежетал зубами и безвольно помотал головой.
Я почувствовал, что ему надо выговориться, и потому напрямик спросил:
— Что случилось?
— Я в длительной командировке был… Приезжаю домой… А соседка говорит: жена хахаля приводила!.. — С трудом выговорив последние слова, он потянулся к бутылке.
— Хватит! — повысил я голос.
— Так точно! — автоматически ответил офицер и выпучил на меня глаза, как на генералиссимуса, даже икнул от удивления.
— Сколько в командировке был?
Он молча показал два пальца.
— Ну, в свободное время, конечно, рёсторан… Танцы… Подружки, ага? — подмигнул я ему заговорщицки.
Он, как мне показалось, противно хихикнул, сказал:
— А то!..
— Вот видишь, какая ты сволочь! Сплетне поверил! Не разобрался… женщину обидел… Любовь растоптал… Да еще и ухмыляешься. Тоже мне гусар!
Офицер обалдело смотрел на меня. Я не давал ему опомниться.
— Сейчас будет Курск. Ты выйдешь и вернешься… Как жену зовут?
— Валя… — жалобно выдохнул он.
— Вернешься к Вале.
Я выключил у изголовья свет, накрылся одеялом. Закрыл глаза. Недолго я слушал его тягостное сопение и сдерживаемые вздохи — уснул.
Утром проводница сказала:
— Вышел офицерик ваш. Говорит, что-то забыл в Москве. Про вас спрашивал. Я ему про «Дом, в котором я живу», а он сразу за голову схватился: «Е-моё! Это же надо! Сам „Я, Шаповалов Т.П.“ выкинул меня из вагона!»
Вот, казалось бы, и весь рассказ. Но не весь…
Спустя лет двенадцать в окрестностях Потсдама, в Германии, снимали мы фильм «Победа». Участвовало человек 500 наших солдат, переодетых в форму вермахта. Шумно было на плацу: выкрикивались команды, грохотали сапогами по асфальту марширующие взводы, роты…
Подходит ко мне подполковник, браво козыряет.
— Разрешите обратиться? — и называет меня по имени и отчеству.
— Слушаю вас, — отвечаю ему, не отрываясь от репетиции.
— Не узнаёте? — волнуясь, спрашивает подполковник.
Вижу — передо мной ладный фигурой, с хорошим мужественным лицом улыбающийся мужчина. Но чтоб узнать — ни-ни…
— Помните, как вы меня с поезда высадили?
— Соколик ты мой!.. — вырвалось у меня и тут же «защелкнулось». Хотелось спросить: «И что потом?» Но не знал, в какие слова оформить вопрос. Замялся я… Слышу:
— И Валя здесь…
— Где?
— За оградой. Смотрит, как кино снимается.
— Пойдем к ней! — сказал я и рванул к ограде.
— Только вы уж, пожалуйста, не говорите Вале про поезд, — просил меня подполковник на ходу.
А мне не терпелось самому узнать ее в толпе зрителей.
Вот стоит женщина, перед собой держит за плечи мальчика лет десяти. Она, подумал я. Узнал ее не по счастливым глазам, как очень мне того хотелось, а по мальчику. Ну, вылитый батянька: рыжеватенький, сероглазенький… И не ошибся.
Валя смущалась, краснела, приглашала к себе в гости…
— Судя по «портрету лица», это ваш сын? — спросил я, обращаясь сразу к обоим родителям, и протянул руку отпрыску. — Как звать вас, молодой человек?
Мальчик смутился и улыбкой выдал схожесть с мамой.
— Ну, чего ты, скажи… — подталкивала сына Валя.
— Дома такой бойкий, а тут… — высказал обиду отец. Мальчик поднял голову и, как заученный урок, продекламировал:
— Меня зо-вут Же-ня!..
Родители переглянулись…
— Здравствуй, тезка, здравствуй!
Вот и все про попутчика.
Осколок
В поисках натуры для съемок фильма «Особо важное задание» бродили мы с художником Семеном Валюшком и оператором Игорем Черных в окрестностях Воронежа.
Июльское солнце уже клонилось к западу, но духота все еще была изнуряющей. Мы, еле передвигая от усталости ноги между валками обмолоченной соломы, всматривались в степь, жнивье и блеск реки.
Разумеется, каждый думал о своем: оператор о том, как затащить кран, как эффективнее воспользоваться «дневным светилом», художник — как декорировать первый план, скажем, перевернутый и обгоревший комбайн…
Заместителя директора картины, тоже бродившего вместе с нами, меньше всего волновали проблемы художественной выразительности. Он ворчал:
— Ну, вы даете, творцы! А на чем подвозить четыре тысячи человек массовки? Как по стерне тащить всю технику? Чем кормить, поить людей?..
Конечно, его занудная атака на нас не оставалась безответной: перебранка нередко переходила в откровенную ссору. Но вдруг, словно по команде, все замолчали и присели ко мне, уже стоявшему на коленях…