Судьба попугая (География одиночного выстрела - 2)
Шрифт:
— Перекур! — объявил он с улыбкой на лице. — Сегодня у нас тут мероприятие в пересменку… Пошли!
В красном уголке завода уже сидели пятнадцать-двадцать женщин в ожидании мероприятия. Степаныч тем временем заталкивал тяжелую дубовую трибуну в левый угол сцены, освобождая место.
— Садитесь, — Акимов кивнул на первый ряд. — Сейчас еще работники кухни подойдут…
Когда работники кухни подошли и уселись рядом с контролерами в первом ряду, партсек Акимов вышел на сцену.
— Дорогие
Под недружные аплодисменты в помещение красного уголка вошли двое в чем-то похожих друг на друга мужчин. У одного из них черной повязкой были завязаны глаза, в руке он держал зачехленную клетку. Шел он, уцепившись рукой за своего напарника, и при этом сильно хромал. Второй мужчина заботливо предупреждал хромого и невидящего о ступеньках и поворотах. Наконец они остановились на сцене. Тут зрячий вытащил из клетки большого попугая, посадил его на плечо напарника, что-то шепнул ему и отошел.
— Господи! — охнула негромко женщина во втором ряду. — Что из людей война делает!..
— Ну, читай! — скомандовал человек с повязкой на глазах.
Попугай посмотрел на собравшихся зрителей, покрутил клювом из стороны в сторону, потом задрал клюв к потолку, словно припоминал что-то, и так, глядя в потолок, стал декламировать.
… Озаряемый войной,
Я пишу тебе одной,
И бумага для письма
Необычная весьма…
Внезапно попугай замолчал, опустил взгляд на зрителей и, выдержав паузу, продолжил:
… У меня над головой
Вал проходит огневой.
Я пишу, а этот вал
Все сметает наповал…
— Вот это да… — прошептал пораженный Добрынин. — Ты видишь?
Ошарашенный не меньше Добрынина, Ваплахов кивнул.
— А они давно из Москвы? — Добрынин наклонился к сидевшему по другую сторону от него партсеку.
— Нет, наверно…
— Слушай, Акимов, а может, пригласим их на бутылочку, вместе с попугаем? А? Партсек задумался.
— Они же вдвоем придут… — произнес он.
— Ну да, — Добрынин кивнул. — Артист и птица.
— Не-е, с ними еще инструктор от ЦК, который его на сцену выводил.
— Ну и что? — недоуменно спросил Добрынин.
— Может, он не пьет?
— Давай на чай позовем, а там посмотрим, — предложил народный контролер.
— Ну ладно, — согласился партсек. — Я сам им скажу. А птица продолжала от души читать, и многие женщины уже всхлипывали и утирали слезы.
— Слушай, Акимов, — снова наклонился Добрынин к партсеку. — А он что, слепой?
— Нет, нельзя ему завод видеть, понимаешь. Мы ж секретные…
— А-а-а… — Добрынин
Тем же вечером в маленькой избенке, реквизированной у семьи дезертира и переданной партсеку, собрались за одним столом Добрынин и Ваплахов, Акимов и Парла-хов, и, конечно, Марк Иванов с Кузьмой. У Иванова снова были завязаны глаза. Он сидел как-то настороженно и неподвижно, прислушиваясь к каждому шороху, к каждому произнесенному невидимыми собеседниками слову.
Первым делом познакомились.
Потом Добрынин шепотом спросил у Акимова: а нельзя ли артисту хотя бы тут глаза развязать, все-таки не завод уже? Акимов вывел Парлахова на минутку в сени, а когда вернулся, прошептал контролеру:
— Нельзя, мы ж с тобой тоже секретные, а Родина артистам не доверяет.
— Ну, раз порядок такой!.. — Добрынин понимающе развел руками.
Помогавшая партсеку по хозяйству бабка Пилипчук добавила в печку дров, вытерла тряпкой большой овальный стол и поставила напротив каждого по стакану.
— Может, пока чая нет… немного согреемся? — осторожно предложил Акимов.
— Конечно, можно, — обрадовался Парлахов.
— У нас тут чистый, оптический! — похвастался партсек, вытаскивая из-под старомодного трюмо трехлитровку, наполненную спиртом.
Выпили по полстакана, и сразу теплее стало в избенке.
Ваплахов взъерошил свои густые седые волосы и как-то весело оглянулся вокруг — вспомнились ему военные полковника Иващукина, научившие его играть в карты, вспомнились сердечно и с благодарностью.
Добрынин тоже расслабился после объемного глотка, друга своего Волчанова вспомнил.
— Я ж разносолы поставить забыл, а у меня тут от дезертирской семьи целый погреб остался… Я счас… Оля! Оля, где ты?
Прибежала бабка Пилипчук, напуганная и суетливая. Быстро поняла, в чем дело, и снова убежала. А через несколько минут гости уже хватали пальцами маленькие хрустящие, на зубах малосольные огурчики и упругие моченые яблоки.
— Ну, товарищ Иванов, давайте по второму! — предложил Акимов, наполняя стаканы.
Марк кивнул. Что-то мешало ему говорить, какая-то боязнь.
— А что же вы огурчики не берете? — нависал над артистом партсек. — Съедят же!
И тут Акимов понял, что не видит артист огурчиков, и яблок не видит. И тогда, съежившись от жалости к этому маленькому хромому человеку, Акимов взял руку артиста и опустил ее ладонью на блюдо с разносолами. Марк нащупал один большенький огурец и поднес его ко рту. Во второй руке он держал стакан со спиртом.
Выпили за победу.
Тут вспомнили про попугая. Вытащил его Парлахов из клетки, посадил на плечо артисту.