Судьба всегда звонит дважды
Шрифт:
– Как любопытно и оригинально, - цедит она, на Артема с таким отвращением женщины давно не смотрели, ему даже стало отчего-то неловко.
– А ведь на первый взгляд вы не похожи на любителя молоденьких девочек, вроде с виду приличный человек. Вы еще скажите, что встречи со мной вы ждали всю жизнь. И только я могу скрасить остаток ваших дней - недолгих, но, разумеется, обеспеченных.
От неожиданности Артем даже усмехнулся, хотя веселого в ситуации было мало. И поймал себя на том, что испытывает к этой девчушке как минимум уважение, а то и восхищение.
– Увы, сказать такого не могу, - он, помимо воли, не может удержать улыбку, глядя в сердитые глаза своей собеседницы. Нда, в жизни его не принимали за извращенца, любителя молоденьких девочек.
– Я давно и счастливо женат. И вообще, - он посерьезнел, - речь пойдет не обо мне и моих чувствах. Дело вот в чем... Вас зовут как?
– Маша, - она слегка растеряна.
Маша. Какое красивое имя...
– Вся моя жизнь, Маша, научила меня верить своему внутреннему голосу. А он сейчас говорит мне, что не случайно наши кресла оказались рядом в самолете. Я знаю, что моя жена была против вашего общения с Василием. Но я почему-то уверен в обратном. Мне кажется, что вы сможете что-то сделать, чтобы он снова захотел... жить, быть сильным и уверенным в себе, каким был всегда. Я дам распоряжение в клинике, чтобы вас пропускали к моему сыну беспрепятственно. Надеюсь, что вы... оправдаете мои надежды.
Она смотрит на него долго и молча. И с таким выражением, словно он у нее на глазах превратился из человека... ну, в Деда Мороза, например. Неверяще, на выдохе:
– Вы - Васькин отец?
– Так точно. Литвинский Артем Борисович.
Литвинского Артема Борисовича в данных обстоятельствах могло оправдать только одно - ни разу в жизни он не попадал в такие ситуации. И поэтому, именно и только поэтому он позволил случиться дальнейшему.
Тихонько всхлипнув, Маша вдруг быстро схватила его руку и, не успел он и слова сказать - прижалась губами к тыльной ее стороне. Попытки отобрать у Маши собственную конечность успехом не увенчались - она лишь развернула его руку ладонью к себе, и именно в ладонь и плакала, уткнувшись мокрыми от слез губами.
Артему было страшно неловко. В жизни ему руки женщины не целовали. Да и вообще никто. Разве что мать в его, Артема, глубоком младенчестве, когда дитю целуют все - и пяточки, и попу, и плечико. Но это вряд ли можно принимать во внимание. А теперь вот - он сидит в парке на скамеечке, рядом с ним - молодая симпатичная девушка, которая уливается слезами и целует ему руку. И прекратить этот процесс нет никакой возможности.
Потом он все же как-то смог сменить диспозицию, мягко освободил руку, вместо этого пришлось приобнять Машу, и она еще чуть-чуть поплакала у него на плече. А Артема вдруг посетило странное сюрреалистическое чувство - зря все же они с Арлетт не родили второго ребенка. У него могла бы быть сейчас вот такая вот дочь.
– Вы меня простите, Артем Борисович, - Маша финально шмыгнула носом.
– Я понимаю, у вас своих хлопот и забот куча, а тут я еще... Просто это все так неожиданно случилось...
– Маша, все в порядке, - Артем крепко сжимает Машины плечи.
– Все, не плачьте. Все будет хорошо. Давайте в это верить. Я надеюсь, что вы сможете помочь Васе.
– Вы знаете, - Маша вдруг становится еще грустнее, если это вообще возможно, - а он ведь не хочет меня видеть. Совсем. Так что я не знаю...
– Это вам моя супруга сказала?
– Ну да.
– Это не так, - Артем морщится.
– Она сказала это, чтобы вас... отпугнуть. Чтобы...
– Значит, Бас этого не говорил?
– Нет.
У нее такие глаза, что он снова чувствует себя Дедом Морозом.
Глава 8. Живу, чтобы любить до слепоты.
– Басик, привет.
Он ее, разумеется, не ждал. Более того, даже убедил себя, что забыл о ней, совсем, окончательно. Но сейчас, еще до того, как он успел понять, осознать разумом то удивительное и невозможное - Маша здесь, снова, стоит в дверях его палаты - сердце дрогнуло, предательски дрогнуло, сжалось - болезненно, необъяснимо и неожиданно. И единственное, что он мог сказать внятного:
– Почему Басик?
– А почему нет?
– Ты еще скажи - Барсик!
– диалог у них начинается как минимум странно, но он все еще не может прийти в себя от неожиданности ее появления здесь. Маша же ведет себя как ни в чем не бывало - естественна и даже весела, причем веселость ее не напускная, а вполне себе натуральная, умеренная. И сама Маша такая... замечательная. Он совершенно не отдает себе отчета в том, что не сводит с нее глаз.
– Барсик?
– Маша подходит к кровати, спускает с плеча на пол сумку с ноутбуком.
– Ну, можно и Барсик. Такой рыжий боевой дворовый кот. Отощавшая версия Гарфилда, который полгода не видел лазанью.
– Гарфилд?!
– Бас фыркает.
– Скажешь тоже! И потом - терпеть не могу лазанью.
– По тебе и видно, - она улыбается, так мягко и...
Тут до него доходит, что не так. Нет в ее глазах тех так разозливших его в прошлый раз жалости и страха - всего этого нет и следа. Это другая Маша, та Маша, которую он так самозабвенно целовал... сто миллионов лет назад, кажется. И он ни черта не понимает, зачем она здесь снова, после того, как он ее... да выгнал, практически, если называть вещи своими именами.
Выяснять это не хочется, хочется просто смотреть на нее, в ее глаза, как она улыбается. Но он не может позволить себе слабости. Не в этот раз и не с ней.
– Маш, зачем ты вернулась?
– К тебе приехала, - Маша отвечает слегка удивленно, смотрит на него, наклонив голову.
– Зачем?
– Захотелось, - пожимает плечами.
– Почему?!
– Ты не поймешь, - отвечает она спокойно.
– И, предваряя твои дальнейшие расспросы - у меня есть высочайшее соизволение на посещение твой августейшей особы. Поэтому выгонять меня бесполезно - все равно буду приходить. Лучше сразу смирись.