Судьбы и сердца

Асадов Эдуард Аркадьевич

И все постигнет. А пока что сын

Глядит на мать… И нет его роднее!

Ведь он такой для матери один!

2

— Можно к вам, Галина Николавна? —

В дверь пролез заснеженный букет.

За букетом девочка вослед.

— Вы, ребята? Вот как это славно!

Как я рада! Ну, прошу, входите!

Да смелее. Сколько же там вас?

Нина, Лена, два Алеши, Митя…

О, да тут

почти что целый класс?!

В платьях, отутюженных заране,

В галстуках, что зорь любых алей,

Вот они уселись на диване

Стайкой красногрудых снегирей.

Староста Петров, как самый главный.

Произнес с торжественным лицом:

— Мы пришли, Галина Николавна,

Рассказать, что мы вас очень ждем.

Двойки есть… Ослабла дисциплина… —

И, смутившись, отошел к окошку.

— Брось! — вскочила черненькая Нина, —

Можно, мы посмотрим на Сережку?

— Он не спит, Галина Николавна?

— Нет, не спит, поближе подойдите.

Только чур: спокойно, не галдите!

— Нет, мы тихо… Ой, какой забавный!

— А глаза большущие какие!

— Карие, совсем не как у вас… —

Ким утешил: — Это так сейчас.

Подрастет — и станут голубые.

— Вот как все предугадали славно!

До чего же, право, мы мудры! —

И, смеясь, Галина Николавна

Потрепала детские вихры.

Нина, розовея смуглой кожей,

Подошла к ней. — Я хочу спросить:

Можно иногда нам приходить

Посидеть и поиграть с Сережей?

Через час — в квартире тишина…

Щебеча, умчались снегирята…

А она стояла у окна,

Вслед им улыбаясь виновато.

Любят, ждут… Нет, эти но солгут!

Взгляд ребячий не привык лукавить.

А она? Давно ль хотела тут

Все забыть, все бросить и оставить…

Думалось: районный городок…

Школа, дом, за окнами картошка,

Из трубы клубящийся дымок.

Книги, труд и маленький Сережка…

Школа, труд… А разве здесь не труд?

Разве нет и тут друзей горячих?

А ребята? Разве же бегут

От таких вот чистых глаз ребячьих?

Струсила? Обида сердце гложет?

Пусть! Тут важно только не сломаться!

Трус не тот, кто может испугаться.

Трус — кто страха одолеть не сможет!

Сын промолвил с важностью: — Агу!

— Да, малыш, уйдет, затихнет гром.

Никуда-то я не побегу,

Мы и здесь с тобою заживем.

3

— Галина, можно? — Распахнулась дверь,

И появилась Эльза Вячеславиа. —

Не

спит малыш? — Не спит.

— Ну, вот и славно!

На, детка, зебру — презанятный зверь.

Одета гостья ярко и нарядно:

Шелка, сережки, кольца, кринолин…

Все бьет в глаза, все пестро, все нескладно.

Сама точь-в-точь как зебра иль павлин!

— Мы, Галочка, квартиру получаем.

Хлопот по горло: с мебелью беда!

То купим шкаф, то кресло прозеваем…

Вот все обставлю, приходи тогда.

— Что ж, как-нибудь визит такой устроим,

Сейчас же попрошу я вот о чем:

С полчасика побудь с моим героем,

Пока я отлучусь за молоком.

— Ах, я не прочь! Но тут меня тревожит

Боязнь: а вдруг чего недогляжу?

К тому же платье… Подызмяться может…

А впрочем, ладно, мчись, я посижу.

Она с надрывом что-то стала петь,

Потом младенцу показала рожки.

Но край пеленки, там, где были ножки.

Вдруг начал подозрительно влажнеть.

Авария! Что делать новой маме?

Она к кровати робко подошла

И пальцами с блестящими перстнями

Пеленки край брезгливо подняла.

Увидев незнакомое лицо,

А может статься, ощутив на теле

Чужой руки холодное кольцо,

Малыш заплакал горько в колыбели.

Он так сучил озябшими ногами,

Так громко плакал, стиснув кулачки.

Что временной и неумелой «маме»

Осталось лишь схватиться за виски.

Нет, где уж этой барыньке столичной,

Чья лишь в нарядах и живет душа,

Управиться с хозяйством непривычным —

Одеть и успокоить малыша?!

Но что это: мираж? Метаморфоза?

Сняв быстро брошь и положив в карман,

Она накидку цвета чайной розы

Швырнула вдруг, как тряпку, на диван.

Откуда эта быстрая сноровка?

Галина поразилась бы донельзя,

Увидев, как уверенно и ловко

Ее Сережку пеленает Эльза.

Но Эльзы нет здесь. Нету, право слово!

Нет дамы в ярких кольцах и наколках,

Есть просто Лиза — дочка горнового,

Девчонка из рабочего поселка.

Отец в цеху, мать целый день стирала,

А старшая, вскочив еще спросонок,

Уже кормила, мыла, пеленала

Своих чумазых братьев и сестренок.

Но годы шли, и прошлое забылось.

Богатый муж… Безделье и шелка…

Когда она душою опустилась,

Теперь нельзя сказать наверняка.

Не в тот ли день и час, когда решила,

Что труд придуман только для мужей,