Судьбы изменчивые лики
Шрифт:
— Агрипина, Гарпина, вставайте, — тихим голосом позвал Игнат, боясь нарушить сон Алены и внука.
Игнат, с надеждой и страхом смотрел на женщин, а потом, видя, как они зашевелились, все еще не мог поверить, что все они живы. «Они выжили! Это Бог помог пережить эту самую страшную ночь в его жизни!» — обращаясь к Всевышнему, в мыслях он продолжал благодарить его. «Агрипина с Гарпиной уже ворочаются, пытаясь встать. Проснулась и Алена. Теперь они просто не могут не бороться за свои жизни», — проносилось в сознании Игната. Он окидывал взглядом поляну, вглядываясь в стеной обступающий лес. Предутренний рассвет уже скользил по верхушкам деревьев, как бы освобождая ото сна сначала ели, березы, потом осины, остановившись окончательно на могучих кедрах. У них, в далекой Белоруссии, еще только начинается время уборки картофеля, а здесь уже подступает зима. И она чувствуется во всем: в леденящем промозглом ветре, холоде, исходящем от земли, который вот-вот закует землю в свои тиски. И как им пережить ее?! Продолжая оглядывать эти места, вдруг какие-то внутренние импульсы стали подсказывать ему: «Кедр!» Как же он не догадался! Конечно же, кедр! Он вглядывался в его ветви, пытаясь разглядеть на них шишки. А уже совсем скоро, обойдя вокруг поляну, Игнат нашел поваленные ветром деревья. Собрав последние силы, которые, казалось, покинули его и теперь каким-то чудесным образом возвратились вновь, он с трудом обломал толстую ветвь на одном из них. У него получилось что-то вроде хорошей дубины-колотушки.
Нужно было торопиться. Не позднее завтрашнего дня следовало добраться до села Покровское, которое изначально было определено им как место проживания. Игнат тут же забеспокоился. «Возможно, нас уже списали, вычеркнули из числа живых. Что же делать? Нам то и там появляться опасно. Явись мы в село, неизвестно, что станет потом с конвоиром, который нас отпустил и который теперь уже из-за нас может поплатиться жизнью. Такой грех на душу я никогда не возьму. Что же делать?» — лихорадочно размышлял Игнат. «Но нам все равно нужно выбираться из этой глуши, идти в ту сторону, где могла быть жизнь», — уже приняв решение, продолжал рассуждать Игнат, пытаясь сориентироваться. Став посреди поляны, он мысленно воспроизвел маршрут, которым их везли от станции Бокситы, и вот тут-то с благодарностью вспомнил навязчивого своими разговорами Леонтия. Он был из здешних, хорошо знал эти места и, казалось, по тому, как двигался поезд, как притормаживал и вновь набирал скорость, этот простой до наивности человек, осужденный за то, что в хозяйстве была любимая коза, которую он всячески прятал, чтобы та не стала достоянием коммуны, безошибочно определял место, где они проезжали. Только теперь Игнат понимал, почему Леонтий все пытался с ним заговорить, а когда это удавалось, все рассказывал и рассказывал и про козу, которая все понимала и была чрезмерно умна, и про эти места. «Он боялся остаться со своими мыслями наедине! Как же я сразу не догадался?!» — будто сделав открытие, обрадовался Игнат. Так, наверняка, было легче ощущать, что ты еще человек, что ты жив, что колеса отстукивают свой маршрут по земле, которая все еще продолжает восприниматься как нить, связывавшая его с жизнью, с домом. Еще в вагоне, он рассказывал, что до конца колеи остается совсем немного пути. За ним начинается глушь, бездорожье, а чтобы добраться до Североуральска, надо выйти к реке, по ходу которой есть село Покровское. Оно затерялось меж гор недалеко от ее берега. «Значит, Североуральск — в противоположной стороне, и нам необходимо пробираться дальше на восток. Где-то на этом пути и должно быть село, — мысленно прокладывая предстоящий маршрут, размышлял Игнат. — Главное, выйти к реке с таким странным для нас названием Вагран. А там, двигаясь вдоль берега, мы сможем добраться до него. Нас, скорее всего уже списали из этой жизни и записали в списки умерших в пути», — проносилось в сознании Игната. Но надо было двигаться, идти вперед. Не останавливаться, искать жизнь в этих местах.
Никто из них потом не мог вспомнить, как долго они шли. Этот путь казался вечностью. Это потом, когда обустроившись, начав тут новую жизнь, им приходилось нередко этим маршрутом ходить в Бокситы, путь казался совсем недалеким. Лес наконец отступил, и теперь их со всех сторон окружали карьеры, меж которых они плелись в направлении горы. А под ней уже было видно, как несла, поспешая, свои воды река Вагран. Вскорости в изнеможении люди опустились близ ее берега. Стоило им остановиться, как они поняли, что дальше двигаться у них просто нет сил. Женщины расположились у разведенного костра, разложив тут же свой нехитрый скарб. Игнат принялся исследовать берег Ваграна, всматриваясь в его воды. «Вот и послал Бог нам спасение, дав возможность выйти к реке», — думал Игнат. Пройдя еще немного вперед, он остановился. Перед ним на берегу стояла раскидистая ива. Даже опавшая листва не могла испортить ее красоту. Игнат стоял, словно зачарованный. Он вдруг ощутил, что здесь, в чужой стороне, он встретил что-то родное. Как защемило, заныло его сердце. Вспомнилась такая же красавица ива под окном его дома. Пожалуй впервые за все это время Игнат вспомнил родной дом. Сначала он гнал от себя всякие мысли о нем, чтобы от горя, бессилия что-то изменить, у него не разорвалось сердце. Потом воспоминания, да и всякие чувства притупились сами собой. Он уже слабо различал грань между той жизнью, где они были людьми, и той, где они постепенно превращались в животных, скотину, которую гнали и гнали как стадо неизвестно куда какие-то люди, чтобы уничтожить кого раньше, кого позже. Но это уже было неважно для них. Время отняло у них всякие чувства, у них не было никаких желаний, наступало уже то безразличие, когда жизнь теряет всякий смысл. И вот теперь воспоминания нахлынули с особой силой. Его дом, его хата с раскидистой ивой под окном. Пелена стала застилать глаза. В минуты короткого отдыха знойным летним днем как он любил передохнуть под ее раскидистыми ветвями, охраняющими от палящего солнца и посылающими прохладу… Игнат покрасневшими от холода руками гладил оголенные ветви так, словно пришел к своему дому, к своей земле. Прислонившись к дереву, он слушал его дыхание.
Разносившийся эхом плач Алеськи заставил Игната вернуться в реальность и с еще большей силой ощутить необходимость бороться за жизнь. А от голода их должна спасти река. Игнат, поклонившись иве, словно испрашивая у нее прощения, стал отделять от ствола кору, чтобы сплести хоть какое-то подобие корзины. Женщины, поняв его намерения, тут же ловкими движениями стали помогать ему. Они будут забрасывать корзинки в воду, тянуть их, пытаясь поймать в них рыбу, которой, судя по тому как часто виделись всплески на поверхности реки, было много. Очень хотелось верить, что в них попадется пусть даже самая малая, но рыбешка. Вот только криком заходился Алеська, вовсе не хотевший ждать, когда они смогут добыть еду. Алена, пытаясь его успокоить, убаюкать, ходила берегом, обращая взоры то к небу, то к реке, призывая на помощь высшие силы, чтобы послали им удачу.
Вдруг пространство взорвалось криком, криком радости. Игнат бежал к ним, волоча по земле бьющуюся щуку. От неожиданности рыба всем показалась такой огромной, что люди замерли в оцепенении, все еще не веря, что наконец и к ним пришла удача. А еще через какое-то мгновение они услышали голоса, но уже совсем другие, незнакомые, доносившиеся до них со стороны горы. Обернувшись, они увидели сбегающих в их сторону трех женщин.
В только что отстроенном клубе, где еще пахло краской, свежеоструганными досками, суетился народ. Закончилось собрание партячейки по случаю обсуждения очень важного события: в республике будет выходить первая пролетарская газета, газета для народа, созданная самим же народом. Расходиться никто не хотел. Многие продолжали обсуждать это событие. Обсуждали и другую новость. Секретаря их партячейки Василя Федоровича по решению бюро ЦК ВКПБ (б) отправляли на учебу, да ни куда-нибудь, а в Москву на Высшие коммунистические курсы. Это было не просто событие, а большое доверие к их парторганизации, которая воспитала такого члена партии и в которой есть такие заслуженные люди.
Загудел
— Эрика! Хельга! Нэла! Где же вы?! Поторапливайтесь! Пора к столу! Самовар уже закипел! — оперевшись на плетеный забор, зазывала Агрипина соседок. Большой блестящий самовар, отменно вычищенный и натертый битым кирпичом, пыхтел на столе. Вокруг него в строгой последовательности привычно разместились любимые яства — брусника, клюква, которые извлекли из бочек, что стояли в чулане, сушеные ягоды жимолости. Их всегда старательно собирали в горах, продираясь сквозь скалы и кустарник. Поэтому эти дары здешней природы были предметом особой гордости семьи. Тут же стоял графин с соком из них. Но больше всего будоражили воображение расходящиеся запахи малинового варенья. Его обычно подавали на стол по особым случаям.
«Сегодня поводов полакомиться изысками из малины более чем достаточно, — думала про себя Алена, аккуратно расставляя миниатюрные розетки на столе под настойчивые призывы Агрипины побыстрее всем собираться на вечернее чаепитие. — Во-первых, наконец, наступила долгожданная суббота и после любимой бани можно расслабиться, попить чайку, посидеть подольше среди таких близких и дорогих людей. Во-вторых, Алесь закончил школу, и теперь, перед его отъездом в такой далекий и незнакомый Ленинград, это, пожалуй, последняя возможность собраться всем вместе. Как все потом сложится, неизвестно. Возвратится ли мой сынок еще когда-нибудь в эти места? Здесь столько всего пережито. Именно тут нам пришлось бороться и за свое выживание, и за человеческое достоинство. Да и не хотелось мне этого. Пусть бы все получилось, и Алесь после учебы вернулся на свою родную землю, в такую далекую теперь для нас Белоруссию, где он никогда не был, но куда так стремился». Алена поняла, что вновь начинают подступать грустные мысли, и тут же отогнала их. Они могли вызвать тяжелые воспоминания. А этого так не хотелось, особенно теперь, когда в их жизни все вроде бы налаживалось. Ее мысли должны быть только о будущем и, обязательно, о хорошем.
Забежав ненадолго в дом, чтобы извлечь из печи чугунок с пшенной кашей с аппетитно зарумянившейся корочкой, последним блюдом на их субботнем столе, Алена вдруг задержала свой взгляд на небольшом зеркальце, аккуратно вмурованном в печную стенку. От неожиданности она даже отпрянула в сторону. Потом, словно боясь вновь увидеть свое отражение, медленно стала приближаться к нему. Какой же она стала? Интересно, сколько же времени прошло с того момента, когда она вот так просто могла рассматривать себя в зеркале, вдруг подумала Алена. В этой жизни такого не было точно! Всматриваясь в свое отражение, женщина не могла поверить, что это она. Все эти годы ей пришлось нести непосильный груз проблем, поэтому порой и казалось, что они согнули, состарили ее. Да и мысли о том, чтобы обратить на себя внимание, вовсе не приходили ей в голову. Теперь же на нее смотрела молодая, вполне привлекательная, незнакомая ей женщина с нежным румянцем на немного скуластом лице. Было ощущение, что уже с другой стороны, из глубин маленькой зеркальной поверхности, ее рассматривали теплые светло-карие глаза, обрамленные густыми темными ресницами, немного выгоревшими на солнце. Высокий открытый лоб, льняные волосы, туго заплетенные в косу в два обхвата руки, перекинутую через плечо и спускавшуюся до самого пояса. Оказывается — это она, Алена.
— Алена! Гарпина! Только вас и ждем, — уже басил Игнат своим добродушным голосом.
Вечерело. Солнце, обогрев землю, искало свой покой где-то за горами. В лучах уходящего заката отражались теплым светом лица собравшихся за столом людей. На них читалось столько умиротворенности, что казалось, будто прожили они здесь, на этой земле, долгую и счастливую жизнь. В центре стола, в нарушение всяких традиций усадили Алеся как главного виновника события. Все вроде бы было готово к торжеству, но среди собравшихся чувствовалось какое-то напряжение, словно они находились в ожидании чего-то или кого-то.