Судьбы изменчивые лики

Голубева Наталья

Как он жил все эти годы? Наверное, не прав тот, кто утверждает, что время лечит. Его время не лечило и не щадило, а мстило. Мстило за то, что смог избежать трагедии на родине, за то, что все же женился на Марте и выжил в этой стране, пройдя страшную мясорубку подозрений, проверок, обязательных для придворного лекаря высокопоставленной верхушки, за то, что стал знаменит и его методики успешно применялись на практике. Казимир много работал. Все восхищались его трудоспособностью, талантом, начали даже поговаривать о его фанатизме в любви к медицине. Но никто даже не подозревал, что это была своего рода защитная реакция. Он боялся остаться наедине с самим собой, своими воспоминаниями, мыслями, тревожившими все эти годы, мыслями о его Анне, ее судьбе. Разговаривая с Мартой, он видел в ней Анну, раздражался, когда не находил тех чувств, понимания, которые исходили от Анны. Казимир пытался воспитать в своей дочери нежность, утонченность восприятия мира, но она была слишком практична с детства. Он задыхался. В этой славе и респектабельности, в этом благополучии ему не хватало хотя бы глотка живительной влаги — простора и морской прохлады его залива, искренности любимой Анны, ее наивности, бескорыстия, ему не хватало его родины. Уже много позже, когда появилась возможность хоть что-то узнать о судьбе тех, кого коснулись репрессии, Казимир пытался отыскать хоть какие-нибудь сведения о семье Одингов, но все было тщетно. Единственное, что заставляло его жить, стремиться — надежда на то, что когда-нибудь придет время, и он сможет вернуться в родные места, к своему заливу, к памяти о прожитых здесь годах. К сожалению, пришло это время слишком поздно, уже совсем на закате его жизни. Но и это было подарком. Судьба как бы сжалилась над ним и давала последнюю возможность почувствовать себя опять счастливым, свободным от бремени таких долгих и тяжелых лет его жизни. Наверное, он был счастлив как никогда за последние годы, несмотря на то, что практически никого из близких уже не осталось рядом с ним в этой жизни, а дети и внуки жили совсем в другой стране. Казимир был счастлив, что власти позволили ему вернуть хоть и не всю, но все же часть собственности его семьи. Он жил в старом доме, который

многократно перестраивали на свой лад сменяющие друг друга хозяева. Но это был его дом. Он мог часами любоваться заливом, вдыхать его свежесть и прохладу. Судьба даже подарила ему возможность еще самому, без посторонней помощи проделать такой знакомый с юности путь его берегом до заветного места, места, где когда-то начиналась и жила его любовь. И какой наградой была для него эта встреча. Казалось, что все в одночасье возвратилось из небытия. Этот дом, эта калитка и его Анна, которая сидела как-то отрешенно, совсем одиноко на старенькой скамейке, пересыпая из одной ладони в другую золотистый песок. «Анна! Моя Анна!» — повторял Казимир, к которому, казалось, опять возвратились те давние, но незабытые чувства. Анна смотрела на него своими зелено-голубыми глазами, понимающими и непонимающими. В них был вопрос, но в них было что-то очень знакомое и понятное. Глядя друг на друга, они молчали, но было ощущение, что встретились люди, много лет жившие ожиданием этой встречи. Оно было долгим и, живя им, каждый из них уже мысленно сказал другому все, о чем хотелось поведать. Глядя на залив и наслаждаясь медленно наплывающей на берег прохладой, меркнущими лучами заходящего солнца, шепотом перекатывающихся россыпей уставших от июльского зноя дюн, они просто молчали, думая каждый о своем. Эти два совершенно разных человека, пришедших сюда из разных жизненных измерений, были счастливы, каждый по-своему. Они наконец-то пришли сюда, каждый своей дорогой, каждый через свою судьбу, чтобы здесь, в этом месте воскресить такую дорогую для них память, память о любви.

Превратности судьбы

Ник допивал ароматный кофе, непроизвольно поглядывая на часы. Она вот-вот должна была подъехать, а может подойти, или же стремительно ворваться в этот идущий своим чередом ход времени. За короткий период знакомства он успел привыкнуть к ее неожиданному, скорее, непредсказуемому появлению.

Ряды ассиметрично расположенных на открытой площадке столиков утопали в зелени. Аромат необычных для здешних мест цветов перебивал привычные запахи мегаполиса. Было такое чувство, что ты находишься вовсе не в окружении цивилизации, а в роскошной оранжерее, любовно досматриваемой заботливыми хозяевами. Уютно вписавшаяся в неожиданный экзотический рай кофейня придавала этому уголку особый шарм. Среди обступающих высоток здесь ощущалось особое умиротворение. Дела, проблемы, большой город с его суетой сами собой уходили на второй план.

Он специально приехал пораньше. Хотелось подольше побыть в этом спокойном мире, подумать о чем-то своем, личном, и обязательно хорошем. Приятные мысли не заставили себя ждать. Они теснили совершенно серьезные проблемы, которые необходимо было обсудить в ходе предстоящего кофепития. Сейчас Нику особенно не хотелось этого делать, хотя он и стремился к этой встрече, и вопросы были более чем сложные. От будущего альянса зависела судьба компании, его компании, которую он создавал с таким трудом, можно сказать, выстрадал. Теперь же интуиция подсказывала ему, что период успешной работы вот-вот начнет идти на спад, ресурс в этой стране уже практически выработан. Необходимо было искать варианты. Все предпосылки позволяли надеяться на хорошие перспективы. У компании уже был свой бренд — качество, в которое вложено много сил, в конце концов, средств, было имя и приличная репутация. Снижение планки означало бы не только потерю наработанного имиджа, но и немалых денег. Поэтому такой ситуации просто нельзя было допустить. Ограниченность рынка могла серьезным образом повлиять на ситуацию в компании в целом. Возможное сотрудничество, определившееся почти спонтанно, могло бы открыть новые перспективы. Но ему совершенно не хотелось думать о делах. Пожалуй, впервые за эти долгие годы ему хотелось быть интересным, импозантным, хотелось нравиться, просто общаться. Ему безумно хотелось общаться. Его, от природы замкнутого и немногословного, распирало от желания в одночасье рассказать все: какой он умный и сколько в его жизни заслуг, как он не потерялся в этой круговерти и как смог стать тем, кем стал. Все эти желания возбуждала необычность ситуации, в которой он оказался. До этой встречи его отношения с женщинами выстраивались по традиционной схеме: от него чего-то хотели, перед ним заискивали, ему стремились понравиться, угодить и, в конечном итоге, затащить в постель. Поэтому в его жизни присутствовал обычный набор признаков внимания к прекрасной половине человечества, которые мог оказывать воспитанный, но знающий себе цену мужчина. Теперь от него ничего не хотели, перед ним не заискивали, ему не льстили. Скорее, это он чувствовал себя неуютно от того, что нужно было менять привычный формат отношения к женщине. Говоря его математическим языком, — менять программу. Какую на какую, Ник не знал и терялся в догадках. Он просто знал, что нужно что-то сделать, чтобы понравиться. Но как? Ник никак не мог вписаться в какую-то модель поведения с этой так странно появившейся в его жизни леди, отчего нервничал и постоянно ждал каких-то неожиданных поворотов в их отношениях. Ее профессионализм, конечно же, чувствовался во всем. Но ведь были и легкая ирония, и пугающие системность, постоянная смена тональности. Все это не позволяло выстроить какую-то схему отношений. Системность, как ему казалось, была у него в крови, от рождения. Любая невозможность логически выстроить проблему приводила его в замешательство.

Вот и сейчас он не знал, как начнется их встреча, какой характер приобретет, чем закончится и что они вообще будут делать дальше. Эта неизвестность уже начинала наносить ущерб его здоровью. Ник заказал третью чашку кофе, а ответов так и не находил. Он чувствовал, что в этой ситуации попытки выстроить какие-то комбинации, скорее всего, бесперспективны. Да и думать об этом почему-то не хотелось. А самое главное, — на ум никак не шли мысли о деловом сотрудничестве. И это пугало более всего. Впервые за долгие годы он не вспоминал о деле, а сидел в этом тихом уютном уголке большого города, вальяжно разместив свое еще красивое тело, облаченное в супермужские новшества из любимого бутика, и о чем-то думал. Скорее он не думал ни о чем. В памяти просто всплывали какие-то отрывочные эпизоды из его бурной трудовой деятельности, тут же сменявшиеся картинами умиротворенности и увлекающих иллюзий.

Доминика, проходя мимо любимого зеркала в любимой прихожей, по привычке бросила взгляд на свое отражение. На этот раз что-то заставило ее остановиться. Она уже несколько минут стояла перед этим, как ей показалось, незнакомым пространством, пристально вглядываясь в лицо женщины, которое она вдруг там увидела. Это была она, но это была и не она. Дана всматривалась все пристальнее и пристальнее в свое отражение и ничего не могла понять. Казалось, что зеркало притягивало ее какой-то совершенно незнакомой энергетикой, притягивало, чтобы заставить сначала остановиться, а потом внимательно взглянуть на себя. Доминика стояла так уже достаточно долго, и чем внимательнее она вглядывалась в лицо этой незнакомки, тем больше возникало у нее вопросов. Неужели время смогло ее так изменить? Нет, внешне она практически не изменилась. Тот же овал лица без двойных подбородков, та же гладкая бархатистая кожа, предмет зависти многих ее знакомых, тот же, характерный только для нее, цвет лица. Да и время уберегло ее от морщин. Но вот взгляд. Он стал совершенно другим. Если не принимать его во внимание, то получалась вполне миловидная, приятная во всех отношениях барышня, моложавая, вся такая спортивная, стройная с модной французской стрижкой. Типичный портрет современной деловой женщины, которая всем своим видом, манерами, интеллектом стремится доказать всему миру, что в любом возрасте она может оставаться женщиной без возраста, быть не просто активной в этой жизни, а вершить большие дела. Но вот взгляд. Тут жизнь, конечно, накрутила здорово. Доминика впервые испугалась. Она вдруг увидела совершенно жесткий взгляд, который мог принадлежать очень прагматичному человеку, человеку, запрограммированному на решение большого количества вопросов, которые уже в определенной последовательности разложены по полочкам и ждут своего часа. О таких говорят: «У них все дорожки пишут одновременно и в левом, и в правом полушарии». Скорее всего, так мог выглядеть человек с очень большим самолюбием, возможно, и тщеславием. Боже! Какой кошмар! Наверное, это тип женщины-сухаря, которую кроме деловых проблем уже ничего не интересует в жизни! Доминика, пожалуй, впервые за долгие годы задавала себе вопрос, а что же ее интересовало в этой жизни? И вообще, почему она вдруг начинает задавать себе такие вопросы? У нее ведь действительно в жизни все нормально. Успешная женщина, общаться с которой, а тем более решать деловые вопросы, многие почитали за честь. Значит, было же в ней что-то такое, что привлекало, что давало партнерам уверенность в надежном сотрудничестве. Она чувствовала, что с ней любят общаться, что она нравится мужчинам. Но вот нравились ли они ей? Доминика за все так быстро пробежавшие годы, пожалуй, впервые задала себе этот вопрос.

Уже была перемыта вся посуда, принята любимая ванна, а эти вопросы все не выходили из головы, отвлекая от традиционного анализа прожитого дня, проведенных встреч, проигрывания перспективных проектов. Ей как никогда необходимо было сосредоточиться, а для этого выспаться, чтобы иметь свежую голову и в конце концом хорошо выглядеть. Но вдруг появившиеся откуда-то мысли, не свойственные для нее в последнее, по крайней мере, десятилетие, не позволяли думать о деле, ставшем всей ее жизнью, с которым они были не отделимы друг от друга. Вся эта рассредоточенность, расконцентрация внимания начинала раздражать. Идеи, мысли, стремление, темп, позитивный имидж, обязательный результат, упорядоченность, логичность, системность — те любимые спутники, которые стали вторым «я» для нее. Ни минуты без дела, дела, нацеленного на решение главной задачи — благополучия компании. Это было и самоутверждение, и проверка своих возможностей, и интерес. Ей была даже интересна эта гонка. Чем быстрее темп она набирала, тем все более хотелось ответить себе на вопрос: а есть ли предел ее возможностям, вообще человеческим возможностям, возможностям женщины? Эта тема всегда была для нее не безразлична. Иногда она ее даже побаивалась: на памяти было столько знакомых, постоянно на что-то жаловавшихся. Сначала на мужа, не сумевшего обеспечить ту жизнь, о которой мечталось, потом на скуку, потом на здоровье. Дана давно уже прекратила

тесное общение со своими пусть даже и близкими приятельницами. Сначала их нытье просто утомляло, затем стало раздражать, потом все это показалось алогичным. Ведь жизнь одна, и времени не так много, чтобы чего-то ждать, на кого-то рассчитывать, думать, что кто-то решит за тебя твои проблемы. Вокруг так много интересного, в любой ситуации можно всегда найти возможность реализовать себя. Она-то знала это не понаслышке. Когда-то профессорская жена, при этом молодая, эффектная, да еще с хорошими мозгами, как говорили окружающие, Дана купалась в лучах славы мужа, уважаемого в ученом мире и советском бомонде. Казалось, что для нее не было ничего невозможного. Все премьеры посещались ею в числе первых, модные магазины, куда был обеспечен доступ по регулярно выдаваемым для их семьи талонам, открывали перед ней двери. Она ездила на отдых за границу, для всех бывшую пределом мечтаний. Но и тогда, под улюлюканье злопыхателей, которые боялись, или же сознательно не хотели признать ее талант, перспективность, Дана ни на минуту не прекращала работу над собой, занималась наукой, любимой диссертацией. Как быстро это все рухнуло, развалилось как карточный домик. Ушли в вечность и благополучие, связанное с той эпохой, и почитание, и уважаемый муж, не вынесший испытаний. Как это было давно, и, казалось, не с ней и не в этой жизни. Спасли, наверное, трудолюбие, стремление ни на йоту не уступить так быстро пришедшему совсем другому времени, изменившимся обстоятельствам, нахлынувшим проблемам. Поэтому когда перед ней встал извечный вопрос: «Что делать?», выбор был сделан в сторону интеллекта. И этим Доминика особенно гордилась. Ей не пришлось опускаться до сотрудничества с весьма сомнительными личностями, участвовать в каких-то непонятных махинациях, именуемых сделками, на грани фола и криминала, она не заводила связи с этим миром, не искала защиты у откровенных бандитов с их крышами и разборками. Она все эти годы могла позволить себе оставаться такой, какой была всегда — изысканной, изысканной в связях, в манерах, общении, внешнем виде и образе жизни, в своих писаниях. Так Доминика именовала свое дело, которое теперь стало и делом всей жизни, и бизнесом. Она продавала интеллект, свой, своей команды, научные разработки, новые технологии. Как зачастую над ней подшучивали знакомые: «Быть впереди Европы всей — ее жизненный удел». Была ли она счастлива? Пожалуй, да. Осуществилась ее мечта — Дана создала условия для самореализации и помогала реализоваться многим талантливым людям, которые давно погибли бы как личности, перебирая груды барахла на европейских отстойниках, именуемых рынками, или же просто спились, опустились на дно жизни. А сегодня — это команда, команда сильных, уверенных в себе людей. Позади осталось так много проблем, уже решенных вопросов. Сегодня она могла позволить себе парить в своей стихии. В коллективе у них были нормальные отношения, она любила каждого из своих сотрудников за ум, индивидуальность, за то, что каждый был особенным. Она чувствовала и их уважение к себе. Больше всего Доминика боялась, что все это когда-то может закончиться. Будучи системным человеком и сильным аналитиком, она понимала, что в любом процессе есть этапы, включающие свое начало, период созревания, стабильности, вызревания новых идей, самый опасный и проблемный, период отрицания прошлого, как правило, сопровождающийся конфликтами, и выход на новые рубежи. Доминика четко отслеживала эти этапы и когда чувствовала, что грани начинают сходиться, делала все, чтобы переход был плавным, естественным, незаметным для коллектива. И она предчувствовала, что уже в ближайшее время необходимо предпринять самые энергичные меры, чтобы предложить новую концепцию. Ресурс прошлых проектов практически выработан, а рисковать именем компании, жить былыми заслугами, было не в ее правилах. Как кстати появился этот человек. Доминика нутром почувствовала, что это — свой, до мозга и костей свой. «Умен, изыскан, независим, уверен. По всей видимости, у его компании уже в ближайшее время могут возникнуть проблемы, и он ищет выход, но внешне все подается очень по-умному и красиво. Это — несомненное достоинство», — оставаясь верной своему принципу все жизненные ситуации подвергать анализу, отметила про себя Доминика. Но она вдруг поймала себя на мысли, что ей больше хочется думать о нем, как о мужчине, а вовсе не строить догадки о его проблемах, просчитывать варианты. За тот период нового времени, в котором она жила, такое желание возникло, пожалуй, впервые. Дана впервые обратила внимание на мужчину просто как на интересного внешне и внутренне человека. Она, всегда прислушивавшаяся к своему внутреннему голосу, когда должна была принять важное решение или же оценить обстоятельства, человека и его качества, сейчас понимала, что нахлынувшие чувства застали ее врасплох. Вглядываясь в отражение, которое она видела в своем любимом зеркале и которое будто бы специально невидимыми энергетическими нитями притягивало ее к себе для того, чтобы поближе познакомиться с ним, Дана, начинала заниматься самоанализом. Да, она вовсе не была мужененавистницей или же эмансипированной в советском понимании женщиной. Скорее наоборот, ей так не хватало мужской опоры, сильного мужского начала, сильной личности. Да, она могла и любила подчиняться уму, интеллекту, мужской страсти. Со временем забытые ощущения, казалось, медленно начинали возвращаться из прошлого. Как давно она была счастлива совсем другим, женским счастьем. Она, юная, подающая большие надежды, аспирантка престижного учебного заведения обратила на себя внимание известного ученого. Это была красивая история со счастливым хэппи эндом, где было все — и красивое ухаживание, и ослепительные выходы в свет на зависть всей тусовке, и океан любви, который просто невозможно было объять.

Ей накануне снился шторм. После бурной страсти это было так неожиданно. Неожиданно, когда на смену умиротворенности вдруг приходит страх. Казалось, ничто не могло уже разрушить ту гармонию, в которой она жила, к которой привыкла и уже не хотела думать о том, что в ее жизни может что-то произойти или же быть по-другому. Этот страшный шторм. Дана слышала противоестественный шум, переходящий во все усиливающееся завывание. Звуки бьющейся о берег волны, падающие с огромной высоты тяжелые потоки воды. От них хотелось убежать как можно дальше, на безопасное расстояние, но из этого ничего не выходило. Доминика проснулась, но в ушах продолжал стоять шум, какой-то треск. Она ничего не понимала. Прислушавшись, сообразила, что что-то происходит. Выглянув в окно, она увидела танки, военных в полной амуниции, каких-то людей. Их все разрастающийся поток напоминал предштормовые волны. Было ощущение, что ты вдруг очутился на краю преисподней.

Потом в ее жизни были какие-то встречи, даже ухаживания, но на фоне ставшего эпидемией предательства, приспособленчества причем со стороны, казалось бы, близких людей, мужчин, которые еще совсем недавно рассыпались в любезностях, все они уже не воспринимались. Возможно, кого-то она обидела, чьи-то чувства не смогла принять, но это была уже совсем другая жизнь, с совершенно иными ценностями. Иногда ей казалось, что такие понятия как искренность, доверительность стали отжившими свой век категориями и в этой жизни больше просто не нужны. В душе она их сохранила, но стала рациональной, прагматичной, как и время, в котором Дана теперь жила. Все эти намеки и комплименты, откровенные упреки в гордыне, чрезмерной самоуверенности и самостоятельности больше не вызывали в ней никаких эмоций вовсе не потому, что глодали какие-то обиды или же над ней довлела память о прошлом. От него Дана смогла абстрагироваться. Просто она поменяла программу, перешла на другую частоту и на этой жизненной волне создавала ценности, приносившие удовлетворение и позволявшие быть счастливой, но уже совсем по-другому. И вот теперь, когда все было логично и понятно, в ее жизни так неожиданно появился Николос.

Работы было много, но он никак не мог собраться с мыслями. Ник выслушивал утренние доклады руководителей структурных подразделений. За эти годы они стали традиционными. И если бы даже кому-то пришло в голову их отменить, они все равно проходили бы, возможно, как ритуал, но проходили. Иногда он даже кивал головой, иногда делал какие-то замечания. Перед ним были его коллеги, о чем-то бурно спорившие, что-то обсуждавшие, что-то предлагавшие. Его же мысли все возвращались и возвращались к Доминике, их последней встрече. О работе, делах совсем не хотелось думать. Он давно не испытывал такого состояния. Все было так непривычно и неожиданно. Ему даже казалось, что каждая его эмоция начинала воссоздавать определенный запах. Аромат благоухающих экзотических цветов вызывал умиротворенность, кофе по-восточному — сладострастие. И это при том, что между ними ничего и не было. Не было ли? Да, был деловой разговор, жесткий, конкретный. Давно он так не потел, извлекая из памяти обилие цифр, аргументов. Было удовлетворение от взаимного понимания. Они мыслили практически одинаково, одинаково расставляли акценты, но все-таки были такими разными. Когда Ник спорил, аргументировал какие-то выводы, он видел рядом сильного оппонента, аналитика, глубоко знающего проблемы. Но при этом он чувствовал очень сильное влечение к женщине. Теперь он не понимал, каких чувств у него все-таки было больше: желания решать деловые вопросы или же быть рядом с такой не похожей на окружающих его в жизни женщин, Доминикой. Это было предметом его размышлений во время утреннего совещания.

«Голос… Как странно? Именно ее голос притягивал сильнее всего», — думал Ник, прокручивая в памяти их последние встречи и одновременно кивая в знак одобрения каких-то предложений своих коллег. Наплывающий, мягкий, спокойный тембр, очень мягкий и очень необычный, скорее завораживающий, чем просто красивый. Такой голос мог принадлежать, наверное, очень душевному человеку. Как он не соотносился со стилем жизни, родом занятий, жесткостью времени и обстоятельств, в которых жила Доминика. Она совсем не такая, какой знакомые представляли ее Нику. А как его наставляли перед встречей, пугали непредсказуемостью, неожиданными выводами, которыми эта бизнес-вумен могла удивить именно в тот момент, когда напрашивались совершенно другие. «Как все глупо, — размышлял Ник под очередной доклад одного из коллег. — Как страшно, когда умного человека начинают оценивать серые, посредственности, этакие середнячки. А еще страшнее бывает, когда эти серости начинают формировать мнение, с точки зрения ограниченности своего ума. Слава Богу, что времена уже не те. А сколько нормальных людей пострадало из-за этой серости, которая как зараза заползала во все расщелины, особенно туда, где была власть». Глядя на своего умницу зама, Ник с горечью вспомнил, как ему не позволили назначить его даже на незначительную должность в КБ, потому что просто кому-то не понравился. Не так одет, не те манеры, слишком интеллигентен, слишком умничает. Так и промаялся бы простым инженером в госприемке, если бы не этот развал и появившийся шанс выбора. Как верно он поступил, когда принял в свою команду таких вот неправильных, отвергнутых когда-то этой серостью, людей. Теперь — это команда, с которой уже столько сделано. И, пожалуй, самое приятное, что для этих людей главным оставались самореализация, идея, интересный проект. Все это приносило деньги, иногда совсем немалые. Но о них никто не говорил, не спорил, не выяснял отношений. Это были само собой разумеющиеся вещи — нормальная плата, достойная, за нормальный, достойный труд.