Судьбы изменчивые лики

Голубева Наталья

Как много все-таки у них было общего с Доминикой — свое дело, доведенное умом и стараниями практически до совершенства, стиль, образ жизни, твердость, последовательность, системность. Но Ника не покидало ощущение того, что Доминика в силу каких-то обстоятельств вынуждена была стать такой, развернуть свой несомненный талант, как бы сказал его гениальный зам, в другую сторону. Он вспомнил их последнюю встречу. Тогда он практически уже не слушал Доминику. Ему все было понятно: их альянс состоялся номинально. Своими аналитическими мозгами Ник просчитал возможные этапы сотрудничества, поэтому мог позволить себе не слышать Доминику, а делать умный, заинтересованный вид, изображать участие и любоваться ею просто как женщиной. Ему даже хотелось сделать ей комплимент, но он не мог выдавить из себя ни одного подходящего в таких ситуациях слова по той простой причине, что никогда этого не делал.

Именно в этот момент его столь глубоких раздумий о целесообразности вообще каких-то комплиментов, сантиментов в отношениях между понравившимися друг другу людьми, а то, что он впечатлил, у него не оставалось сомнений, закончилось, наконец-таки это короткое, такое длинное совещание.

Ник видел, как собравшиеся покидали его кабинет, непривычно молча, поглядывая в сторону шефа и не задавая обычных после утренней встречи вопросов. Видимо, они обратили внимание на нетрадиционность его реакции и решили оставить наедине со своими мыслями. Это как раз было то, чего ему так не хватало именно сейчас. Но в этом были свои плюсы и минусы. Минусы, потому что Ник меньше думал о работе. Плюсы — его сознание заполняли приятные мысли, от которых просто становилось плохо, так как они все вытесняли и вытесняли мысли о деле.

У ее ног был целый город. С высоты шестнадцатого этажа Дома торговли, или же Хаммеровского центра, как его прозвали в народе, открывалась удивительная панорама Москвы, этого

удивительного города. Высотки чередовались с золотящимися куполами старинных храмов, новые супермодерновые здания заключали в свои объятья тихие улочки с красивыми особняками, по стилю которых можно было изучать историю архитектуры — готика, классицизм, барокко, неоклассицизм. Обзор был на любой вкус, под любое настроение. Иногда Дана, обдумывая очередной проект, разворачивалась в любимом кресле к окну во всю стену и устремляла взор к уютным местечкам в этом городе, утопающим в зелени кафешкам, каким-то старинным паркам. Иногда глаз радовали новостройки, которые шли с размахом. По ним Дана изучала новые строительные технологии современного города. Особенно привлекали строящиеся жилые районы. Как они были не похожи на здания из ее советского детства, одинаковые хрущевки, которые потом сменили серые и невыразительные блочные коробки. Глядя на них, всегда охватывал страх, что они могут в любой момент распасться на многие составляющие. Ну а попасть всеми правдами и неправдами в кооператив или же получить жилье в кирпичном доме было пределом мечтаний любого гражданина советской страны. Дана как член семьи кадрового офицера успела пожить во многих образцах стого градостроения, испытав на себе все правила советского общежития — от совместного проживания на общих кухнях в коммуналках до вполне элитного в советском понимании жилья. Как хорошо, что уже закончился XX век, как много абсурдного осталось в нем. Больше всего Дане было жаль времени. Сколько понапрасну его было отправлено в вечность из-за обязательного сидения на многочисленных и никому не нужных многочисленных собраниях. Как неуютно становилось от осознания того, что ты должен был изображать массу, своим присутствием помогать обеспечивать явку на очередное мероприятие для галочки, а новоявленным вождям карьеру и благополучие. Новый век только начинался, а казалось, что жилось в нем давно. За динамизмом ее жизни, обилием интересных, а самое главное, нужных проектов, прошлое всплывало иногда в связи с какими-то обстоятельствами. И так хотелось пожить подольше в этой жизни, в этом веке.

Только встреча с Николосом, нахлынувшие вдруг чувства, которыми она когда-то жила в прошлом столетии, заставили Дану пуститься в воспоминания. Эмоции, рождавшиеся от одной только мысли, что вдруг в твоей судьбе появляется человек, о котором думается, были такими знакомыми. Но вот чувства, которые она испытывала тогда и сейчас, были такими не похожими. В прошлой жизни это был восторг, упоение. Она вся светилась счастьем. Теперь это была растерянность. Ее не покидало ощущение того, что она обезоружена, поставлена в ситуацию, когда ей напомнили, что она совсем другая, не та, которая живет в таком рациональном мире. Этот человек, ничего не делая, ничего не говоря, просто разоблачил ее тем, что понял всю ее сущность, а может быть и душу. Он попал на ее частоту, на которой она жила благополучно столько лет. Он понял ее ценности, которыми она руководствовалась и которые были дороги для нее. Доминика постоянно ловила себя на мысли, что ей стало не хватать общения с Николосом. Хотелось еще и еще раз заглянуть в его глаза, увидеть в них интерес к себе как к женщине, услышать, в конце концов, комплимент. Она много их слышала от коллег, поклонников, но воспринимала как обязательный атрибут общения. Теперь же он ей ничего не говорил, только слушал, молчали, думал, переваривал информацию, что-то анализировал. Но что? Внутренний голос подсказывал Дане, что вовсе не их совместный проект. Но что?

Голос, какой странный голос… Ник никогда не замечал, что у Виды такой голос. Немного скрипучий, даже режущий. Странно, она ведь неплохо пела. В последние дни голос жены раздражал его все больше и больше. Столько лет вместе, а Ник только теперь посмотрел на супругу как-то по-другому, со стороны. Все вроде бы шло своим чередом. В их жизни ничего не менялось. Вида как всегда занималась домом, как всегда была опрятна во всем, старалась не нарушать сложившийся за столько лет их образ жизни — его работа, встречи с детьми и друзьями, совместные, всей семьей прогулки, обязательные, раз в месяц посещения культурных мероприятий. Ник всегда был не равнодушен к искусству, особенно любил вернисажи, слыл ценителем классического направления в живописи. «У них была хорошая семья», — как сказали бы близкие друзья. «Хороший дом, хорошие, уже взрослые дети. И женился я по любви», — размышлял Ник. Он точно знал, что тогда любил Виду. Увидел, влюбился и женился. Симпатичная девушка, услужливая, внимательная. Он не мог вспомнить, чтобы с ним когда-то не соглашались, перечили ему, спорили, в чем-то отказали. Он всегда был ухожен стараниями супруги, накормлен и обласкан. Как, впрочем, и дети. У него не было вообще причин не любить Виду. Но что-то все равно было не то. Ник понимал, что у него в жизни многое состоялось и теперь все складывалось нормально, но в последнее время он не находил себе места от какого-то внутреннего дискомфорта. Во всей этой привычной домашней обстановке ему чего-то недоставало. Появилась навязчивая идея во всем сравнивать Виду и Доминику. Но ведь это было так глупо, они такие разные — домашняя женщина и деловая, ну просто как небо и земля. Но и Доминику он больше не воспринимал как партнера по бизнесу. Ник уже не сопротивлялся тому, что думал о ней как о женщине, но дать волю своим чувствам не мог и не решался по многим причинам. Их действительно было много. Хоть и сохраняла свою актуальность фраза известного поэта о том, что любви все возрасты покорны, наверное, в этом состоянии он выглядел бы просто смешным. Ник был в красивом возрасте зрелого мужчины, когда приобретены не только жизненный опыт, мудрость, но и уверенность в себе, независимость, когда можно без оглядки на чье-то мнение позволить себе то, что хочется. Но и позволять себе все было как-то не с руки. Ведь на тебя и твой возраст кто-то равнялся, кто-то подражал, кто-то завидовал, а посему становиться всеобщим посмешищем тоже не желательно. Влюбленный седеющий идиот с сияющим как луна фэйсом. Ничего более комичного придумать нельзя. Да и что он скажет Виде. Он дал ей в этой жизни многое — положение, благополучие. Она смогла избежать жизненных проблем, ставших большинство людей перед выбором. За домашними делами, обеспеченностью перипетии времени обошли ее стороной. Но и она дала ему немало. Спокойствие, которое даже в самые сложные периоды его жизни, присутствовало в их доме, дорогого стоило. Ник постоянно убеждал себя в том, что всякие отношения с какой-либо женщиной беспочвенны, они просто не возможны, даже с Доминикой, к которой его так влекло, особенно в последнее время. И, тем не менее, несмотря на все свои пространные рассуждения о ситуации, в которую он попал, Ник был в самолете, который уже совсем скоро приземлится в аэропорту Шарль де Голль, где его наверняка ждет Дана. Она уже несколько месяцев работала в Париже над новым проектом с французскими коллегами и предложила его компании принять в нем участие. Это было выгодное предложение, и своими программами они вполне вписывались в общую концепцию. Как правило, на начальном этапе любого проекта работали его специалисты, чтобы сделать выводы, определить стратегию, экономическую политику. Ник, ко всеобщему удивлению, изменил сложившейся традиции и на встречу полетел сам. Наверное, его не поняли в компании. Да и сам он себя не понимал, не понимал, что все-таки его привлекало больше — желание заняться новым проектом, который мог вывести компанию из штопора, или же наконец увидеть Доминику, без которой все это время было испытанием нервной системы на прочность. Ему не в чем было себя упрекнуть, он все эти месяцы пытался выработать иммунитет к нахлынувшим чувствам, пытался выбросить из своего сознания образ преследовавший его повсюду, приходил в бешенство, когда, анализируя ту или иную ситуацию, задавал себе вопрос: «А какое решение приняла бы Доминика?» Наверное, он стал раздражительным. Дома, видя его состояние, но, не понимая причин, а связывая их с проблемами компании, просто обходили стороной, избегали всяких поводов для создания конфликтной ситуации. И за это он был благодарен Виде. Ник даже представить себе не мог, каким скандалом все могло бы закончиться, если бы с ним начали выяснять отношения. И теперь всем, наверняка, было лучше от того, что он на какое-то время уехал. Пусть все уляжется само собой. Вот только его умный, всезнающий и такой любимый зам, по-видимому, уже все понял. Смотрел своими хитрющими глазами, при этом не забывая давать советы вовсе не производственного характера, делая акцент на внешние атрибуты да приговаривая: «Только не делай такой умный вид на переговорах, это бьет по самолюбию бизнес-вумэн. Побольше шарма, импозантности. Не забывай, что ты летишь в Париж на встречу с женщиной». Ник что-то бурчал в ответ, пытался даже укорять беднягу, но разве можно скрыть то, что явно написано на твоем лице, да еще если речь идет о мужчине?

Август в Париже был жарким, поэтому так приятно было наслаждаться вечерней прохладой Люксембургского сада, любоваться журчащим фонтаном и представлять как когда-то, в позапрошлом веке, их пра- и прапрабабушки прогуливались его тернистыми аллеями, ведя размеренные разговоры на красивом французском со своими титулованными

ухажерами. Уже густые сумерки покрывали верхушки старинных деревьев, а они все болтали и болтали о чем-то, как им казалось, интересном для них обоих, а в принципе, ни о чем. Дана с ужасом заметила, что за весь вечер никто из них не вспомнил о работе, предстоящих встречах и переговорах. Наверное в их жизни наступил этап, когда сознание перенасытилось проектами, идеями, они устали от постоянной гонки за ноу-хау. Было так хорошо, а главное свободно от деловых проблем, партнерских обязательств, хотелось подольше наслаждаться и наслаждаться теплым парижским вечером, уютом этого сада, вбирать положительную энергетику, исходившую отовсюду. Только нежась в ванне, которая стала уже обязательным вечерним ритуалом, Доминика поняла, что что-то происходит с ней, с Николосом. Она вспомнила его глаза, скользящий по ее лицу взгляд. Так мог смотреть только влюбленный мужчина. Было заметно, каких усилий стоило ему сдерживать свои эмоции. Доминика в свойственной ей манере прокручивала и прокручивала все происходящее в последнее время. В ее жизни появился мужчина — не просто партнер, а интересный и, как бы сказал известный гоголевский герой, приятный во всех отношениях. И самое непоправимое, — что уже произошло, он ей нравился. И она, как ей казалось, тоже нравилась ему. Доминика, сама того не желая, оказалась в ситуации злополучного любовного треугольника, из которой надо было искать выход. И это было печально. Можно обрубить все концы сразу, чисто по-женски уйти, ничего не объясняя, — по привычке прокручивала Дана возможные варианты развития событий, вновь погружаясь в густую ароматную пену. Все спишется на женскую непредсказуемость, дурь, которую мужчины именуют женской логикой, а проект передать коммерческому директору. Но этот вариант не проходной. Все знают, что у нее — не женская логика, а такой уход из темы может быть расценен как слабость, страх, ослабление позиций ее и компании в целом. Из практики известно, что как только окружение замечает хоть малейший намек на нестабильное положение, с тобой просто перестают считаться, могут сформировать такое мнение, что потом не хватит никаких усилий, чтобы восстановить с такими трудами созданный имидж. Да и выходить из игры она привыкла честно, аргументируя перед партнерами все «за» и «против». Поэтому события могут развиваться по трем сценариям. Она может стать женщиной, с которой мужчина встречается в удобное для него и свободное от семьи время. Но это так банально. Она слишком хорошо знала себе цену, чтобы ставить себя в такое унизительное положение. Делить мужчину, пусть даже и любимого, с какой-то женщиной, пусть даже и хорошей, — это не для нее. Да и самолюбие не позволит. Ждать, когда для тебя, самодостаточной женщины, найдут свободное от семейных обязательств время? Зачем? Она всегда с сожалением смотрела на таких мужчин и никогда не могла понять их логику, а скорее принцип, которому они следовали: жить с женщиной, которая уже не интересна и искать доудовлетворение с той, которая действительно нравится. Двойная жизнь — это признак, наверное, ущербности, страх перед переменами, нерешительность и еще масса всего негативного. Боже, какая скудость мысли…

Тошнота стала подступать к горлу. Она больше всего боялась, что Николос может предложить такую схему общения. Скорее, она боялась разочарования в небезразличном ей человеке. Поэтому этот сценарий был отвергнут сразу, как и последующий. Разрыв, уход из семьи. Это Доминика тоже не могла принять. Оставалось просто общение симпатичных друг другу людей. В конце концов, любые деловые отношения между мужчиной и женщиной складываются успешно, когда они немного сексуальны. Но все равно хотелось большего. На этом Доминика прекратила свой аналитический расклад как не поддающийся логике, предсказуемым выводам, а просто погрузилась в уютный мир воспоминаний от этого будоражившего чувства теплого парижского вечера.

Ник перелистывал номера телефонов в своем мобильнике. Несколько раз звонила Вида. Он понимал, что надо перезвонить, но не мог этого сделать, пожалуй, впервые за их совместную жизнь. Обычно он всегда отзывался, где бы не находился, а сегодня не смог сделать этого осознанно. Ник смотрел на такой знакомый домашний номер и ничего не предпринимал. После желанного вечера с Доминик, который, по идее, должен был бы вдохнуть в его душу новые эмоции, какие-то приятные ощущения, вопреки всякой логике, он испытывал состояние опустошенности. Эта пустота начинала очень энергично вытеснять все, что умещалось в его сознании. Сейчас он сравнивал себя с компьютером, из которого файл за файлом удаляли старую информацию, а сам он превращался в чистый лист, который готовили для того, чтобы начать писать на нем совсем новую историю. Он, как бы стирая свое прошлое, но, не представляя будущего, сидел перед этим чистым листом и не мог ничего начать писать, а скорее, не знал… Ник не знал, что ему делать. Эмоции опережали сознание. Они были разными — от будоражущих чувства, возбуждающих до тревожных. Сознание догоняло эмоции, расставляло все по своим местам, но от этого не становилось легче. Не было, к сожалению, ответа на такой знакомый извечный вопрос: «Что делать?» Он больше не мог общаться с Доминик как раньше — что-то обсуждать, решать совместные вопросы. Грань уже перейдена в сторону совсем других отношений, которые позволить себе он тоже не мог. Внешне Ник сохранял ровные отношения с Видой, но как к женщине он испытывал к ней в последнее время все меньше и меньше влечения. Что-то сломалось внутри, ушло. А может, логика человеческих взаимоотношений сама подсказывала ход событий? Был этап влюбленности, этап семейной жизни, ровный и стабильный, с определенными эмоциями. Он был долгим, поэтому настало время его логического завершения и перехода в другое состояние — или же более высоких эмоциональных чувств, или же кардинального изменения ситуации. Это, если следовать методу системной трансформации и все укладывать в схемы. Если же рассуждать на уровне обыденного сознания, то все вполне можно оставить так, как есть. Но как? Он не мог оскорбить Виду, точно так же он не мог оскорбить Доминик. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что она вовсе не та женщина, которая удовлетворится случайной связью или же унизится до того, чтобы пользоваться чужим мужем, теша себя мыслью о том, что она не одна, что она кому-то нужна и у нее есть друг. Да она лучше останется одна, и при этом будет чувствовать себя вполне комфортно, получая удовлетворение от своей востребовательности, самодостаточности. И почему всегда именно мужчине выпадает незавидная роль расставить окончательные акценты в злополучном любовном треугольнике, все коварство которого он начинал ощущать на себе? Его, такого упорядоченного, системного, логичного, всегда знающего что делать, как и зачем, теперь терзали сомнения. Ника больше всего раздражала невозможность все четко разложить по полочкам, расставить по позициям, увидеть логику и перспективу. Боже! И зачем ему понадобился этот альянс? Ну, жил бы себе с проблемами своей компании. Когда-то же решились бы и эти вопросы. А теперь… С альянсом вроде бы все в порядке. Только вот на чашу весов этого альянса поставлены его чувства, с которыми ничего невозможно поделать, его личная жизнь. Жалел ли он о случившимся? И да, и нет. Эта встреча многое изменила. Произошло то, чего он так боялся, глядя когда-то на своих друзей, которые вдруг, в одночасье, теряли голову, бросали все, пытались начать жизнь сначала, но не у многих что-то получалось. Ник с ужасом думал, а что если такое случится и с ним, но всегда отгонял эти мысли, так как полагал, что с ним ничего подобного произойти не может. Нормальный дом, нормальная семья, иногда легкое увлечение женщиной. Все это делало жизнь вполне комфортной. Сегодня же он вынужден констатировать полную капитуляцию перед силой обстоятельств и полное неведение, как поступить. А что, собственно, произошло? Ну, подумаешь, встретил неординарную женщину, умную, деловую, красивую. И что теперь? Все надо бросить, перечеркнуть и жизнь начать сначала? Зачем? Жил же он без всех этих эмоций и плохо ему не стало, и теперь хуже не станет. Успокоив, казалось, свои чувства и приведя в норму разыгравшееся воображение, Ник отправился досыпать оставшийся отрезок парижской ночи, но стоило ему погрузиться в ночной полумрак, как сознание попадало в плен прежних чувств. Разве Доминик была неординарной? Говорить так, значит ничего не сказать. Да и все эти слова — такая условность. Они все равно не подходили к ней. Она просто была другая, и это надо было понять и принять. К Доминик влекло, и с этим ничего нельзя было поделать.

Между ними было пространство, бесконечность которого ощущал каждый из них. Вроде бы все шло своим чередом — работа, связанная с реализацией нового проекта, вызывавшая все больший и больший азарт, всеобщий подъем, царивший в компании, первые результаты альянса. Но настроения не было. Заглушить раздирающие душу чувства невозможно было ничем — ни колоссальной нагрузкой, которую каждый из них взвалил на себя, ни уходом в свой мир, ни обилием светских встреч, бесконечным общением.

Ник уже достаточно долго смотрел в окно, изучая зимний пейзаж, и чем внимательней вглядывался в него, тем больше захватывало его происходившее по ту сторону его. Ник любил это тихое, уютное место в лесопарке, этот кабинет в своем загородном доме с огромным, во всю стену; окном, через которое в домашней тиши он мог любоваться окружающим и принадлежащим только ему миром. Это только для него природа сменяла одно время года другим, только для него деревья меняли наряд, расцветая то яркими соцветиями, то успокаивали глаз теплыми тонами, только к нему слетались ненасытные чайки попрошайничать или же поворчать. Сегодня он был околдован ослепительной белизной зимнего дня. Ник никогда не обращал внимания на то, как рождается снег. Теперь это действо захватило его так, что впервые за последнее время ни о чем не думалось. Откуда-то сверху элегантно, кокетничая и кружась, спускались снежинки и занимали свое место на белоснежном, отливающем золотисто-голубым светом ковре, делая его все более объемным и пушистым.