Судьбы местного значения
Шрифт:
Тут налетели со всех сторон. Удары посыпались градом. Звон в голове превратился в гул…
– Прекратить! — рявкнул кто-то.
В голове шумело, глазах двоилось, но Бесхребетный разглядел лейтенанта.
– Старшина Комаров, что тут происходит?
– Шпионов немецких поймали.
– Ты говори да не заговаривайся! — прохрипел Горохов, сплевывая кровь.
– Встать! — скомандовал лейтенант.
Михаил с Семеном медленно поднялись.
– Кто такие? — спросил лейтенант, рассматривая обоих.
– Сержант Горохов, шестьдесят четвертая
– Красноармеец Бесхребетный, семнадцатая стрелковая.
– Документы имеются?
– У старшины.
Лейтенант забрал у Комарова красноармейские книжки. Долго рассматривал, понюхал, покорябал ногтем что-то посередине. При этом Семен с Михаилом понимающе переглянулись.
– Долго по тылам шатались?
– Я с Новоград-Волынского УРа, — ответил Горохов, — он из-под Лиды.
Кто-то присвистнул. И лейтенант недоверчиво посмотрел.
– Как через фронт перешли?
– Крайнее охранение вырезали, и бегом сюда.
– Складно поете… — по лицу лейтенанта стало ясно — не верит. Ну да, всего два бойца с отделением справились? Как ему объяснить, что не отделение вырезали, а всего четверых. И просто очень повезло сработать тихо?
– Этих к ротному, там разбираться будем, — решил лейтенант. — Все что с ними было, туда же. Ясно?
– Ясно, тащ лейтенант.
Полуразрушенная изба, прикрытая для маскировки срубленными березками. В окнах рам нет. Маленькая светлица со столом посередине и пара лавок. Две винтовки, «Вальтер’с 'Наганом», четыре ножа и ранец с вещмешком на столе.
– Окруженцев развелось… — старший лейтенант Мартынов с интересом изучал оружие. Долго рассматривал трофейные клинки. — Говорите, неделю по тылам шатались?
– Не шатались, — поправил Семен, — к своим шли.
– Вместе?
– Мы у Козевичей встретились. Дня три назад. Я от Лиды пробирался. Сержант от Новоград-Волынского УРа шел.
– С южной части укрепа, — уточнил Горохов.
– Складно, баете, складно… — задумался ротный. — А чего на бойцов моих накинулись?
– Это они накинулись. Как высказал все что о них думаю! Они…
Позади кашлянул старшина. И Горохов замолк. «Зря — подумал Семен, — пусть бы ответили за преступный сон на посту».
– Комаров?
– Так и было, — признал тот.
– Ладно… — ротный посмотрел на ранец и мешок. Отстегнул клапан вещмешка…
– Я не советую ничего внутри трогать, — сказал Горохов.
Старлей глянул раздраженно на Михаила.
– Мина там, — пояснил сержант.
Позади охнул старшина, а лейтенант со старлеем отшатнулись от стола.
– Не бойтесь, если не вынимать, то не рванет.
– Комаров, саперов кликни-ка.
– Не стоит, товарищ старший лейтенант, — возразил Горохов. — Там документы важные. Особо важные. Поэтому заминировано. Документы эти могу только сотруднику НКВД передать, или командиру полка.
– Брешешь, поди? — недоверчиво сказал старлей.
– Незачем мне врать, — пожал плечами Горохов.
– Ладно, не будем пока трогать мешок. А ранец тоже с миной?
– Нет, — отрицательно покачал головой Семен. — Можно открыть…
Осторожно отодвинув от мешка ранец, и открыв его, командиры заглянули внутрь, и принялись выкладывать на стол — четыре перемазанных кровью зольдбуха, две стопки перевязанных бечевой немецких удостоверений, початая пачка галет, банка сардин, пакет из плотной бумаги с красной этикеткой…
Быстро просмотрев зольдбухи, старлей повертел в руках консерву, затем взял пакет. Из него вдруг вывалился прямоугольник в фольге.
– Зот-тер… — прочитал по слогам надпись лейтенант, — пан-зер-счо-ко-ладе.
– Шоколад что ли? — почему-то обрадовался старлей, и зашуршал оберткой. — Ну-ка…
– Не стоит, товарищ старший лейтенант, — сказал Бесхребетный. — Нельзя его есть!
Старлей немногим до рта батончик не донес. Так и замер с раскрытым ртом.
– Там дрянь какая-то намешана. На время придает сил и бодрости. Долго спать не хочется. Но дуреют с него. Звереют даже.
– Вот тут ты точно врешь! — уверенно сказал старлей, но батончик положил на стол. — Это с шоколада-то дуреют?
– Не вру. Это не простой шоколад, откуда знаю — скажу только сотруднику госбезопасности. А то, что дуреют… на себе испытал…
Где-то заголосил петух. За дверью громко всхапнули. Горохов повернул голову, Семен тоже приподнялся. Никто на петушиный ор кроме караульного за дверью никто не откликнулся, видать остальные петухи в округе на суп пошли. От мыслей о еде забурчало в животе…
Покормили их один раз, после обеда. Ржаная черствоватая краюха и подгорелая «шрапнель»* была проглочена мигом, и показалась самым вкусным блюдом на свете. Правда, запить принесли колодезной воды, и то хлеб. Вечером кормить не стали, только оправиться вывели раз, посоветовав терпеть до утра. Мол, нечего на них время и продукты тратить. Вот приедет особист и кранты вам. Он строгий и резкий. Приставит к стенке…
Причина такого отношения была проста — сутки назад на батальон вышли четверо. Нейтралку миновали тихо, без стрельбы. Встретившим их бойцам сказали, что по тылам долго бродили. Приняли их с пониманием. Покормили. Тут особист приехал. Расспросил, проверил документы, и вдруг приказал всех арестовать. А потом пояснил — документы-то липовые. Гимнастерки слишком чистые для долгого шатания по лесам, и рожи откормленными выглядят. После чего устроил головомойку всем, за потерю бдительности. Так настропалил…
У Семена и Михаила иначе. Лица худые, уставшие. Документы… в порядке документы. Не зря лейтенант скрепки ногтем тер. Ржавые они. А у немцев блестят, хоть все зольдбухи перебери — все нержавеют. Галифе и гимнастерки у обоих только на честном слове держаться и на въевшейся грязи. Того гляди расползутся. Зато сапоги, ножи, да не один, а сразу по паре на брата, карабин, пистолет немецкие. Консерва, галеты и шоколад специальный…
Шпион? Конечно шпион. Только так шпионы и выглядят!
Идиоты!