Судьбы местного значения
Шрифт:
Что-то подсказывало, что эти два отделения неспроста двигались отдельно от основных сил. И не разведчики это. У разведки иные задачи — выяснить расположение противника и незамедлительно доставить сведения командованию. Эти же встали, убили пленных, вырезали стариков, женщин и детей. Загрузились провизией и «vorwarts», не спеша особо. Как на прогулке. Чичерина передернуло, так как вспомнились тела в овраге. Догнать бы…
Вдруг этот отряд уйдет к основным силам? Что тогда делать?
Чичерин скрипнул зубами — не надо было телится,
— Все будет хорошо, командир, — сказал сержант, будто угадав его тягостные думы.
— Надеюсь… — буркнул лейтенант.
Звякнула бутылка и Степаненко зашипел на бойца:
— Нежней, раззява, не молоко несешь. Керосин!
Из опустевшей деревни ушли, нагрузившись провизией. Взяли столько, сколько смогли унести. Без особого фанатизма, но хотелось взять все. Пропадет же. Или немцам достанется. В ледниках нашлось свежее мясо, просоленное сало, а в подполах квашенная капуста, соленые огурцы…
Все, что было приготовлено в печах и не попорчено немцами, съели. Облопались сметаной и вволю напились молока. Правда пришлось его надоить. Заодно накидали скотинке сена. Жаль было её оставлять, но иначе никак.
В одной из хат нашли «бубен» самогона, а самое главное — санитарную сумку, в которой обнаружилось почти богатство — полупустой пузырек с йодом, и несколько рулончиков бинтов. Узких, но свежих. Маврищеву сразу сделали перевязку, обработав воспаленные раны йодом. Бедолага часто терял сознание и был очень плох. Самогон разлили по флягам. Найденный в бидоне керосин слили в пару найденных бутылок и в трехлитровую бутыль после самогона.
Ничего в деревне портить не стали. Даже продукты в подполах и ледниках. Просто взяли необходимое и выдвинулись…
— Смена, — выдохнули носильщики.
— Семенов, Голубев, — позвал сержант бойцов, — смените ребят.
Пока менялись носильщики, лейтенант прислушался. Моторов не слышно. Канонады тоже. Значит фронт далеко, и они в глубоком тылу? Скверно.
Вновь отряд петляет меж стволов. Сосны, орешник, листва подлеска…
Чичерин показал сержанту знаком, что хочет выйти на грунтовку, и принял правее.
Пахло прелью. Где-то недалеко болото, но пока грунт больше песчаный. Вдоль обочины росли редкие кустики дикой малины. Чичерин на ходу сорвал пару недозрелых ягод и вышел из чащи. Огляделся. Переднего дозора не увидел — дорога петляла, заметил только пару из арьергарда. Красноармейцы шли, держа оружие наготове. Один по правой, другой по левой обочине.
Кивнув бойцам, лейтенант посмотрел на колею. Ага, вот следы гусениц, чуть закатанные шинами мотоциклов. А куда могут свернуть немцы, если разветвлений или перекрестков нет. Странно, но это успокоило.
Куда ведет эта дорога? Чичерин попытался вспомнить карту района, но память пасовала. Нет, расположение всех деревень в районе ему известно, и по основным дорогам он бы не плутал, однако все грунтовки не запомнишь, и к сожалению, не все они отражены на картах. Жаль, компаса нет, легче бы было. Можно и по солнцу ориентироваться. Но все же…
У кого-то громко заурчало в животе. Потом кто-то «дунул».
— Отставить стрельбу, Семенов, — среагировал Степаненко. — Немца вспугнешь! Не догоним!
— Есть отставить стрельбу, — отозвался боец. — Командир, привал нужен. Оправится бы.
Вновь заурчало. Еще громче.
— Ты сколько сметаны съел? — спросил Чичерин.
— Крынку.
— А молока выпил?
— Ковш.
— А перед этим пол чугунка щей, — кивнул сержант. — Дорвался, называется. Не лопнул?
— Тащ командир! — взмолился боец, хватаясь за живот.
— Привал! — объявил лейтенант. — Десять минут.
Почти все бойцы нырнули в чащу. Сержант постоял немного и тоже отправился искать местечко. Остался только Абадиев. Он сало есть не стал, но молока выпил. Видать без последствий. На других бойцов сказалось чрезмерное употребление разных продуктов. Переели люди после голодных суток. Сам лейтенант все подряд не ел, ограничился щами и салом. Ни сметаны, ни молока не пил. Чуть самогона, только.
Появился боец из дозора.
— Командир, там развилка, — доложил он. — По правую руку моторы слышны. Вроде как танки.
Лейтенант раздумывал недолго. Нужно узнать кто и что, поэтому он послал сержанта и двумя бойцами на разведку.
— Ты знаешь, что делать, — сказал он Степаненко, — и сторожко там. Не нарвитесь.
— Хорошо, командир.
Расставив пару бойцов в охранение, Чичерин проверил раненого. Маврищев спал, или очередной раз сознание потерял. Плохо. Лекарств бы найти…
Чичерин устало сел и привалился к сосне. Отряд уже отмахал с десяток километров от деревни, а последствия сытной еды сказываются. Если переевших лишка бойцов «прихватило», то на лейтенанта навалилась усталость и сонливость. Сказалось недосыпание прошедшей ночью. Но что усталость, ерунда, вот с сонливостью бороться было трудно, особенно после сытной еды. Сейчас бы тетрадь достать и подумать над написанным.
Чичерин прикрыл глаза на пару секунд, и вздрогнул, валясь набок. Сел иначе, и вновь веки тяжелеют. Нет, спать нельзя. Даже припомнился тот кошмар — «Взрывай Юрка! Взрывай!», но помогло мало.
— Поспы, командыр, — услышал он Абадиева.
— Нельзя спать, Умар. Не время.
— Выпэй араки, командыр, — и Умар протянул фляжку.
Арака оказалась тем самогоном, что нашли в деревне, только вкус был иной — не голодер, а чуть мягче. И мятой отдает. Где Абадиев травы успел найти? Однако в голове немного прояснилось, и сонливость отступила.
Вдруг он заметил, как Абадиев подобрался, настороженно смотря в чащу. Медленно вытянув пистолет, Чичерин приблизился. Сидящие бойцы насторожились.