Судьбы местного значения
Шрифт:
— Что? — шепотом спросил лейтенант.
— Мэлькнуло. Маленкое.
Минуту несколько человек всматривались в лес. Стояла тишина, лишь с юга отдаленно шумели моторы. Лейтенант осторожно ступая прошел пару десятков метров до бойца охранения.
— Видел ли что? — спросил тихо.
— Нет, командир, никого.
Вернулся обратно. Абадиев появился навстречу. Отрицательно покачал головой.
— Звер, навэрно.
Вернулась разведка. Сержант с мрачным лицом присел рядом с лейтенантом.
— Много там немцев?
— Дохрена. Чуть не спалились.
— То есть незаметно не подойти? — спросил Чичерин и посмотрел на поднявшегося Абадиева. Тот с одной винтовкой двинулся в чащу, но принял немного левее. Оправится пошел?
— Вблизи нет. Может дальше? — пожал плечами Степаненко.
— А камуфляжных не заметил?
— Нет, командир. Мы внимательно смотрели.
— Хреново…
Тут все услышали глухой вскрик. Вскочили.
— Там! — Семенов показал в чащу. — Это Абадиев.
— Вот он, звэр! — радостно скалясь, сказал боец, выходя на полянку.
Умар крепко держал мальчишку, лет пяти-шести, и зажимал ладонью рот. Пацан дергался и мычал.
— Абадиев, отпусти мальчишку.
— А закричит?
— Не закричит, — сказал лейтенант. — Ты ведь не будешь кричать?
Пацан испуганно смотрел на Чичерина. Лейтенант кивнул Умару и тот убрал ладонь.
— Вот так, молодец. Ты кто, как тебя зовут?
— Я… Миша я. Дзядзька ваенны, я Миша.
— Откуда ты?
Тут из глаз обильно потекли слезы, и мальчишка разревелся. Стоящие вокруг бойцы переглянулись.
— Напугал пацана… — и Степаненко укоризненно посмотрел на Абадиева, но тот лишь усмехнулся.
А лейтенант мгновение смотрел на плачущего мальчишку, затем обнял и прижал его к себе.
— Не плачь, Миша. Ты ж казак. Где твоя сабля?
— Страци… — всхлипнул мальчишка.
— Потерял? — переспросил Чичерин. — Ничего, новую дадим. Ведь дадим?
Бойцы согласно закивали, а Степаненко сказал:
— Самую острую саблю найдем!
— Он с той деревни? — одними губами произнес сержант.
Лейтенант утвердительно кивнул. Пацана он узнал сразу, хоть на той фотографии он был явно младше и одет иначе. Сейчас его одежонка рваная и грязная. Кожа в синяках и царапинах, на лице грязные разводы…
С неба слышался гул бомбардировщиков. Шли высоко — видны лишь крестобразные силуэты. А вдалеке тревожно трещали сороки. Бойцы посматривали на небо и настороженно прислушивались. Отряд шел сквозь лес аккурат в сторону сорочьего ора. Прошли уже километра три, или чуть больше, сколько еще до охотничьего домика идти, выяснить не удалось — пацан просто не смог ничего толком рассказать. Чуть только начнет, сразу в плач.
– … мамка крычыць — бяжы! Я и пабег. У кустах схавався… — рассказывал Миша всхлипывая и утирая слезы. — А немцы пагналы всих да яра и пастралялы. Я у лес пабег. У дзядзьки паляунычы домик, думав там схавацца. Дабег, а там тэ немцы уже. А дзяцка… дзяцка…
Что с этим дядей, так и не узнали — мальчишка начинал заикаться и плакать. Ясно, что ничего хорошего. Только злости прибавилось. Лейтенант прекрасно понимал — не дело поддаваться эмоциям, но спускать зверства нельзя. Подло спускать такое, а жить подлецом, самое последнее дело.
Сорочий вдруг треск приумолк, затем вознобовился вновь и вроде как сместился. И стал еще громче. Или близко уже? Да, близко, вон, боец из дозора встречает.
Что могло так встревожить птиц? Что такое сделали немцы, что начался этот «концерт»? Те камуфляжные свернули к охотничьей заимке. Дозорные на развилке побывали и подтвердили — следы налево ушли. К своим камуфляжные не свернули. Почему? Не хотят своими делами светиться? Что-то тут не то. Впрочем, послушаем, что дозорный доложит, да сами посмотрим…
– Это они, командир, — подтвердил боец. — Что и как пока не понятно, там ближе не подобраться, но это они.
– Охранение есть?
– Мы сторожко так поглядели — нету.
Чичерин задумался — у деревни немцы охранение выставляли, а тут? Странно…
Выдвинулись к опушке, оставив в чаще Маврищева и пацана под охраной одного раненого бойца.
И точно — охранения немцы не выставили. Лейтенант обогнул куст орешника и выглянул.
Что говорить — в красивом месте изба егеря стоит. Высокий холм, и огибающая его река. Перед холмом виднеется часть песчаной отмели. И оттуда слышатся голоса и плеск воды. Решили искупаться? Или кровь смыть?..
Невольно скрипнув зубами, лейтенант продолжил наблюдение. На холме изба пятистенка с парой сараев и огородиком. По той стороне что-то непонятное, будто ограда какая — на косых жердяных крестах натянуть что-то. Около дома, почти впритирку бронетранспортер стоит. В бронике немец в одних трусах, рядом с пулеметом на губной гармошке играет, иногда что-то комментируя. Что-то у дома происходит, но не рассмотреть, камуфлированный борт закрывает и разлапистая черемуха. То, что немец рядом с пулеметом сидит — плохо. Все мотоциклы расположились понизу, и только у крайнего солдат курит. С голым торсом, но пулемет — руку протяни. Чичерин пересчитал технику — одного цундаппа не хватает. Где еще один? За постройками, или с той стороны холма?
Хоть и купаются да загорают, но какое-никакое охранение выставили.
– Сержант, возьми бойца, разведай, что там, и еще присмотри — можно ли подобраться поближе.
Степаненко с красноармейцем уползли вправо. Лейтенант же с парой бойцов решил левее обойти, и вдоль берега подкрасться. Там хоть кустики какие-никакие имеются. А так вся поляна вокруг выкошена, вон копёнки стоят. Но незаметно к ним не подберешься.
На берегу частично открылся вид на отмель. Пересчитать всех купающихся немцев не вышло. Но тут почти все, минус те, что у дома, и в охранении. Немцы барахтались весело, ныряли, брызгались, смеялись. Пара в плоскодонной лодке сидит. Тоже в веселье участвуют — то брызгаются в купающихся, то отгребают от желающих добраться до лодки.