Судьбы наших детей (сборник)

Брэдбери Рэй Дуглас

Би засекла время и снова включила музыку. В ближайшие двадцать минут оставалось только наблюдать за изменением цвета обнаженных тел, за последними спазмами бесполезных уже легких. В идеальном случае телам полагалось посинеть, затем побагроветь, а затем, по истечении двадцати минут, снова принять естественную окраску. В то же время грудная клетка должна была судорожно вздыматься, затем успокоиться и больше не шевелиться.

Когда двадцатиминутная процедура подойдет к концу, каждый рекрут поймет, насколько необязательно легочное дыхание. В идеале он должен настолько

поверить в себя и в шарики, чтобы по окончании курса обучения ему не составило труда выпрыгнуть с космического корабля на Луну или, не задумываясь, нырнуть на дно земного океана.

Би села на скамейку.

Под глазами у нее темнели круги. Они появились после того, как ее выписали из лечебницы. Врачи обещали, что с каждым днем она будет становиться все спокойнее и увереннее, а если вдруг по какому-то стечению обстоятельств это окажется не так, она может обратиться к ним за помощью.

— Всем нам время от времени требуется помощь, — говорил доктор Моррис Н. Касл. — Стыдиться тут нечего. Возможно, когда-нибудь мне понадобится твоя помощь, Би, и я обращусь к тебе без всяких колебаний.

В лечебницу ее отправили после того, как она показала своему наставнику сонет про шлимановское дыхание, который написала сама:

Бессмысленно цепляться за туман — Заткни все щели, что сочатся жизнью, И глотку — туже, чем скупец карман. Всё вглубь и внутрь — иначе будешь выжжен. Вдох, выдох — и довольно. Не спеши, Лишь слабому дозволено дыханье — Ведь космос смертоносен для души, И потому молчи, уняв желанье. И в горести, и в радости — молчи. А сможешь — плачь, так проще объясняться. С душой и сердцем, что внутри теснятся, Навек слова и воздух заточи. Мы — люди-острова в безжизненном краю. Мы — тюрьмы-острова, отчаянья приют.

У Би, которую отправили в лечебницу за то, что она написала это стихотворение, лицо — с высокими скулами, гордое — дышало смелостью. Она удивительно напоминала индейца-воина. Но каждый, кто так говорил, невольно добавлял, что она все равно очень красива.

В дверь резко постучали. Би подошла к двери и открыла.

— Да? — спросила она.

В пустом коридоре стоял раскрасневшийся, взмыленный мужчина в военной форме. Знаки различия на мундире отсутствовали. За спиной пришельца торчала винтовка. У него были глубоко посаженные, живые глаза.

— Посыльный, — хрипло произнес он. — Депеша для Би.

— Это я, — сказала Би с недоумением. Посыльный смерил ее с головы до ног таким взглядом, что Би показалось, будто она раздета. От него веяло таким жаром, что Би стало вдруг тяжело дышать.

— Ты узнаёшь меня? — прошептал он.

— Нет, — сказала она. И почувствовала облегчение. Видимо, они когда-то

встречались. Значит, он и его приход в порядке вещей — просто после пребывания в лечебнице она о нем забыла.

— Я тоже тебя не помню, — прошептал он.

— Я была в лечебнице, — сказала она. — Мне вычистили память.

— Говори шепотом! — резко бросил он.

— Что? — не поняла Би.

— Говори шепотом! — повторил он.

— Извини, — прошептала она. Очевидно, с этим должностным лицом полагалось говорить только шепотом. — У меня все вылетело из головы.

— У всех нас все вылетело из головы, — сердито прошептал он и оглянулся по сторонам. Потом спросил: — Ты ведь мать Хроноса?

— Да, — шепнула она в ответ.

Странный посыльный пристально посмотрел ей в лицо. Тяжело вздохнул, нахмурился и часто-часто заморгал.

— Какая, какая у тебя депеша? — спросила Би.

— А вот какая, — прошептал он. — Я отец Хроноса. Я только что дезертировал из армии. Меня зовут Дядька. Я хочу найти способ, чтобы тебе, мне, мальчику и моему лучшему другу удалось отсюда бежать. Я пока не знаю, как это будет, но ты должна быть готова в любой момент! — Он протянул ей ручную гранату. — Спрячь где-нибудь. Когда придет время, она пригодится.

Из приемной в конце коридора донеслись возбужденные крики.

— Он сказал, что он посыльный по особо важным поручениям! — кричал мужской голос.

— Черта лысого он посыльный! — кричал другой голос. — Он — дезертир! К кому он пришел?

— Не сказал. Сказал, что дело совершенно секретное!

Резко прозвучал свисток.

— Шестеро — за мной! — скомандовал мужской голос. — Мы обыщем все комнаты. Остальным — окружить дом!

Дядька протолкнул Би в комнату и захлопнул дверь. Он снял с плеча винтовку и навел ее на заклеенных, залепленных рекрутов.

— Один взгляд, одно движение, ребята, — сказал он, — и вы все покойники.

Рекруты, застывшие в отведенных им квадратах, не отреагировали.

Они были бледно-голубого цвета.

Их грудные клетки судорожно вздымались.

Все их внимание было сосредоточено на маленькой белой животворной таблетке, растворяющейся где-то в двенадцатиперстной кишке.

— Куда мне спрятаться? — спросил Дядька. — Как выбраться отсюда?

Би пожала плечами. Спрятаться было негде. И выбраться Дядька мог только тем же путем, каким сюда попал, — через коридор.

Оставался лишь один выход, и Дядька им воспользовался. Он разделся до трусов, спрятал винтовку под скамью, заткнул уши и ноздри, залепил пластырем рот и стал рядом с рекрутами.

Голова его была выбрита — в точности как у рекрутов. И от темени до затылка тянулась точно такая же, как у них, полоска. Он был таким скверным солдатом, что доктора в лечебнице вскрыли ему череп — хотели проверить исправность антенны.

Би спокойно осмотрелась вокруг. Гранату, которую ей дал Дядька, она держала в руках как вазу с чудесной розой. Би подошла к тому месту, где Дядька спрятал винтовку, и положила гранату по соседству — аккуратно, с должным уважением к чужому имуществу.