Судебные речи
Шрифт:
Это предположение мы тоже подвергли анализу. И что же получилось? Получилось, что никаких сколько-нибудь твердых данных, подтверждающих отъезд Вакуленко, нет. Нет данных, которые говорили бы о том, что, действительно, Вакуленко в день убийства Вульфсона куда-нибудь уезжал. Был разговор об его отъезде на север. Но если Вакуленко уезжал на север, то это одно доказывает, что он не мог быть на западе, а убит доктор был ведь на западе. Конечно, можно сказать, что убил шаман, Вакуленко или еще кто-нибудь, но в деле данных для этого никаких нет, и данные дела такого предположения подтвердить не могут.
Может быть, пойти путем, так сказать, процессуальной логики и, устанавливая ряд недружелюбных высказываний и выступлений Вакуленко против Вульфсона, прийти к заключению, что раз были недружелюбные, враждебные выступления и высказывания, как это имело место
Действительно, Вакуленко не раз высказывался враждебно в отношении доктора. Эта враждебность Вакуленко к доктору могла, конечно, породить соответствующие подозрения, но подозрения всегда останутся подозрениями, если не будут подкреплены фактами, способными выдержать самую строгую критику.
Подозрения в отношении Вакуленко должны быть проверены рядом фактов, уже установленных и не подвергающихся никакому оспариванию. К таким фактам надлежит отнести раньше всего то обстоятельство, что Вульфсон не мог обогнать Старцева и что, следовательно, Вульфсон не мог очутиться в одиночестве. Доказано, что Старцев не мог потерять доктора и что доктор не мог заблудиться, а если допустить, что он заблудился, то доказано, что он не мог упасть и замерзнуть. Если все эти версии исключены, в таком случае остается один вопрос, который надо разрешить прежде всего.
Если Старцев не терял Вульфсона, значит Старцев был вместе с ним. Если Старцев был вместе с Вульфсоном в момент его смерти и если смерть Вульфсону причинил Вакуленко, то спрашивается, какова же при этом была роль Старцева? Если Старцев «допускает», что Вульфсона убил Вакуленко, и если Старцев не терял Вульфсона, — а это надо считать твердо установленным, — то спрашивается, где же был Старцев? Почему Старцев не защитил доктора? Почему, наконец, не сообщил о Вакуленко властям? На все эти вопросы дать ответ Старцев не может, и это вполне понятно, так как ссылка на Вакуленко — выдуманная. Подозрения против Вакуленко как фактического убийцы Вульфсона тем более неосновательны, что при этом предположении нужно еще допустить, что Вакуленко должен был заранее знать ту точку нахождения Вульфсона, где он оказался убитым 27 декабря; надо допустить, что Вакуленко, не выехавши вместе с Вульфсоном и Старцевым из бухты Роджерса и из бухты Сомнительной, а выехавши, очевидно, следом за ними и незаметно для них или, по крайней мере, для Вульфсона, вдруг оказался в том месте, где оказался труп Вульфсона через 4–5 дней после того, как Вульфсон выехал из бухты Роджерса. Надо предположить какую-то сложную комбинацию обстоятельств для того, чтобы доказать, что именно Вакуленко принимал непосредственное участие в убийстве доктора или даже сам убил его. Это можно допустить, по моему представлению, только в одном случае: если Старцев заранее сговорился с Вакуленко, где он будет крутиться, чтобы вместе со Старцевым убить доктора. Если обвиняемый станет на такую позицию, если защита попробует защищать такую версию то для судьбы Старцева положение решительно не изменится. Убил ли он доктора один или вместе с Вакуленко, — убил он и он должен отвечать, как убийца.
Но повторяю: предполагать, что Вакуленко мог один найти Вульфсона, очень кстати потерянного Старцевым, и убить его без всякого отношения к этому убийству Старцева, — невозможно, решительно и абсолютно невозможно.
Ведь нужно принять во внимание еще одно обстоятельство — это отдалявшее Вакуленко от Вульфсона расстояние. Расстояние это надо было преодолеть. На судебном следствии это изучено с такой полнотой, что предположение о том, что Вакуленко принимал участие в убийстве, надо признать исключенным в полной мере, как исключается версия, что Вакуленко не застрелился, а его застрелили. Отношение к убийству доктора Вульфсона Вакуленко мог иметь. Я допускаю, что он имел к этому событию некоторое отношение, но не в качестве одного из исполнителей семенчуковского приговора над доктором Вульфсоном, а лишь как один из вдохновителей этого убийства.
Убить мог только Старцев. И Старцев мог убить, раньше всего, по всем тем обстоятельствам, которые здесь были уже достаточно подробно нами разобраны.
Повторяю кратко: если действительно исключается возможность обгона доктором Вульфсоном нарты Старцева, то исключается потеря Старцевым доктора. Если исключается потеря Старцевым доктора, то, следовательно, они не были разъединены. Если они не были разъединены, то, значит, Старцев был с Вульфсоном в момент его смерти. Если Вульфсон умер насильственной смертью, то следовательно, единственный кто мог эту насильственную смерть причинить, был Старцев, ибо никого, кроме Старцева, здесь не было.
Характерна здесь позиция самого Старцева. Я должен обратить внимание суда на то, что Старцев ни разу, в сущности говоря, на судебном следствии категорически своего участия в убийстве доктора Вульфсона не отрицал. Он говорил: «Я потерял», он говорил: «Я удара не наносил». Но он нигде ни разу не сказал: «Я никакого вреда доктору не причинил».
Кроме Старцева, убить доктора было некому. Старцев, конечно, отлично понимает безвыходность своего положения. Он поэтому выдумывает шамана или Вакуленко. Обосновать физическое участие того или другого, видимо, невозможно. Была на судебном следствии попытка поставить вопрос так — не Семенчук ли сам убил доктора? Именно в этой связи ставился вопрос о выезде Семенчука из Роджерса 25 или 27 декабря якобы для проверки приманок для песцов. Я считаю, что и это предположение надо отбросить. Семенчук 25-го уехал, это верно, но он в тот вечер вернулся, — так говорят все. У нас нет оснований сомневаться в этом. Есть предположение, что он вторично выехал 27-го. Но, во-первых, это только предположение; он сам это отрицает, а данных, что он действительно выезжал, у нас нет. Поэтому я отвергаю предположение, что Семенчук выезжал для того, чтобы непосредственно принять участие в убийстве доктора Вульфсона. Да это и не нужно было, не нужно было и самому Семенчуку демонстрировать перед всеми, кто случайно мог его встретить, свой отъезд в том же направлении, куда уехал доктор, куда уехал Старцев. Это была бы лишняя улика, абсолютно для Семенчука невыгодная. Старцев прекрасно справился с доктором один. Помощь Семенчука ему здесь была не нужна, как не нужна была и помощь Вакуленко. Вот почему на вопрос «кто убил», я, не колеблясь, отвечаю: доктора убил Старцев. Старцев непосредственно убил доктора Вульфсона. Я обвиняю Старцева в предумышленном и предательском убийстве доктора Вульфсона.
Какова же здесь роль Семенчука? Для обвинения Семенчука важно установить ряд обстоятельств. Прежде чем перейти к рассмотрению этого вопроса, я хотел бы напомнить некоторые замечательные места из исторической книг и Уильяма Уильза «Опыт теории косвенных улик, объясненной примерами» Из этой книги я для себя черпаю в целом ряде случаев немало поучительных данных в области уголовного процесса и прихожу к поучительным выводам.
Уильз пишет, что «каждое преступление, подлежащее судебному преследованию, должно быть совершено в известном времени и пространстве, что должны быть поводы к этому действию, приготовления к нему, предметы преступления и орудия, которыми оно совершено; все это, как и средства, употребляемые для того, чтобы избавиться от законного преследования, — бегство и укрывательство… и бесчисленное множество других обстоятельств, имеющих связь с поведением человека и с нравственным, общественным и физическим его положением, — представляет основания для суждения».
Уильз говорит о том, что «нет никакой возможности исчислить бесконечное множество обстоятельств, которые могут служить уликами, потому что они так же разнообразны, как видоизменения и комбинации событий в действительной жизни», но, читаем мы дальше у Уильза, в уголовном процессе все важно: «Все поступки подсудимого, все, что бросает какой-нибудь свет на его поведение, все действия других лиц, прикосновенных к делу, все, что доходило до сведения подсудимого и могло иметь влияние на него; его дружеские и враждебные отношения, его обещания, угрозы, правдивость его речей, лживость его оправданий, притязаний и объяснений; его наружность, тон речи, молчание на вопросы; все что может объяснить связь между этими частностями, и, наконец, каждое обстоятельство, как предшествовавшее и современное преступлению, так и последовавшее за ним, — все это представляет обстоятельственные или косвенные улики».
Вот как широк круг обстоятельств, которые могут и должны быть исследованы в качестве улик по каждому делу и, в том числе, по такому делу, как настоящее.
Тщательное и всестороннее исследование этих улик, несомненно, может гарантировать успешное расследование преступления, так как сила и значение косвенных улик — при известных условиях — огромны.
«Сила и значение обстоятельственной улики, — замечает по этому поводу Уильз, — заключается в несовместимости и несообразности какого-либо другого объяснения известного факта, кроме того предположения, в доказательство которого она представляется».