Судныи? день
Шрифт:
— Где-то в загородном доме. Когда мы едем, мне всегда завязывают глаза. Я знаю, что поблизости есть вода, потому что мы путешествуем на лодке, и он не в Айелсвике, потому что мы также путешествуем на самолете. Я пробовала считать секунды в уме, но это слишком далеко. Есть женщина, которая заботится о нем. Она думает, что мы посещаем его из какого-то благородного долга перед его умершей матерью.
Это был еще один удар, который нанесло ей Братство — быть матерью, не имеющей возможности свободно воспитывать своего ребенка и не знающей, где он находится.
— А его отец? Она думает, что он тоже умер?
Конечно,
— Мы сказали ей, что он в тюрь… — ее слова оборвались. Она прочистила горло и подняла подбородок, как бы осознавая ошибку, которую чуть не совершила.
Весь воздух покинул мое тело.
— Что вы ей сказали, Сэди? Ты сказала ей, что его отец был где?
В тюрьме? Точно так же, как я был бы в тюрьме, если бы она была беременна моим ребенком.
Нет.
Не может быть.
— Или, может быть, я трахну тебя без презерватива. Наполню тебя и заставлю чувствовать, как я стекаю по твоему бедру всю оставшуюся ночь.
Она разрывалась между ответом и бегством. Она боролась. Это было видно по ее глазам, по каждому вычисленному вздоху, по всему ее лицу.
— Сколько ему лет? — спросил я, хотя нутром знал ответ. Как я мог быть таким слепым?
Ведь это было один раз, и она принимала противозачаточные средства. Потому что я верил, что наша любовь будет сильнее, чем тайна. Потому что я никогда, за всю свою душевную боль, не верил, что Сэди могла бы скрывать от меня что-то подобное. Потому что скрывать это от меня было равносильно предательству.
Между нами повисла тяжесть, омрачившая солнечное небо, сдавившая мою грудь и заставившая колени почти подкоситься.
— Сколько. Лет.
— Двенадцать, — наконец ответила она, встретившись с моим взглядом.
Двенадцать.
— У него твои глаза. Твоя кожа. Твоя улыбка.
Воздух вокруг нас изменился. Исчез. Моя грудь сжалась. Я пытался дышать, втягивая в себя только страдание. Она пронзила, обожгла и разорвала все фибры моего существа.
У меня был сын.
У нас был сын.
— Ты знала, — я схватился за шею. — Все это время ты знала и никогда не говорила мне.
— Когда я должна была сказать тебе, Грей? Пока ты был в тюрьме? В перерывах между бокалами шампанского на одной из твоих коктейльных вечеринок? На твоей свадьбе? — она издала мрачный смешок.
— Да, Сэди. Все вышеперечисленное, — я уронил руку и зашагала взад-вперед. — Господи.
— Уинстон сказал, что если я кому-нибудь расскажу…
Я сделал выпад вперед, остановился перед ее лицом и оборвал ее.
— Я не просто кто-то. Я его гребаный отец.
— Он сказал, что убьет его, — теперь она плакала.
Я разжимал и сжимал кулаки, разрываясь между желанием схватить ее и притянуть к своей груди и ударить ближайшую гребаную стену.
— И ты поверила ему? Ты верила, что Уинстон убьет нашего сына, но не верила, что я спасу его?
— Как ты мог спасти его, когда ты даже меня не спас. Я ждала тебя, а ты, блядь, бросил меня. Ты был нужен нам, Грей. Ты был нужен ему, — ее голос был полон злости и гнева. —
— Ты думаешь, я не хотел взять тебя и убежать? Что это не поглощало все мои мысли? — я провел пальцами по волосам. — У меня не было власти. Ни друзей. У меня ничего не было, — моя челюсть сжалась, а глаза умоляли ее понять. — Они бы нашли нас. Они бы убили нас, — мои слова были полны сожаления. — Мне нужно было время, — мое сердце было разорвано на части. Я истекал кровью прямо здесь, перед ней, оплакивая жизнь, которую мы потеряли. — Мне нужно было стать тем, кого они боялись, потому что, как только я решил забрать тебя, все рухнуло бы. Ты понимаешь это? Господи, Сэди, я бы сжег этот чертов мир ради тебя. Я сожгу его и для него.
Она фыркнула, затем подняла подбородок и глубоко вдохнула. Ее глаза были холодными, как сталь, когда она посмотрела на меня.
— Ну, ты можешь оставить свои спички, потому что я уже давно спасла себя, — и затем она ушла от меня.
И я позволил ей.
ГЛАВА 14
На краткий миг я позволил себе быть слабым. Я позволил себе чувствовать. Меня называли жестоким, потому что я не позволял своему сердцу руководить мной. Эмоции были основой решений большинства людей. Мне было проще, если у меня их не было. Мой выбор был стратегическим. Не зря никто никогда не смотрит в бурную реку, чтобы увидеть свое отражение. Оно появлялось только тогда, когда вода успокаивалась.
Впервые за двенадцать лет я пожалел, что у меня не было плана. Я жалел, что не действовал по импульсу. Я жалел, что не позволил своему сердцу взять верх над разумом. Тогда, возможно, мы все трое были бы счастливы.
Тогда бы вы все трое были мертвы.
Я потратил двенадцать лет на заговоры, расчеты и манипуляции. Сэди провела их в ожидании. Пять лет ушло на то, чтобы сделать из меня человека, которым я являюсь сегодня. Она провела в аду двенадцать. Неужели я действительно думал, что мы сможем вернуться к тому, на чем остановились? Что ничего не изменилось? Что мы не изменились?
Улыбки, любезности, разговоры — все это было маской, которую ей пришлось носить. Я просто никогда не думал, что она наденет ее ради меня.
Она была зла. Так чертовски зла.
Я не винил ее. Со стороны это выглядело так, будто я был эгоистом. И, возможно, так оно и было. Разница между добром и злом была размыта.
Я должен был восстановить справедливость.
Я был обязан своему сыну.
Я был в долгу перед собой и перед своими родителями. Мой отец хотел для Братства большего, чем то, во что оно превратилось. Он видел его таким, каким оно могло быть, а не таким, каким его превратили такие люди, как Уинстон, Малкольм и Киптон. Никто из нас ни в коем случае не был хорошим, но мы точно не были такими развращенными, как эти люди.