Судныи? день
Шрифт:
— Моя милая, идеальная голубка, — мой большой палец провел по ее губам, потому что я никак не мог не прикоснуться к ней, зная, что она так себя чувствует. — Я в порядке. Иди, — я не сводил с нее глаз.
Я хотел поймать ее в ловушку в этот момент. Я хотел завернуть ее в пузырь и никогда не отпускать. Но это было эгоистично, а если это сработает, если мы втроем будем одним целым, то эгоизму не будет места.
— Я люблю тебя, — она выдохнула, затем сглотнула. Моя челюсть застыла. — Думаю, я люблю тебя с той ночи, когда ты вытащил меня из ванны, — она выглядела такой храброй, такой сильной, даже когда ее голос дрожал. —
Это были всего лишь слова, полный рот слогов, заполнивших тихую пустоту пространства. Но они имели силу луны, вызывая приливную волну эмоций, обрушивающуюся на меня.
Мои губы дрогнули.
— Я бы не посмел.
Облегчение нахлынуло на нее, расслабляя плечи.
— Тогда скажи это.
Они были там, обжигали мое горло, сидели на кончике языка. Мои губы разошлись, чтобы произнести их. А потом…
— Пожалуйста, — сказала она. Ее язык высунулся, чтобы смочить губы. — Сэр, — биение ее пульса дрожало на дне горла.
Трахните. Меня. Эти слова были как щелчок двух пальцев, заставивший мой член взреветь.
— Иди, — я сосредоточился на своем дыхании. — Твоя киска может быть болезненной, но твой рот, похоже, работает просто отлично, — я пригнулся, приблизив губы к ее уху. — Уходи сейчас же. Пока я не засунул свой член в это милое маленькое горлышко.
— Мы еще не закончили, — сказала она через плечо, уходя.
— Верно, голубка. Мы еще далеко не закончили.
Если две души продолжают находить друг друга, возможно, им не суждено быть врозь.
Я отпустил ее.
Она нашла дорогу назад.
Линкольн мог бы сказать то же самое. Он тоже однажды потерял ее. А потом вернул ее.
Ей нужна была его буря.
Ей нужен был мой покой.
И мы оба нуждались в ее огне.
ГЛАВА 46
Медсестра проверяла показатели Линкольна, когда я открыла дверь и вошла в палату. Она была симпатичной, миниатюрной и немного старше меня. Ее длинные светлые волосы были собраны в хвост, и даже в темно-синем халате ее изгибы были хорошо заметны. Я смотрела, как она улыбается Линку, когда он открыл рот, чтобы она засунула градусник ему под язык. Ревность уколола мое сердце. Я не хотела, чтобы она прикасалась к нему. Я определенно не хотела, чтобы она приближалась к его рту. Его языку. Его губам. Они принадлежали мне.
Это то, что он чувствовал, когда видел меня с Греем? Что чувствовали они, когда видели меня друг с другом?
Могла ли я любить Линкольна настолько сильно, чтобы терпеть прикосновения другой женщины?
Я не знала, была ли я настолько сильной.
Я посмотрела на него, лежащего там, с трубками, линиями и аппаратами, прикрепленными к его телу, и поняла, что да. Я бы разделила его тело, если бы это означало сохранить его сердце.
— Я пойду найду кофе, — сказала Татум. — Если мне придется выпить еще одну чашку горячего чая, я буду кричать.
Я рассмеялась.
— Ты привыкнешь к этому.
— Тебе что-нибудь нужно? — спросила она, открывая дверь. Ее глаза пробежались
— Нет. Я в порядке, — я шлепнула себя по заднице. — Бумажные трусики и все такое.
Линкольн ухмыльнулся вокруг термометра.
— Точно, — Татум направила свой взгляд на Линка. — Больше никаких геройств, хорошо? — затем она улыбнулась, выходя и закрывая дверь.
— Привет, — сказал он, когда медсестра вытащила термометр у него изо рта. Он усмехнулся, и комната засветилась вокруг него.
— Привет, — я ухмыльнулась в ответ. — Это было отличное шоу, которое ты устроил. Побыть Тони Старком и попытаться спасти мир.
— Все выглядит хорошо, — сказала медсестра. — Я вернусь примерно через час с лекарствами, — она что-то напечатала на ноутбуке, который стоял на тележке, а затем оставила нас одних.
Я стояла у его кровати, проводя кончиком пальца по его челюсти.
— Ты больше никогда не сможешь меня так пугать.
— Я никуда не уйду, птичка, — его ореховые глаза плясали в ярком флуоресцентном свете больничных ламп. — И когда я умру — потому что мы все умрем, в конце концов — я все равно буду с тобой. Здесь, — он поднес руку к моей груди, прямо над сердцем. — И здесь, — он поднял руку и коснулся моего виска. — И здесь, — он провел рукой по моей киске. — Я в тебе. Выжжен в твоей душе. Ты никогда не избавишься от меня.
Я заползла на кровать и свернулась калачиком, стараясь не давить на его легкие. И мы так провели остаток ночи, его руки обхватили меня, его тепло струилось по мне, пока мы погружались в сон.
ГЛАВА 47
Первое, что я подумал, когда увидел Линкольна, лежащего на больничной койке с трубками в груди и венами, было: это должен быть я. Это не должен был быть он.
Я сидел на стуле рядом с его кроватью и слушал, как монитор пищал в такт биению его сердца. Пришлось потрудиться, но Татум удалось уговорить Лирику уйти с ней, чтобы у меня был этот момент с Линкольном.
Мне это было необходимо. Было много вещей, которые нужно было сказать.
Лирика сказала мне, что любит меня.
Я тоже любил ее. Я любил ее так сильно, что мне было чертовски больно. Я любил ее больше, чем кого-либо, кроме Киарана. Но я не мог сказать ей это в ответ. Я не мог дать ей такую надежду. Не сейчас. Только не после этого. Дело было не только во мне или Лирике. Мы были втроем. И дело было уже не только в трахе. Это было намного глубже.
— Иногда у меня бывают такие мысли, — голос Линкольна выдернул меня из моей головы. Он был хриплым и густым, как будто он проглотил стекло. Наши глаза встретились, и его глаза были тяжелыми от слабости. Это должен быть я. — Они хаотичны, постоянно крутятся в моей голове, — он полуулыбнулся. — Но они спокойны, когда она рядом. Я думаю, она делает это и для тебя.
Так и есть.
Она, блядь, сделала.
Я сидел в тишине, наблюдая за ним и давая ему закончить.