Суер-Выер. Пергамент
Шрифт:
– Давай слезем для разнообразия, – предложил мне капитан. – Пройдёмся хоть по бережку, порасспросим жителей.
С трудом раскачали мы старпома, чтоб он скомандовал нам гичку, лоцмана оставили за старшого и прибыли на остров с целью, как говорится, его открытия.
Как только мы вышли на берег, я почувствовал необъяснимое головокружение, перебои в сердце и тяжесть на плечах. Дыханье моё затруднилось, и, не в силах стоять, я пал на колени. Капитан немедленно опустился рядом. Так и получилось, что только лишь открыв остров, мы сразу стали
– В чём дело? – срывающимся голосом спросил меня Суер.
– А ни в чём, – ответствовал некий островитянин, проползая в этот момент мимо нас. – Вы на острове, где небо давит. Давит и мешает жить и работать.
Обливаясь липким потом, мы оглядели небо. Тяжёлое, мутное, серое и живое, столбом стояло оно над островом и мерно, как пресс, раскачивалось – вверх-вниз, вверх-вниз. Иногда давило так, что сердце останавливалось, иногда немного отпускало. До самой-самой земли оно почему-то не додавливало, оставалась узкая щель, по которой и ползали островитяне.
– Здесь же невозможно жить, – сказал капитан.
– Возможно, – ответствовал некий островитянин, который почему-то от нас не отползал. – Хотя и очень, очень херово.
– А что делают ваши сограждане?
– Как чего делают? Репу копают.
– Репу?
– Ну да, репу. Картошку мы не содим, её окучивать надо, а это без распрямления всей спины очень трудно. Так что – репу. Которые помоложе, покрепче – ещё и турнепс.
– Ну, а, к примеру, морковь?
– Ч-ч-ч, – островитянин приложил палец к губам. – Запрещено. Цвет не тот.
– Кто же запрещает? – спросил наивно Суер-Выер.
– Там, – сказал островитянин и посмотрел куда-то на верх той щелочки, что оставалась между небом и землёй.
– Но ведь не репой единой жив человек, – сказал Суер. – В эту щель вполне пролезет домашнее животное, ну скажем, овца, курица.
– Какая овца-курица? Черви дохнуть! – И он пополз дальше, волоча за собой сетку-авоську, в которой бултыхалась пара треснутых репин, обросших коростой.
– Постой, – сказал я. – Хочешь, мы тебя увезём отсюда? А то подохнешь здесь. Слышь? Здесь рядышком есть пара-другая островов, где и картошку можно. Даже яблоки растут! Подбросим на корабле!
– Да как же? У меня семья, дети, – и он кивнул в сторонку, где двое ребятишек весело смеялись, кидаясь друг в друга ботвой. Им было совершенно наплевать, давит небо или нет. Они даже подскакивали и колотили в небо кулачками, как в какую-то пыльную подушку.
– Возьмём и их, – сказал я. – Так ведь, капитан?
– Весь остров, конечно, не вывезти, – отвечал Суер, – но десяток человек возьмём. Только давайте, решайте быстрее, а то я совсем плох.
– Ладно, – сказал репоед. – Сейчас с бабой поговорю, с братьями.
Он отполз в средину острова, и там довольно скоро к нему наползли со всех сторон дети и братья. Они что-то там кричали, показывали на нас пальцем, один даже было вскочил, но тут же рухнул на колени.
– И картошка! И яблоки! – доносилось до нас. Потом они так же расползлись
Приполз к нам и наш едореп.
– Спасибо, – говорит, – не поедем. Отказываемся.
– А что так?
– Родину покидать не хотим. Здесь родились, здесь уж и помрём. Да и какая там она, чужая-то картошка?
– Да ведь небо задавит.
– Может, отпустит, а? – сказал он с надеждой. И морковь разрешат? Нет, останусь. У вас табачку-то нет?
– Неужели при таком небе ещё и курите? – спросил я.
– А куда денешься? – отвечал наш респондент. – И курим, и пьём, если, конечно, поднесут.
Мы оставили ему табаку, немного спирту и поползли обратно на «Лавра». За спиною слышался детский смех.
Ребятишки придумали новую игру. Они подпрыгивали и вцеплялись в небо изо всех сил и, немного покачавшись, с хохотом падали на землю.
Глава LXXXIX. Тёплый вечерок в нашей уютной кают-компании
Вечером в кают-компании офицеры попробовали всё-таки пареной репы, которую мы с капитаном привезли с острова Едореп.
Она была чуть горьковата, чуть сладковата, но полезный для пищеваренья, натуральный продукт. Давящее небо на самоё репу вящего влиянья, как видно, особо не оказывало. Репа осталась репой.
– Репа, – сказал старпом, брезгливо отодвигая поданный ему стюардом прибор.
– Не золото, – подтвердил Суер, явно обеспокоенный душевным состоянием старшего помощника. – Мда-с. Не понимаю, с чего Чугайло запил? У него в одной серьге столько драгоценных камней, что на них можно всего «Лавра Георгиевича» закупить.
Неосторожные слова сэра, высказанные во время поедания репы, каким-то образом доползли до боцмана. И пока мы утомлённо доедали подзолистый корнеплод, боцман постучался с просьбою войти.
– Пусть, – сказал капитан, и Чугайло с огромным лицом, одетым будто в багрово-чёрный комбинезон, явился перед нами.
– Позвольте вас спросить, сэр, – начал он, поражая воздух полною таблицей перегаров. – Эта серьга стоит больших денег?
– Возможно.
– А могу ли я на эти деньги купить «Лавра Георгиевича»?
– Возможно.
– Ну так вот, я покупаю. Даю за него три камушка из серьги, вот эти две берии и борух-топаз.
И боцман вынул из кармана носовой платок, в который были завёрнуты выковырянные из серьги камни.
– Но «Лавр» не продаётся.
– Как не продаётся? Вы сами говорили, сэр!
– Я сказал, что вы могли бы купить, но я не хозяин фрегата, я только капитан.
– А кто же хозяин? – И боцман посмотрел на меня.
Да-а-а… Все матросы, конечно, замечали, что я занимаю особое положение на борту. Плавал я вольно, без цели и без погон, но стоял на довольствии как офицер, и некоторые даже думали, что я сын хозяина, сват или брат. Но хозяина я даже лично не знал, ничего о нём не слышал и только догадывался, кто это. А меня сэр Суер-Выер принял на борт просто как старого приятеля.