Сулла бы одобрил
Шрифт:
– Ума не приложу, – выговорил он в недоумении. – Мы же пол-Москвы обесточили!..
– Это не наше дело, – заметил я. – Техники знают, почему и как. Но нам лучше этот вопрос не поднимать, во избежание расследований. А так вроде бы и не тратили на внеплановые работы.
– А график? – спросил он.
– Сбой программы, – сказал я бодро, подумал, что надо было заодно и график поправить, чтобы вообще стереть все следы. – Ошибка в вычислениях. С квантовыми это сплошь и рядом.
Он шумно поскреб всей пятерней в зарослях джунглей затылка, лицо оставалось
– Но мы же в самом деле энергии потратили море, сам знаешь, но… все восстановилось! Все аккумуляторы полные!.. В смысле, как и были.
Я сказал с небрежностью:
– Все со временем прояснится. Ты о другом думай. О смерти коллеги уже доложил? Сообщи, пусть заберут. Пророни слезу о покойнике, скажи, как тебе лично будет недоставать…
Он вздохнул, лицо на мгновение омрачилось.
– Да, вообще-то грустно. Но на самом деле ты жив, дружище!.. Это была не смерть, а переход на другой носитель. «Алкома» справилась, у нас девочка умненькая, на диете не сидит, за фигурой не смотрит, готова брать еще и еще, все время сладкого просит!.. Но все равно не понимаю, мы же столько энергии истратили… однако все, что затратили на перенос, вернулось взад!.. Перенесло тебя и вернулось!.. Но как, как?
Я ответил в подчеркнутой нетерпеливости:
– Оставь это вопрос на потом, есть задачи поважнее. Перенос такой впервые, многое не знаем. Будут и сюрпризы, не все удается рассчитать даже нам. Пока примем как данность, тем более что есть подумать о чем-то еще. Важном.
Он вскинул взгляд на экран, я улыбнулся ему, показав ровные белые зубы, которых у меня нет.
– Что ты придумал там, в странном мире?
Я ответить не успел, в коридоре послышались шаги, распахнулась дверь. Саруман вошел тяжело, почти не отрывая подошвы от пола, прошаркал до своего кресла и тяжело рухнул в продавленное почти до пола сиденье.
Кресло под его весом отъехало на полшага, он с пыхтением развернулся в нашу сторону, Фальстаф смотрит с ожиданием крупных неприятностей, а я с сочувствием молодого организма к старому и поношено-обтрепанному.
– Жуть, – прохрипел Саруман и, вытащив большой клетчатый платок, вытер лицо и в крупинках пота лоб. – Кто бы поверил, что эта зараза докатится и до нашего НИИ…
Фальстаф спросил жадно:
– Как прошло?
Саруман ответил замучено:
– Даже не понял. Вроде бы утечки не обнаружили, или оказалась совсем крохотной, хотя не понимаю… А вызывали к директору по другой причине. Намного более важной, как он сказал. Политически и общественно мотивированной, это его слова. Для дальнейшего продвижения к светлому и бесконфликтному будущему.
Фальстаф, который возликовал было, снова опустился в кресло, оттуда спросил задушенным голосом:
– Хватит пугать, бей уже.
Саруман вытащил из кармана большой помятый платок, вытер мокрый лоб, но не тронул растопыренные по обе стороны широкий лысины снежнобелые волосы, на некоторых остались блестеть мелкие бусинки влаги.
– Что случилось?
– Пришла разнарядка, – ответил Саруман несчастнейшим голосом. Он снова вытер лоб, захватив и красные распаренные уши, и, не убирая платок, договорил: – Говорит, сверху прислали по сети. Наверное, чтобы не смотреть нам в глаза.
– А вызывал тогда зачем?
Саруман сказал слабым голосом:
– Побоялся, что проигнорируем, а над ним тоже начальство, что за такими вопросами следит особо, это ж не какая-то там сраная наука! Вот и подтвердил, что во имя справедливого общества… вы только подумайте!.. Мы должны принять на работу научными работниками с десяток дебилов… тьфу, даунов!..
Фальстаф вскинулся, словно ему под нос вместо пиццы подсунули свежую коровью лепешку.
– Чего-чего?
Саруман перевел дыхание, сказал надсадным голосом:
– Директор успокаивает, хотя сам как в воду опущенный. Говорит, для нашего НИИ это меньше процента. Пробный камешек, так сказать. В Штатах четверть отдана сексуальным меньшинствам, а даунов должно быть в любом научном коллективе не меньше десяти процентов!
Фальстаф фыркнул:
– И с таким отношением к науке хотят вернуть в ней приоритеты?
Саруман сказал с тяжелым сарказмом:
– Главное, социальная справедливость! Чтобы никто не ушел обиженным. Боюсь, следующим шагом будет выделение квоты для негров, а где их взять?
Он умолк, настоящий интеллигент, раздавленный реальным миром, где все идет не так, как надо. Фальстаф вздыхает и ерзает в кресле, как Рогдай раздвигая тесные пределы владений.
Я выждал чуть, оба молчат, как будто уже в темной и сырой могиле, проговорил в тишине с экрана:
– У меня есть предложение. Даже не связанное с распоряжением директора, но сейчас как раз лыко в строку. Мы все давно на пенсии, даже доплату получаем после восьмидесяти лет… Почему не уйти на покой, но не покоиться, а организовать свой стартап?.. Никто не будет командовать, сами хозяева.
Саруман поморщился, но промолчал, ниже своего достоинства реагировать на глупости, а Фальстаф фыркнул:
– На любой стартап нужны деньги. В нашем мире все завязано на деньги, не знал? Или ты ухитрился что-то накопить, буржуй?
Я ответил скромно:
– Цифровой мир – мой мир. Я не могу украсть ничего в реале, но в цифровом… Что смотришь? Я не собираюсь грабить пенсионерок. Будь Раскольников помоложе, нашел бы цели посолиднее.
Оба подняли взгляды ко мне на экран, я сказал оттуда настойчиво:
– Почему не снять со счетов наркомафии пару миллионов?.. А следы замету, никто и никогда!
По лицу Фальстафа видно, что заинтересовался, но молчит, слишком уж дикая идея для нас, привыкших к уюту и покою академической жизни, а Саруман брезгливо поморщился.
– Берлог, какой стартап?
– Наш, – ответил я напористо. – Разве вам обоим не осточертело это все?.. Зарплату себе назначим сами. И работу выберем сами! Никто не указ. Да очнитесь вы! Все получилось. Потом отметим, а сейчас надо спешить. Рабочий день начался, вам еще оправдываться и отнекиваться. Разве вы не были готовы к тому, что вас с треском уволят? Так уйдем сами!