Сумасшедшее семя
Шрифт:
— Я видел довольно ужасную вещь, — сказал Тристрам старому мистеру Эртроулу.
— А? — сказал мистер Эртроул.
38 –37–36.
— Особые чрезвычайные предписания, — сказал Фиппс из Министерства Труда. — Всем приказано вернуться к работе.
Юный Джек Феникс зевнул; Тристрам впервые заметил черные волоски у него на скулах.
22–21–20–19.
— Полиция в доках, — говорил Дартнел. — Единственный способ обращения с этими сволочами. Грубость. Давно пора. — Он одобрительно взглянул на серую полицию в черных галстуках, словно на поминках по пелагианству, с легкими карабинами под мышками.
12–11–10.
Тристрам мысленно двинул гомика или кастрика
3–2–1.
И появилась физиономия — не слащавая и не пухлая — его брата Дерека. Оба изумленно уставились друг на друга.
— Ради Дога, — сказал Тристрам, — что ты тут делаешь?
— Ох, Тристрам, — просюсюкал Дерек, произнося имя в нос, гундося в неискренней нежности. — Это ты.
— Да. Ты меня искал или что?
— Вот именно, мой милый. Хотел сказать, как ужасно мне жалко. Бедный, бедный малыш.
Лифт быстро заполнялся.
— Это официальное соболезнование? Я всегда думал, твое министерство только радуется смертям. — Он нахмурился, озадаченный.
— Мое, твоего брата, — сказал Дерек. — Неофициальное от МИБа. — Говорил он довольно сухо. — Я пришел с… — Он едва не сказал «с утешением», да вовремя сообразил, что это прозвучало б цинично. — С братским визитом, — сказал он. — Видел твою жену, — (легкая пауза перед неестественно подчеркнутым словом придала ему некую непристойность), — и она мне сказала, что ты еще на работе, поэтому я… В любом случае мне ужасно, ужасно жаль. Мы должны, — неопределенно добавил он на прощание, — встретиться как-нибудь вечерком. Пообедать или еще что-нибудь. А сейчас мне надо лететь. Встреча с министром. — И улетучился, виляя задом.
Тристрам втиснулся в лифт, плотно прижался к Спрэггу и к мисс Уоллис, по-прежнему хмурясь. Что происходит? Дверь задвинулась, лифт начал подниматься. Мисс Уоллис, мертвенно-бледная коротышка с мокро блестевшим носом, дышала на Тристрама, обдавая духом гидрированной дегидрированной картошки. Почему это Дерек соблаговолил нанести визит к ним в квартиру? Они не любили друг друга не только потому, что пунктом политики дискредитации самого упоминания о семье всегда было поощрение Государством вражды между братьями. Ревность постоянно присутствовала, обида из-за предпочтения и нежностей, выпадавших на долю Тристрама, любимца отца, — теплое местечко в папиной постели по утрам в выходные; верхушка яйца за завтраком; лучшие игрушки на Новый год. Другой брат и сестра добродушно пожимали на это плечами, Дерек — нет. Дерек выражал свою ревность скрытными пинками, враньем, пятнами грязи на воскресном скафандре Тристрама, актами вандализма над его игрушками. Последний ров между ними был вырыт в отрочестве — сексуальное извращение Дерека и нескрываемое отвращение к нему Тристрама. Больше того, при худших образовательных шансах Дерек пошел дальше, гораздо дальше брата, — завистливое рычание, триумфально наставленный нос. Так какой же неблаговидный мотив привел его сегодня сюда? Тристрам инстинктивно ассоциировал этот визит с новым режимом, с началом Интерфазы. Может быть, состоялся быстрый обмен телефонными сообщениями между Джослином и Министерством Бесплодия (обыск квартиры в поисках гетеродоксальных конспектов лекций; расспросы жены насчет его мнения по поводу Регулирования Рождаемости). Тристрам в легкой панике пролистывал воспоминания о проведенных уроках, — ироническое восхваление мормонов в Юте; красноречивое отступление насчет «Золотого сука» (запрещенное чтение); возможно, насмешки над иерархией гомиков после особенно гадкого школьного завтрака. И он снова признал в высшей степени неудачным, что вышел за пределы школы без разрешения именно в этот день, не в какой-то другой. А потом, когда лифт остановился на сороковом этаже, в желудке взыграл дух отваги. Алк вскричал: «К черту всех!»
Тристрам пошел к своей квартире. Перед дверью помедлил, отбрасывая автоматическое ожидание приветственного детского крика. Вошел. Беатрис-Джоанна сидела в халате, ничего не делала. Быстро встала, очень удивленная, видя мужа так рано дома. Тристрам заметил открытую дверь в спальню, смятую постель, постель больного, страдающего лихорадкой.
— У тебя был гость? — спросил он.
— Гость? Какой гость?
— Я встретил внизу своего драгоценного братца. Он сказал, что был тут, меня искал.
— А, так ты про него. — Она глубоко выдохнула. — А я думала, ты имеешь в виду, ну, знаешь, — гостя.
Тристрам принюхался сквозь вездесущий запах «Анафро», словно вынюхивая что-то сомнительное.
— Чего он хотел?
— Почему ты дома так рано? — спросила Беатрис-Джоанна. — Плохо себя чувствуешь или что?
— Очень плохо почувствовал себя от услышанного. Я не получу повышения. Меня дисквалифицировало чадолюбие моего отца. И моя собственная гетеросексуальность. — Сложив за спиной руки, шагнул в спальню.
— Прибрать некогда было, — сказала она, заходя, расправляя постельное белье. — Я в больнице была. Только недавно вернулась.
— Похоже, нас ждет беспокойная ночь, — сказал он. И вышел из спальни. — Да, — продолжал он. — Место досталось одному маленькому нахалу-гомику вроде Дерека. Наверно, надо было этого ожидать.
— Мы переживаем поганые времена, правда? — сказала она. Минуточку постояла, обессиленная и несчастная, держа в руках конец смятой простыни. — Сплошное невезение.
— Ты так и не сказала, зачем приходил Дерек.
— Вообще непонятно. Тебя искал. — Почти попалась, думала она; была на волосок. — Довольно-таки неожиданно было его увидеть, — импровизировала она.
— Врун, — сказал он. — По-моему, он шел не просто погоревать вместе с нами. В любом случае откуда он знает про Роджера? Как он мог это выведать? Спорю, только с твоих слов мог узнать.
— Знал, — выкручивалась она. — В Министерстве увидел. Ежедневные цифры смертей или еще что-нибудь. Сейчас будешь есть? Я нисколько не голодна. — Она оставила постель, вышла в гостиную и заставила крошечный холодильник спуститься с потолка на манер некоего полярного божка.
— Ему что-то нужно, — сказал Тристрам. — Это определенно. Мне бы надо за собой присматривать. — Тут алк пришел на помощь. — Да какого черта? Чтоб их всех разразило. Люди вроде Дерека правят страной.
Он вызвал стул из стенки. Беатрис-Джоанна увенчала дело, вырастив из пола стол.
— Я себя чувствую антиобщественным элементом, — сказал Тристрам, — безумно антиобщественным. Да кто они такие, чтоб учить нас, как жить нашей собственной жизнью? Ох, — вздохнул он, — мне вообще не нравится, что творится. Кругом тьма полиции. Вооруженной.
Он опустил рассказ о происшествии с расстриженным священником в баре. Она его выпивку не одобряла.
Беатрис-Джоанна подала холодную котлету из гидрированных дегидрированных овощей. Он ел от души, с аппетитом. Потом дала ломтик пудинга из синтемола. А когда он покончил с едой, предложила:
— Съешь орешек.
Орешек был питательным элементом, изобретением Министерства Синтетического Продовольствия. Наклонилась над ним за орешками в стенном буфете, он краем глаза заметил роскошную наготу под халатом.