Сумасшедший дом
Шрифт:
– Вы всё ещё под влиянием препарата, который я дал вам для терапии. Его действие будет длиться ещё полчаса, но вы, по крайней мере, сможете за это время восстановить координацию и силы, чтобы покинуть эту комнату. А до тех пор...
– обернув свои руки вокруг моей талии, Джереми поднял меня обратно на кровать и поддерживал, пока я не почувствовала, что самостоятельно могу удерживать равновесие на краю.
– ... вы останетесь здесь, чтобы рассказать мне, что вы помните и не помните.
– Как это вообще возможно? Как я могу не помнить то, что, предполагается, произошло, но помнить то, что, по-вашему, вообще не происходило?
Он присел рядом со мной, и до меня донёсся землистый,
Тишина повисла между нами, прежде чем он нарушил это успокаивающее одеяло своими соображениями.
– Разум - это машина, Алекс. Его сложность равняется его простоте. Повредишь одну область и сможешь забрать у человека способность ходить или говорить. Повредишь другую и заберёшь способность думать или чувствовать. Одно небольшое повреждение в одной области может вызвать безмерные осложнения, в то время как серьёзное повреждение в другой области может привести к незначительным изменениям. Бывали случаи, когда железнодорожный «костыль» пробивал лобную долю человека, и, хотя из-за несчастного случая у него появились изменения в характере, прошло время, и он вновь обрёл всё, что утратил. Бывали случаи, когда одна половина человеческого мозга была удалена, а другая половина заново «переучивалась» и восполняла потери. И всё же, есть и другие случаи, когда лишь незначительное химическое вмешательство или небольшая степень повреждения искалечили людей до такой степени, что они не знали собственных имён или где они находились. В отличие от машин, которых можно откалибровать и обучить, построить и разрушить, от машин, которые схожи по своим функциям и строению, вследствие чего подвергаются дублированию, человеческий мозг индивидуален для каждого человека. Мы дошли до того этапа, где можем разбираться в компонентах мозга, лечить какие-то нарушения с распространёнными и предполагаемыми последствиями, но ещё не ушли так далеко, что сможем назвать или определить, в какой части это нарушение и что послужило этому причиной.
– Так, значит, я безнадёжна?
Он рассмеялся, и звук был словно успокаивающий бальзам от моего гнева. Его руки крепче сжали меня, и я вздохнула, с облегчением не только оперевшись на него, но и предоставив ему груз моих мыслей и эмоций.
– Когда я проходил практику в другом учреждении, я лечил женщину, очень похожую на вас. У неё был настолько тяжёлый случай антероградной амнезии, что на следующий день она не могла вспомнить происходящее в предыдущий день. Она уже была в учреждении несколько лет до того, как я начал стажироваться, и главный психиатр сообщил мне, что хотя она не могла помнить имена или лица сотрудников или других пациентов, она могла помнить распорядок дня. Она просыпалась каждое утро и знала, что нужно ждать у двери медсестру, которая сопроводит её на завтрак. Она знала, что после еды пойдёт к окошку выдачи лекарств, а затем в главную комнату для встреч. Она достаточно различала дни, чтобы понимать, когда идти на групповую терапию, а когда на физиотерапию. Но если бы вы попросили её определить что-то, что не было связано с распорядком дня, если бы вы расспросили детали того, с кем и чем она имела дело изо дня в день, она бы не смогла ответить.
– Как такое вообще возможно?
Мы одновременно повернулись друг к другу. Наши лица были так близко, что я могла почувствовать его дыхание с каждым произносимым им словом. Возможно, это из-за того, что мы были так близко
– Это я и надеюсь выяснить.
Мои глаза проследили линии его губ, когда он говорил, и впервые я заметила тень щетины, покрывающей его щёки. Протянув руку, я провела пальцами по этой щетине и отпрянула, когда хватило лишь одного только прикосновения, чтобы вызвать порыв безрассудного тепла по моему телу.
Он изучал меня, но не попытался отодвинуться. Его глаза слишком внимательно смотрели. Я не смогла выдержать его взгляд. Отведя глаза в сторону, я почувствовала, как краска заливает мои щёки, почувствовала, как внутри меня что-то разгорается - смесь желания и страха.
– Я не боюсь вас, Алекс. Не боюсь, даже с учётом того, за что вас осудили.
Это была прошептанная исповедь, слова, связанные друг с другом, выражающие мнение и душевное состояние. Хотя слова и имели смысл в последовательности, в которой они были расставлены, я не поняла переданное ими душевное состояние и мнение.
– Почему вы должны бояться?
Он покачал головой, возвращаясь в реальность, как только я договорила. Джереми выпустил из своего захвата и полностью отодвинулся от меня. К тому времени, как я осознала свою ошибку за сказанные слова, он ещё больше отдалился. Он вернулся к беспристрастному психиатру, изучающему свой объект.
Я неподвижно сидела и пыталась придать смысл тому, что чувствовала, что я должна чувствовать, но по большей части тому, что чувствовал он, когда смотрел на меня из-за своих очков в проволочной оправе.
– Я хотел бы поговорить с вами о сегодняшнем сеансе, когда препарат выветрится.
– Нотка грубости проскользнула в его мрачном и резком голосе, но там, также, присутствовала нотка чего-то сексуального. Между нами было такое плотное напряжение, что оно было вполне ощутимо.
Встав, он сказал:
– Я позову Терри, чтобы она отвела вас обратно в комнату, вам нужно поспать. Потом вы пойдёте на групповую терапию с доктором Али, а затем, скорее всего, останетесь в комнате отдыха на весь оставшийся вечер.
Он пересёк помещение и нажал на кнопку в стене, которую я не замечала ранее. Прозвучали какие-то помехи, и голос Терри раздался на всю комнату.
– Доктор Хатчинсон. Чем могу быть полезна?
– Сегодняшняя терапия с мисс Саттон завершилась. Я был бы признателен, если бы вы могли сопровождать её всю остальную часть дня.
– Да, сэр. Я скоро буду.
Он не торопился поворачиваться ко мне, предпочитая вместо этого стоять, прижавшись лбом к стене, до сих пор сжимая в руке свою ручку, которой всегда предан, и блокнот. Когда он, наконец, повернулся лицом ко мне, на нем была «маска», не выдающая какие-либо эмоции, которые он испытывал.
Перед тем, как Терри вошла в комнату, я озвучила единственную просьбу, о которой думала, прежде чем вернуться к основной массе населения психушки:
– Эй, Док? Вы, случайно, не сможете сегодня вечером устроить для меня ночь не в одиночестве?
Глава 15
«Все по-настоящему плохое начинается с невинного.»
– Эрнест Хемингуэй
– Пошевеливайся, Алекс. Ты уже и так опоздала на групповую терапию. Доктор Али ненавидит, когда люди опаздывают.
– медсестра Лиза стояла у двери в мою комнату, отмечая что-то в своей папке-планшет, даже не потрудившись взглянуть на меня, когда говорила.