Сумеречный клинок
Шрифт:
Разбудила ее Глиф. Где обреталась пигалица все это время, Тина не знала. Преклонив колено перед лордом де Койнером в тот памятный день, девушка выпустила Глиф «на волю», и потом — даже и в узилище — очень волновалась, опасаясь, чтобы с крошкой не случилось ничего плохого. И вот Глиф нашлась, как, впрочем, и прежде, сама собой.
— Девочка! — щекотно шептало прямо Тине в ухо крошечное создание. — Девочка! Девочка! Де-во-чка! Не спись! Про…сн…и…сь!
Длинные слова или не давались Глиф вовсе, или требовали от нее невероятных усилий.
— Не ори! — шепнула Тина и, открыв глаза, попробовала определиться с тем, где она и как. Получалось, что голова — несмотря даже на злоупотребление «сольцей» — ясная, и память работает «как родная».
Тина находилась в каком-то укромном месте — деревья, кусты, огромные ледниковые валуны и покатое плечо сопки неподалеку, — вероятнее всего, в той самой лощине, куда привел их на рассвете ди Крей. А сейчас солнце, перевалив через дневной перелом, склонялось к западу. Света, впрочем, вполне хватало. Это все еще был день, а никак не вечер. Маленький костерок почти не дымил, а языки пламени едва виднелись в пронизанном солнечными лучами воздухе. Было тихо, тепло и уютно. Тихонько «переговаривались», пофыркивая, дремлющие среди деревьев лошади, потрескивали едва слышно веточки в костре, попыхивал парком медный чайник, подвешенный над огнем. А вот ди Крей, сидящий у костра, был похож на статую. Недвижим, безмолвен…
«У тебя есть знакомая фея?»— спросил тогда ди Крей.
«Я не знаю, кто она», — ответила Тина.
«А что, если он нас услышит?»
— Тсс! — шепнула она и, подняв руку, подхватила кроху с плеча, побыстрее спрятав ее под полу плаща.
После этого она потянулась, «просыпаясь», и села на импровизированной постели. Ди Крей оглянулся через плечо, посмотрел на Тину коротко, усмехнулся, найдя, по-видимому, ее вид обнадеживающим, и кивнул, здороваясь.
— Доброе утро, милостивая госпожа!
— И вам того же, господин ди Крей! Однако солнце в третьем послеполуденном часу, не так ли?
— Утро наступает тогда, когда наступает.
— Хорошо, — не стала спорить Тина. — Как скажете. А на завтрак у нас что?
— Окорок, сыр и хлеб, вино и травяной чай.
— Вы? — нахмурилась Тина, которую почему-то смутила мысль, что ди Крей копался в ее вещах.
— Ни в коем случае! — поднял перед собой ладони уже полностью обернувшийся к Тине ди Крей. — Ваших запасов, милостивая госпожа, я не касался. Даже не заглянул в ваш мешок, хотя соблазн, чего уж таиться, был. Но я оказался выше этого, — улыбнулся он. — Лес полон чудес, а этот в особенности. Реликтовые леса Подковы похожи, но только похожи на леса равнин.
Тут он был прав. За время пути через горы Тина успела обратить внимание на то, что не все представляющиеся — на первый взгляд — знакомыми растения на самом деле являются тем, чем кажутся. А разнообразие трав, цветов, мхов и папоротников вообще поражало воображение. Половины этих растений Тина не знала вовсе, а многие другие помнила только по гербарию.
Книга была большая — ин-фолио — и очень толстая, в темном с вытертой позолотой кожаном переплете. На каждой странице помещались аккуратно вклеенное высушенное растение, лист, цветок, стебель, реже — корешок, цветной рисунок этого растения, выполненный с удивительным мастерством и даже изяществом, и описание: приметы, места произрастания, особенности сезонных изменений и, разумеется, способы применения, иногда много, а иногда — нет. Тина вспомнила страницы… Тончайший, высочайшего качества пергамент, запах сухих растений, ровные строчки каллиграфически выписанных букв, изумрудная зелень, золото, киноварь и кобальт, сурик и охра рисунков, тихий голос, называющий растения и рассказывающий…
«Что?»
Воспоминание пришло как бы ниоткуда, словно история без начала и конца. Ни того, где находилась эта чудная книга, ни того, кому принадлежал голос, Тина не помнила.
— Что-то случилось? — построжал лицом ди Крей.
— Да нет, — отмахнулась она, надевая на губы улыбку. — Ерунда. Вспомнилось просто… Я могу отойти?
— Разумеется, миледи, — кивнул несколько успокоенный ее словами проводник. — Идите туда, — показал он рукой. — За тот валун. Там безопасно, и никто вас не потревожит…
— Спасибо, господин ди Крей!
Тина встала, подхватила лежавший, как тут же выяснилось, все это время рядом с ней мешок и пошла в указанном направлении. Обойдя огромный валун, для чего пришлось преодолеть довольно густой орешник, она оказалась на тихой полянке, со всех сторон укрытой от посторонних глаз кустами и деревьями, а от врагов — будь то люди или звери — крутыми каменными стенами. В довершение всех чудес здесь протекал ручеек, бравший начало из крошечного водопада, так что Тина могла не только облегчить наконец ощутимо отяжелевший мочевой пузырь, но и умыться. Ну а отдаленность и уединенность этого укромного местечка позволяли к тому же накоротке пообщаться с Глиф.
— Где ты была? — строго спросила Тина, поставив живую куколку на камень перед собой.
— Была! — радостно улыбнулась кроха. — Была! Была! Там! Тут! Там! Тут! Один… — Она пригорюнилась и моргнула, словно собиралась заплакать. — Один! Совсем! Один! Беда, беда, о-гор-чение! Плакать! Го-ло-си-ть!
— Ты пряталась в замке?
— Замок? — удивилась девочка. — Ключ? Дверь… — Она явно была дезориентирована.
— Крепость! — попробовала помочь Тина.
— Боль-шой! Сильный! — обрадовался ребенок. — Креп-кий!
— В большом доме!
— Дом… — задумчиво повторила Глиф. — Жить, по-жи-вать… Боль-шой! Ог…ог…ог…ром…ный! Так?
— Да! — Тина уже и не верила, что они с этим когда-нибудь разберутся. — Да! Дом! Большой! Ты там была?
— Была, — кивнула девочка, — сплыла! — Улыбка расцвела на ее крохотных губках.
— Где ты пряталась?
— Много слов, — нахмурилась Глиф.
— Ты пряталась?
— Да!
— Где?
— Там! Там! Там!
— Черт!
— Где? — оживилась девочка.
— Где, где! У иволги в гнезде!
Вообще-то присловье было более чем неприличное, и его, наверное, не следовало произносить вслух, тем более при ребенке, но проблема взаимопонимания начинала выводить Тину из себя.
— Не понять, — моргнула кроха. — Не знать, не вни-мать. Плакать. — И она на самом деле заплакала. И следует заметить, это было просто душераздирающее зрелище. Девочка в красном платьице стояла на камне и заливалась огромными слезами, подвывая в такт мелко вздрагивающему тельцу. Ужас!