Сумеречный клинок
Шрифт:
— Се со! — просиял ребенок.
— Ремт! — удивилась Ада. — Я не сплю? Вы знаете старую речь?!
— А вы нет?
— Откуда бы?
— Тогда продолжайте мучиться… Я скоро вернусь, посмотрю, что там и как с мэтром Керстом, тогда и решим, что будем делать дальше. Договорились?
— А у меня есть выбор? — вздохнула Ада.
— Выбор есть всегда, — бросил Ремт, просачиваясь сквозь дверь, — просто мы не всегда знаем, каков он из себя…
«„Ночь тиха, природа внемлет богу“… [9] Что за хрень?»Стихи всплыли в памяти сами собой, но Тина никак не могла вспомнить, где и когда их слышала. Только почему-то почудилось вдруг, что кто-то тронул ее сердце птичьим перышком. Почти невесомо, но ощущение сладкого томления ни с чем не спутаешь.
Ночь тиха…Ночь и в самом деле удивительно тиха. Тина слышала далекое тявканье лисы, и бег барсука, и взмах крыла сонного перепела…
9
Несколько измененная строфа из стихотворения М. Ю. Лермонтова «Выхожу один я на дорогу…». У Лермонтова вместо слова «природа» стоит — «пустыня».
«Ночь тиха… Санаэ ке ко э вьера… Природа… Чmo?! — слова возникали из небытия, простые и ясные в своей невероятной красоте… — То э нетте э котто то нэ… Природа внемлет богу…»
Тихий голос, мягкий, добрый… Тепло очага… запах ароматических свечей…
Тоэна вийера… Спи, расцветающая…
— Тина!
Она вздрогнула, очнувшись от грез.
— Извините, Виктор! Я, кажется, задремала.
— Вот и мне показалось, — улыбнулся ди Крей. — Но придется потерпеть, дело еще не сделано, не так ли?
— Виктор, а что означает «вийера»?
— «Вийера»? — переспросил ди Крей. — Странное слово… — нахмурился он. — Вроде бы знакомое, но, как бы это сказать, непривычное. Это непременно «старая речь», но я не помню такой формы. По смыслу что-то, связанное с плодоношением, расцветом, цветами, в общем, ботаника какая-то… А почему ты спрашиваешь? Откуда оно вообще взялось?
— Не знаю, — Тина не хотела говорить правду, но ничего не сказать означало возбудить излишнее любопытство ди Крея, а его любопытство…
— Не помню, — сказала она. — Всплывают в памяти какие-то клочочки, что-то из прошлого, но я была, по-видимому, слишком мала. Я так думаю.
— Значит, не помнишь. — Ди Крей откинулся назад, привалившись спиной к стволу дерева. — Странная у нас компания, миледи, очень и очень странная: кого ни возьми, у любого проблемы с прошлым.
— Чему же удивляться? — пожала плечами Тина. — Прошлое суть настоящее, вывернутое наизнанку.
— Что ты сказала? — насторожился ди Крей. — Откуда ты знаешь эти слова? Ты читала Книгу Заката?
— Что? — привычно «удивилась» Тина, одновременно ощущая, как в сердце входит стужа. — Какую книгу?
О нет, все так и обстояло, поскольку она никогда даже не слышала о книге с таким странным названием. И в то же время все было не так, поскольку едва только Тина услышала вопрос ди Крея, как тут же вспомнила, что есть слова, которые нельзя произносить вслух. Нигде, никогда, ни при ком.Но именно это она сейчас и сделала. И не важно, что она ни разу не помнит, что это за слова и откуда они взялись в ее бедной голове. Это все к делу не относится, а вот запрет…
«Стоп! — спохватилась она. — Но запрета-то и нет!»
Опаска осталась. Сохранилось неведомо кем вложенное в Тину понимание, что иные слова опаснее стали и огня. А вот запрет исчез. Его не стало, и оттого, вероятно, слова и сорвались с языка.
— Какую книгу?
— То, что ты только что сказала, — объяснил ди Крей, уже полностью вернувший себе самообладание. — Это цитата из Книги Заката — абсолютно запрещенной не только к чтению, но даже и к простому упоминанию!
— Где запрещенной? — спросила Тина и даже выругалась мысленно, потому что едва задала вопрос, как сообразила, что снова сболтнула лишнего.
— А и верно! — усмехнулся ди Крей. — Здесь, в горах Подковы, за это, пожалуй, не сожгут, хотя, бог свидетель, и здесь многие не обрадуются, если ты заведешь речь о Книге или «лилиях Калли». Впрочем, есть страны, где Книгу читают открыто…
Последние слова прозвучали задумчиво, а затем ди Крей и вовсе замолчал, уйдя в себя, что-то обдумывая или вспоминая. В такие моменты человека лучше не трогать — дать ему побыть наедине с самим собой, — но Тина решила, что один раз вежливостью можно пренебречь. Такой случай когда еще представится. Может быть, и никогда.
— Как вы сказали? — спросила она с самым невинным, простодушным тоном. — Лилии Калли? Что за странное название! Я о таких цветах даже не слышала никогда. Что это?
Вообще-то она не только слышала, но и видела. И да, это действительно был как бы цветок, только нарисованный, вернее, вырезанный на коже и покрытый красной тушью. А вот что означала эта татуировка, дама Адель ей так и не рассказала, так почему бы не послушать, что знает о «лилиях Калли» Виктор де Крей?
— Ты задаешь интересные вопросы. — Ди Крей все еще был задумчив, оставалось, правда, неясным, о чем его дума. — Впрочем, отчего бы и не рассказать. Вы, леди, следует признать, весьма образованная особа. Я имею в виду, для бедной сиротки. И я сочту за честь продолжить ваше образование. Итак, лет, стало быть, сорок назад наш император, царствие ему небесное, ведь я говорю о Якове Верне VI, прозванном за простоту нравов Блуднем…Никогда не слышала? Ну, значит, в твоем образовании, милая леди, действительно имеются значительные пробелы. Тебя прощает лишь то, что бедняга скончался лет за двадцать до твоего рождения, а за прилюдное поминание его прозвища резали языки и через десятилетие после его смерти. Так вот, одним из последних великих свершений этого царствования была война с княжеством Чеан.
— Постойте! — вскинулась более чем удивленная Тина. — Я… Мы учили географию… Разве Чеан не часть империи?
— И да, и нет, — усмехнулся в ответ Виктор. — Все не так просто, миледи, совсем нет. Чеан не удельное княжество, а Княжество,если ты понимаешь, в чем тут отличие.
— Да, кажется… Ну…
— Княжество Чеан — монархия, — объяснил ди Крей. — И в этом смысле ничем не отличается, скажем, от Сурского королевства. Девяносто три года назад, во время «Войны Городов»,Чеан формально признал Вернов своими сюзеренами. Княжество, однако, не платит Ландскруне ни налогов, ни дани, чеканит золотую и серебряную монету, имеет сильную армию и живет по собственным законам. Как так, спросишь ты, но секрет прост. Мир, я имею в виду трактат о мире, и признание, повторюсь, чисто формальное, вассалитета стали результатом полного истощения сил. Жестокая война истощила обе стороны — и империю, и княжество со всеми его союзниками — до последней крайности. Они просто не могли больше продолжать это безумие. Так и был заключен вынужденный мир, удовлетворявший — пусть и не в полной мере — амбиции сторон. Империя получила моральное удовлетворение, как бы поглотив княжество Чеан, включив его, пусть и формально, в свой состав, а династия Гарраганов не утратила не только престола князей Чеан, но и реальной власти, а значит, и могущества. Еще два слова о союзниках, чтобы ты поняла, как такое могло случиться. За спиной князя Чеан стояли города-государства Союза Трех Долин. Это к югу отсюда…