Сумеречный клинок
Шрифт:
«Молодец!» — отметил Виктор, не любивший — во всяком случае, в нынешней своей ипостаси, — когда люди начинают заедаться без всякого видимого повода. А Сандер Керст ничем, кажется, даму Адель не задевал, так что попытка «отыграться на постороннем»за какие-то свои, никак с этим «посторонним» не связанные неприятности показалась Виктору излишней.
— Ремт, друг мой! — сказал он, вставая. — Как смотрите, не прогуляться ли нам между делом по окрестностям? Проведем рекогносцировку, если не возражаете.
— Отнюдь, друг мой Виктор! — На лице Ремта возникло выражение, именуемое обычно «смешанными чувствами».Тут были и некие, возможно, и не оформившиеся пока в конкретные формы,
— Прошу прощения, сударыня, — поклонился он Аде. — Дамы и господа! — короткий поклон Тине и Сандеру. — Труба зовет! Идемте же, Виктор, и исполним свой долг!
Вряд ли кто-нибудь из присутствующих понял, что здесь происходит, но Виктор не мог не отметить, что «Ремт» не потерял и малой доли своей не раз и не два отмеченной даже и выдающимися свидетелями феноменальной проницательности.
— Итак? — спросил Ремт, когда они удалились от лагеря на достаточное для разговора тет-а-тет расстояние.
— Я знаю, кто вы, — сказал Виктор, ощущая известную меру облегчения. — Я не знаю, маршал, как это возможно, но вы — это вы.
— Маршал…
— Маршал Герт де Бройх граф д’Альер.
— Как вы узнали? — В этом вопросе было больше озабоченности, чем удивления.
— Я вас вычислил, — усмехнулся Виктор. — Знаете, граф, как это бывает: слово здесь, слово там, жест, реакция на невинную шутку. Это похоже на то, как складывается мозаика.
— Что ж, — сдержанно поклонился Ремт Сюртук, одновременно снимая с рыжей головы свой вполне дурацкий котелок. — Снимаю шляпу перед вашей проницательностью, сударь. Мы знакомы?
— Это тот вопрос, который я хотел задать вам сам.
— Увы, — развел руками Ремт. — Я вас не помню, сударь, хотя, видит бог, это ни о чем не говорит. Я не помню никого. То есть помню, но только формально, по именам. Вот, помнится, у меня была жена. Ее звали Трёй. Еще любовница Агнесса, и еще одна — Клара… Впрочем, судя по всему, я был тот еще ходок, но, уверяю вас, Виктор, я не помню о них ничего, кроме имен. Как они выглядели, как целовались… Все исчезло вместе с моей бренной плотью. Кстати, вы не в курсе, как именно я умер? Последнее, что я помню, — подготовка к битве. Дело происходило в окрестностях города Корн. Была ночь. Наутро нам предстояло сражение с императорской армией. У маршала Агнуса было вдвое больше кавалерии и втрое больше пехоты. Исход битвы представлялся очевидным, и мы — нас было трое в палатке: я, герцог Захария Фокко и барон Рох фон дер Гайхенгердт — поклялись умереть, но не отступить… Итак?
— Постойте, граф! — нахмурился Виктор, понимая уже, что по случаю наткнулся на некое крайне важное обстоятельство. — Вы сказали Захария Фокко? Герцог носил на плече «лилию Калли»?
— Вы правильно поняли, Виктор, — кивнул маршал. — Меня этот момент в рассказе нашего уважаемого мэтра Керста, надо отметить, тоже сильно удивил. Ведь если Захария был там и тогда со мной, то велика вероятность, что он не пережил сражение. Но тогда он не может быть отцом Тины, ведь дело происходило почти тридцать лет назад. Однако он мог и уцелеть… В этом случае ему ничто не мешало зачать Тину, но вот ее права на титул в этом случае… Да и не мог он погибнуть во время войны с чинками. Кто бы взял его в армию после открытого участия в мятеже сектантов?
— Есть еще одна тонкость. — Ди Крей помолчал мгновение, размышляя над тем, стоит ли озвучивать некоторые детали той давней истории. — Захария Фокко — сын Надин Риддер. И более того, велика вероятность, что он бастард императора Якова.
— Что ж, если так, уцелев в сражении, он мог избежать казни. Ведь Агнус приходился ему родным дядей, а император — кузеном…
— Да, так могло случиться, — согласился Виктор. — Маршал Агнус… Он сделал все, чтобы сохранить вам жизнь, граф, но Людвиг Верн был непреклонен. Вас обезглавили в военном лагере Агнуса Риддера через три дня после сражения.
Ди Крей оказался прав, не в первый уже раз, впрочем, доказав, что он опытный и знающий свое дело проводник. И хотя чем дальше, тем больше Тина сомневалась в том, что Виктор провел всю свою жизнь в горах Подковы, его знание хребта Дракона и Старых графств не вызывало сомнений. Вот и на этот раз, едва взглянув с вершины холма на далекий еще, но такой, казалось бы, близкий вход в ущелье Сгоревшей сосны, ди Крей сразу же сказал, что «видит око, да зуб неймет»:хорошо, мол, если завтра к солнечному перелому дойдем. Так и вышло. То одно, то другое — разлившийся ручей, старые промоины, бурелом, — все время что-нибудь мешало им достигнуть ущелья, заставляя то идти в обход, то искать переправы. И погода снова испортилась. Похолодало, почти весь день тринадцатого накрапывал противный холодный дождик. Тем не менее Виктор и Ремт неизменно были в авангарде, находили дорогу и вели отряд вперед. К ущелью вышли уже в сумерках, но бивак разбили, лишь серьезно углубившись в узкую с высокими обрывистыми склонами долину, в одной из больших пещер западной стены. Ущелье здесь шло почти точно с севера на юг, но, по словам того же ди Крея, в скором времени должно было повернуть на восток, чтобы еще позже снова устремиться на юг, впрочем, уже гораздо выше того места, где путешественники находились теперь.
Ночевка прошла спокойно. Даже костер разожгли, так как Ремт Сюртук, ходивший на разведку и наверняка использовавший при этом нечеловеческие свои способности, заверил компаньонов, что погони «не слышно и не видно». Во всяком случае, лесистые холмы, оставленные путниками на севере, были, по его утверждению, безлюдны, что выглядело вполне логично. Либо погоня так и не собралась, либо ушла в другом направлении. И в самом деле, только сумасшедший отправился бы теперь — в преддверии зимы — в горы, не имея теплой одежды, продовольствия и необходимого снаряжения. А о том, что все это у беглецов есть, узнать так быстро обитатели замка Линс просто не могли.
— Погляди-ка, девочка! — тронула Тину за плечо дама Адель. — Вот она, Сгоревшая сосна.
Сосна оказалась узнаваемой, но без хвои и совершенно черной, словно ее высекли из цельного куска каменного угля. Она была высока — метров десять, пожалуй, — и стояла ближе к восточной стене ущелья, по ту сторону быстрого ручья, совсем немного недотягивающего до звания реки.
— Говорят, молния ударила, — объяснила дама Адель. — Лет сто с небольшим назад. А до того, рассказывают, другая была. Стояла то ли чуть ниже, то ли чуть выше по течению. Тоже одинокая и тоже сожженная небесным огнем. Стояла, стояла и вдруг в один миг рассыпалась. Мне старик из местных охотников рассказывал, будто бы сам видел. Твердая была, словно камень. И простояла чуть ли не двести лет. А потом подул ветер, и не так чтобы буря или ураган — просто ветер, и сдул напрочь, развеял, как мягкий пепел. А на следующий год вот эта сгорела. И так уже тысячу лет или больше, но правды, разумеется, не знает никто, хотя в Квебе есть несколько летописей и хроник, так там записи еще с допотопных времен сохранились. По ним выходит, сгоревшие сосны в этом ущелье испокон веков стоят, а отчего так и зачем, не знает никто.
«Ну надо же! — удивилась Тина. — Самое настоящее чудо, а мы стоим и так вот запросто на него смотрим. Невероятно!»
И в этот момент природную тишину утра, украшенную шелестом ветерка в кустарнике да приглушенным говорком ручья на перекате, разорвал резкий крик. Звук был сильный, долгий, и не поймешь сразу, кричит ли это неизвестная птица или человек — женщина с высоким горловым голосом. Тина вздрогнула и почти машинально перевела взгляд на старый каменный дуб, росший неподалеку от того места, где она остановилась, но уже по эту сторону ручья. В его ветвях…