Сумеречный судья
Шрифт:
— Дай почитать.
— Правда, потом Джекиру Кален-Куронду отрубили голову, — продолжал я. — Жаба подала в суд и доказала, что именно она является настоящим первосвященником, а человек, в котором она жила, — всего лишь оболочка, наподобие кожи или раковины.
Газета вспыхнула, и обгорелым пеплом упала на пол.
— Демоны не могут их читать, — пояснил я.
— Почему? — спросила Френки и выругалась.
— Именно поэтому, — смиренно ответил я.
За окнами
— Вот видишь, Френки, — произнес я. — Как рождаются легенды и обрастают мохнатыми подробностями. Зденек Лишка увидит мансарду поэта разграбленной, и будет глубоко уверен, что нашел новое доказательство убийства.
— Да, — согласилась девушка. — И еще много лет станет давать интервью об этом.
Королевский следователь оказался гномом, — таким высоким, что его наверняка часто принимали за гибберлинга. Черный мундир вышел для него длинноват, и ног почти не было видно; только носки сафьяновых сапог торчали вверх, словно украдкой выглядывали из-под подола и пытались узнать — какой дурень умакает их то в грязь, то в дорожную пыль?
Впрочем, рассмотреть они смогли бы лишь бороду.
Думаю, гном бы хотел подрезать низушку; в мундире он походил на шахматную фигуру. Однако подпускать ножницы к униформе нельзя. Вдоль бортов шли изящные алмазные руны, воспевавшие басилевса; струились по рукавам, скатывались на обшлаги, затейливо играли с серебряной пуговецью.
Благонамеренность пеленала королевского претора, как паутина. Он не мог ушить свой мундир, не отхватив у господаря титул «златоволосый» или «великий князь гнилостных зомби». А поступать так не стоит, если не хочешь оказаться на мифриловых рудниках.
— Я претор, — произнес королевский следователь, подходя к нам. — И мне не нравится, когда в моем городе убивают людей.
— Да? — спросил я. — Как удачно, что вам не принадлежит ни одного города.
Если бы я хотел сделаться его другом, мне стоило начать знакомство с какой-нибудь иной фразы. Но я не хотел.
— Что им было нужно? — осведомился гном.
— Хорошее воспитание, — ответил я. — И немного мозгов при рождении. Думаю, с их стороны было бы неразумно просить о большем.
— А еще, — произнес претор. — Я не люблю, когда в мойгород приезжают штучки, вроде вас. Считают себя важными. Не думайте, будто длинные уши дают вам право лупить людей.
— Что вы, — возразил я. — Право убивать дано нам от рождения.
Он покачал головой. Бедняга сильно сожалел, что нападение на нас не закончилось более удачно.
Франсуаз отвела меня в сторону.
— Если не прекратишь дразнить его, — сказала она. — Я защемлю тебе член прищепкой.
— Мне бы это понравилось.
Я провел ладонью по лицу.
— Не знаю, почему я так взъелся на этого претора, — признался я. — Он не более тупоумен, чем остальные. Наверное, все дело в этом соловушке и шумихе, которую подняли вокруг него.
— Что ты имеешь против поэтов?
— Наверное, все. Ненавижу их еще со школьной скамьи. Когда меня заставляли учить наизусть гнилые стишки, и все должны были ими восхищаться.
— Мне казалось, тебе нравится искусство.
— Нравится. Но тогда никто меня об этом не спрашивал. Это очень похоже на изнасилование — меня принуждали что-то испытывать, и всем было плевать, что я чувствую на самом деле.
— Так вот в чем дело. Мальчик не любил ходить в школу?
— Терпеть не мог. С тех пор я презираю и поэтов, и так называемую серьезную литературу. Что есть поэзия без этой своры горластых ничтожеств? Только они дают автору право быть Поэтом или списывают его в бумагомараки. Успех коммерческого романа создается при помощи рекламы, и это нормально. Но успех серьезнойкниги невозможен без какого-то мерзенького сумасшествия вокруг нее, без сотен Лишек, которые хлещут по утрам чужое вино, да вылизывают ступени перед кумирами.
В коридоре прогремели шаги. Казалось, незнакомец собрался проломить пол и оказаться на этаже внизу. Претор всполошенно зыркнул глазами, словно ожидал никак не меньше, чем святого архангела.
Дверь не могла распахнуться, так как была выбита; в противном случае, ее, того и гляди, высадили бы снова. На пороге появился дергар, такого большого роста, что, прикрути к нему петли, и его можно было навесить вместо створки.
Два тяжелых рога росли из висков демона. Во лбу поднимался третий, идеально ровный, — видно, хозяин подтачивал его перед сном мифриловой пилкой. Делать это запрещено; жрецы учат, что форма рогов дергара говорит о его характере. Если сознание чисто, а воля крепка, — костяной отросток получится идеальным, а любая неровность будет кричать о том, как много грязи скрывается в тяжелом черепе.
Этот запрет, конечно, не соблюдают; а там, где лгут все, некому их разоблачить.
Тяжелый плащ, из алого бархата, стекал с широких плеч гостя. На груди он был отделан мертвыми крыльями фейри, и черное магическое стекло жадно пожирало энергию собравшихся здесь людей.
Незнакомца сопровождали три орка, и, судя по их внешности, этих ребят нашли в том же лукошке, что и наших недавних посетителей.
Претор посмотрел на него с видом человека, который знает, что сейчас получит пощечину, и пытается выглядеть при этом достойно.