Сумерки божков
Шрифт:
— А я, — продолжал он трещать, — я, милостивый государь мой, имею к вам личное дело. И даже не одно-с, — хо-хо-хо-хо! — но целую коллекцию дел, — с вопросными пунктами, требующими немедленных ответов. Во-первых, вот-с…
Толстяк добыл из жилетного кармана измятую визитную карточку, небрежно исчерченную карандашом.
— Сие обрел я сейчас в режиссерской на собственном своем столе. Извольте слушать: вас касается… «Любезный друг, Мартын Еремеевич…»
Он остановился, прищурился и щелкнул языком:
— Без «еров» и «ятей» пишет собака![24] Модник! Сразу видать, что
Любезный друг, Мартын Еремеевич! Не в службу, а в дружбу, добудь, брат, у г. Нордмана его фотографический портрет, а также краткие биографические данные и весь этот материал доставь в редакцию «Почтальона» — буде возможно сегодня же, чтобы успели поставить в воскресное приложение… Хотел я посетить вашего юного композитора сам для добропорядочного интервью, но он, оказывается, живет где-то у черта на куличках, так что, признаться, лень ехать, а когда застать его в театре — не знаю, скажи по телефону.
Твой…
— Не подписано, а напечатано: Самуил Львович Аухфиш, секретарь редакции «N — ского почтальона» и сотрудник столичных газет… Компрене?..[25] Сам Аухфиш… Это не баран начихал!
— Я понял, господин Мешканов, — сказал молодой человек. — Я, конечно, знаете, очень благодарен… Только — как же это?.. Мой портрет в газетах, моя биография, интервью… Я, знаете, совершенно смущен… Я никак не ожидал и… и не знаю даже, как все это делается… Рассказать всю свою жизнь так, чтобы она стала понятною постороннему человеку, я, право, знаете, даже не в состоянии… Притом это так сложно, трудно, длинно… Я уверен, что нам целого дня будет недовольно, чтобы объясниться, а я, знаете, не располагаю настолько своим временем…
— Ну целый-то день вашу исповедь слушать — это и у меня, и у милейшего нашего Шмуйлы Аухфиша тоже времени не найдется, — перебил хохочущий Мешканов. — Нет, вы вот что… Я вас обработаю в пять минут… Когда изволили родиться?..
— В 18-м, 7-го декабря.
— На другой день Миколы[26]; стало быть, опоздали сутками к празднику… хо-хо-хо-хо!.. Родители и место действия?
— Отца звали Константин Нордман. Он был швед, служил техником на рафинадном заводе — знаете, графов Храбринских в Киевской губернии… Там я и родился. Мать Ольга Андреевна — русская…
— Имел честь вчера познакомиться. Почтеннейшая особа… И, надо думать, красавица была: до сих лет эффект сохранила, — не заметив — мимо не пройдешь. Родитель здравствует?
— Я никогда не видал отца. Он, знаете, был немножко чудак… знаете, личным не интересовался, только думал о Боге и о свободе человеческой. Прочитал, знаете, однажды в газетах, что в Южной Америке война — чилийцы за демократию свою дерутся… Задумался, бросил службу у графов и уехал, знаете, добровольцем… Там и пропал…
— Тэк, тэк, тэк… позвольте, позвольте: сие надо записать — Аухфишу для поэзии… хо-хо-хо-хо!.. Анекдот для ихнего брата — великое
— Даже и не в некотором роде, — улыбнулся молодой человек, — а во всех родах… Мама моя ведь была совсем молодая тогда… скоро, знаете, опять замуж вышла, тоже за Нордмана, одного дальнего родственника нашего… чрезвычайно богатый человек, знаете… Ну у них, знаете, своих детей очень много появилось… Так что я… я у няньки своей возрастал… там, знаете, на заводской слободке… Ее звали Горпина, а по фамилии Пимоненко… Только об этом, что я у няни долго один оставался, если можно, Мартын Еремеич, лучше бы, знаете, не писать: маме, знаете, будет неприятно!..
Голос Нордмана, и без того глуховатый, упал, стал больной и робкий, а глаза выцвели и потускнели. Режиссер покосился на него из-за записной книжки. «Мамашенька-то, как видно, — сахар!» — подумал он и ничего не сказал.
— Образование-с?
— Да-а-а… какое же?.. — краснея, с запинками, возразил композитор. — Я правильного образования не получил… Когда был маленький, ходил в заводское училище… там есть, знаете, техническое, двухклассное… чтобы подготовлять мастеров на графские заводы… А потом — мне уже лет тринадцать было — отчим умер, мама вытребовала меня от няни Горпины… ну и, знаете, в ужас пришла, какой я неуч, и — что говорю, как хохол… Взяла мне репетитора готовить в гимназию… Я, знаете, экзамен сдал, а учиться не стал…
— Хо-хо-хо-хо! Убоялся бездны премудрости! Так-таки и не стали?
— Так, знаете, и не стал.
— Да ведь драли, поди?
— Нет, — с веселым конфузом сознался молодой человек, — хотели драть, но, знаете, не успели: я тогда за границу убежал…
— За гра-ни-цу?!
— Да, знаете, — в Галицию, где Карпаты… местечко Закопане… еще озеро там знаменитое…
— Это вы тринадцати-то лет?
— Нет, мне уж близко четырнадцати было… Да ведь я, знаете, пешком, — словно извинился композитор.
— Уж полагаю, что не в карете… хо-хо-хо-хо!.. осмелюсь, однако, осведомиться, достоуважаемый сэр: за каким, собственно, выражаясь вежливо, чертом угораздило вас попасть на это самое Закопане?
Нордман радостно просиял и сделался совсем похож на ребенка.
— Знаете, это ужасно глупо, хотя… ужасно было хорошо!.. Я, знаете, тогда прочитал один роман… «Борьба за правду»… Эмиля Францоза сочинение, знаете…[27]
— Не читал!
— Это, знаете, о том, как один мужик, гуцул, — Тарасом звали, — не мог найти справедливости ни у пана, ни у начальства, ни у суда, ни, знаете, у самого императора в Вене… ну и, знаете, сделался разбойником в Карпатах, чтобы водворить в своей земле справедливость… Наивно, конечно, знаете, но ужасно, ужасно хорошо… Я именно к нему и ушел, к Тарасу…
— Разбойничать? — захохотал режиссер.
— Да, знаете, все… как он там прикажет… мне он, знаете, ужасно как нравился, и я его ужасно уважал.
— Ну а язык? ведь вы же мальчишка были! Как же вы ушли без языка?
— Нет, отчего же без языка? Я же в Малороссии вырос: одна и та же мова, и народ один… Да, я и по-польски говорю с детства… и на еврейском жаргоне с грехом пополам объясниться могу… В киевских местечках, знаете, это — как-то само собою приходит: смешанная жизнь, знаете… Нельзя без этого…