Сумерки божков
Шрифт:
— И долго — хо-хо-хо-хо! — вы разбойничали у вашего Тараса?
— Нет, знаете, ведь — когда я пришел и стал расспрашивать — оказалось, что его пятьдесят лет тому назад повесили… Я очень жалел… Если бы знал, так не пошел бы, знаете…
— Полагаю! Хо-хо-хо-хо!
— Песни у них там чудесные, — задумчиво сказал Нордман, — я там поразительной красоты мелодию слышал… Или тоже, знаете, когда другие пастухи — которые из стариков — на жилейках[28] играют… удивительно!.. Я ведь целое лето стадо пас…
— Хо-хо-хо-хо! Час от часа не легче! Нет, отец родной, вы простите меня, старика, вы — антик! Я вас интервьюировать не гожусь. Пусть сам Аухфиш… Хо-хо-хо-хо! Вы для него клад! прямо клад! Фельетон на тысячу строк! Полтораста целковых построчного гонорара!
— Другого занятия не было, — ну и пас… Это, знаете, очень тяжело, но и прекрасно… Я, знаете, понимаю, почему
— Ну Бог с нею, Эдгар Константинович, с тишиною: это мы с вами в другой раз на свободе пофилософствуем о тишине… Как вы музыкою стали заниматься?
— А это, знаете, ксендз Ксаверий и шинкарь… еврей-шинкарь[29] — Хаим Абрумович… Он подметил, что я самоучкою на скрипке играю — ну и сочиняю… Потому что, знаете, — оправдался Нордман, — как же бы я не сочинял? Если бы я не сочинял, мне бы нечего было играть: ведь я чужого ничего не знал, да и нотам только потом уже в Лейпциге выучился… Я должен был сочинять, чтобы играть!.. Знаете, — воодушевился он, — отличные они были люди, шинкарь Хаим и ксендз Ксаверий… Они оба были старые, как лес, и имели много несчастья в жизни… И их обоих согнуло дугою к земле… И они были враги… Но они оба, знаете, любили музыку и любили меня… Они приходили ко мне в горы и сидели на камнях, покуда я играл… Бывало, знаете, сыграю я им, — ксендз Ксаверий спрашивает: «Хлопец, что ты играл?..» А я — как отвечу? Ведь не нотное что-нибудь, свое играл, что в голову приходило: почем же я знаю, что играл?.. Ну, знаете, отвечаю, что шум лесной играл… или там про утреннюю звезду… про горный ручей, как над ним качаются в вешнем ветре цветы, и в небе плывет белое облако… Они переглянутся, покачают головами: ну играй, играй!.. Еще им очень нравилось, знаете, песня о потерянной овце… Абрумович всегда плакал, когда слушал… Знаете, у меня в «Крестьянской войне» во втором акте хор «апостольских братьев»? Ну вот она самая, знаете.
— Да, батенька, от этого вашего хора действительно мороз по коже подирает… Волчье что-то…
— Да ведь, знаете, как же иначе? Где потерянная овца, там и волки…
— Это они, что ли, в Лейпциг-то вас отправили? ксендз и шинкарь этот?
— Да… Слушали, слушали, переглядывались, переглядывались, а потом в один прекрасный день, осенью ксендз зовет меня к себе и говорит: «Вот тебе хорошее платье, одевайся, мы сейчас едем в Лейпциг, — будешь там учиться музыке…» Я говорю: «А деньги?..» — «Не бойся, пан Абрумович обеспечил тебя на весь курс… будешь его стипендиатом». Я вам говорю: чудесные, знаете, были люди!.. Умерли теперь оба… Жаль: не дождались, чтобы я поставил свою первую оперу… И мне, знаете, тем грустнее, что я потом огорчал их очень…
— Кутили, что ли, в Лейпциге-то?
— Нет, я не могу пить: у меня болит голова…
— А по женской части? — подмигнул Мешканов.
Композитор отвечал очень серьезно.
— Я всегда должен быть влюблен, — знаете, это — как гигиена души: без этого я не могу хорошо писать и думать. Но долго любить я, знаете, не могу: скучно. И к разврату тоже не склонен: погано. Нет, я просто учился очень скверно в Лейпциге, вот что было с моей стороны совсем не-благодарно и нехорошо… А с другой стороны, знаете, что же делать? Мне сочинять очень хотелось, а классицизм этот, знаете… сушь ведь ужасная… гимнастика… формы… Откровенно говоря, я в консерваторию-то редко заглядывал… больше со студентами по кнейпам[30] о политике разговаривал… читал тоже ужасно много… Шопенгауэра[31] Толстого… Ницше[32]… Вот и «Крестьянскую войну» свою тогда вычитал… У Каутского. Знаете, есть такой социолог Каутский?..[33]
— Нет, не знаю, — спокойно возразил Мешканов, — и, по званию своему, не обязан знать. Хо-хо-хо-хо! Это уж будет черт знает что, ежели от оперных режиссеров знакомства с социологами начнут требовать… И без того с нашим Кереметевым, да с Андрюшею Берлогой у нас, обыкновенных смертных, мозги в яичницу обращаются. Намедни, как «Юдифь» возобновляли, — хо-хо-хо-хо! — такого Лэйарда и Бругша заставили развести, что просто не голова у меня теперь, но ассиро-вавилонское отделение восточного факультета.[34] Хо-хо-хо-хо! Я вот, сударь вы мой, Эдгар Константинович, никогда ни в Риме, ни в Помпее не бывал,
— Да нет же, — смеясь и конфузясь, защищался композитор. — Вы перевернули мои слова. При чем политическая экономия? Я, знаете, читал книгу Каутского «Из истории общественных движений» и в ней нашел этот сюжет — о Маргарите Трентской и Фра Дольчино…[37] больше ничего! Если вам что и придется теперь изучить, то не более, знаете, как итальянское искусство XIII–XIV века…
— Это для нас уже азбука! Прерафаэлизм![38]
— И природу Пьемонтских Альп.
— Эх, жаль, опера ваша идет слишком скоро, а то испросил бы я командировочку в Турин для изучения обстановки на месте! У нас это быстро: денег не жалеют… Хо-хо-хо-хо!.. Там есть такой Restaurant de Paris [39]: пальчики оближешь!.. Но — шутки в сторону. Благо вы сами заговорили о сюжете вашей «Крестьянской войны», — приступим к делу номер второй. Садитесь-ка, батенька, в уголок да послушайте предисловие к вашей опере, которое Кереметев намерен напечатать в программах… Вы ведь знаете это наше обыкновение: предлагать публике руководящие статьи к спектаклю? Кереметев мастак по этой части и очень гордится своим мастерством, хо-хо-хо-хо!.. Но старик самолюбив, как черт, и — ошибок боится, а замечаний не выносит. Один я умею кое-как его облаживать. Так вот и послушайте, кормилец вы мой. Если наш энциклопедист великий — хо-хо-хо-хо! — что-нибудь напутал или наврал, так уж вы лучше меня предупредите, а я его наведу… А то — напрямик-то с ним вам нельзя: задарма поссоритесь… А Кереметев — не на сегодня только вам пригодится… и напредки человек, хо-хо-хо-хо! — нужный. Ох, нужный молодому композитору человек главный режиссер!.. Нужный!.. Хо-хо-хо-хо!
— Но, Мартын Еремеич, — робко напомнил Нордман, — вы же говорили, что меня ждет Поджио?
Мешканов отмахнулся рукою.
— Он свои полотнища три часа развешивать будет… Пусть один посмакует! Он vis-a-vis [40] со своею мазнею во сто лет не соскучится… Успеем к Поджио! Вы кереметевского творчества послушайте…
Фра Дольчино и дольчинисты
Вступление
к новой опере Э.К. Нордмана «Крестьянская война»
Очерк главного режиссера N — ской городской оперы «Дирекция Е.С. Савицкой» Захара Венедиктовича Кереметева
Действие оперы Э.К. Нордмана переносит нас к концу XIII и к первым годам XIV века, в эпоху, когда рост пролетариата и мистическое настроение народа в Италии и Провансе вызывали к жизни коммуны нищенствующих монашеских орденов и как дальнейшее их развитие и необходимую идейную поправку к ним — еретические учения, отрицавшие собственность. Среди сект, возникших именно на таких началах, примечательна коммуна так называемых «патаренов» или «апостольских братьев». Слово «патарен» — производное от pates, старое полотно, лохмотья обозначает — «тряпичник», и уже с XI века термин «патария» употребляется в итальянских летописях для характеристики брожений в низшем сословии…
— Хо-хо-хо-хо… Тут Захар козыря пустил — филологией блеснул: понимаете?
...В XII веке патаренами называли в Италии валденсов и других еретиков… В XIII веке название это перешло на апостольских братьев, Основателем секты явился около 1260 года некто Герардо Сегарелли из деревни Альзано, близ Пармы…
— Позвольте, однако, — я что-то не помню такого в опере!.. Кто у нас его поет?
— Да его нету у меня… Это был, знаете, учитель Дольчино…
— Ага! Учитель!
...Последователи Сегарелли, подобно первым христианам, называли друг друга братьями и сестрами; они жили в строгой бедности и не должны были иметь ни собственных домов, ни запасов на другой день, ни чего-либо, служащего для удобства или наслаждения. Когда у них пробуждался голод, они просили первого встречного о пище и ели все, что бы им ни дали Богатые люди, вступая в секту, должны были отказаться от своего имения и предоставить его в общее пользование братства…