Сумерки человечества

Тимченко Кирилл

Внизу, у стены здания толпились еще несколько карателей из моего отряда, не торопившиеся залезать в машины и с важным видом о чем-то разговаривавшие с бригадиром, который, впервые на моей памяти, стер с лица ощущение собственного превосходства и даже вроде прислушивался к этим людям. В результате трое из них вернулись в казарму, а последний, даже без оружия, вместе с Юрьевым сел в грузовик.

И сразу после этого завели моторы. Получается, все ждали только их, даже и не думая поторопить. Я еще раз посмотрел на татуированного, державшего себя сейчас с очень независимым видом. Рядом с ним никого не было, Пень, о чем-то все же договорившись, отсел подальше, только один из карателей, покачивая в руках почти новенький АКМ, сидел на полу рядом с его ногой, упершись спиной в доску, служившую сиденьем. Сидеть рядом с этим человеком, наверное, еще никто не был достоин. Глубоко вздохнув, я снова повернулся к улице. Мимо мелькали снова обжитые дома, в окнах некоторых из которых даже появились

занавески и живые цветы, аккуратно выставленные на подоконник в цветастых горшочках. На улицах было очень мало невооруженных людей, не считая рабов, которые были буквально на каждом углу и приспособлены под всю грязную работу. Выглядели они жалко и беспомощно, не смея даже глаза от земли отрывать. От свободных их сразу отличало наличие небольшого черного стека на поясе, прикрепленного небольшой веревочкой и покачивающегося в такт ходьбе. У карателей и военных Республики я таких тоже не замечал, наверное, в этом случае само наличие оружия подразумевало личную свободу человека. Рабы ровняли землю, ремонтировали старые дома, что-то строили, что-то разбирали, вывозили мусор и появлялись в любом месте, где была нужна тяжелая физическая работа. Вид у многих был настолько изможденный, что было только удивительно, как они не помирают прямо на ходу. Кто-то из них сохранил даже свою одежду, в которой попал в плен, сейчас уже превратившуюся в грязное тряпье, но все еще проглядывавшую как офисные костюмы и явно не дешевую. Сейчас ей грош цена, даже в изначальном виде, вечно живая мода все-таки издала последний писк и сдохла, превратившись в ненужный остаток прошлого, уступив место практичной одежде, отличавшейся надежностью и удобством, но никак не эстетической красотой.

Хотя когда-то, в переводе на рубли, все эти рубашки и брюки были очень дороги и не каждому доступны.

Машины притормозили у ворот, обозначавших конец обжитой территории, за которой уже начиналась земля зомби, живых мертвецов, наверное, самое обширное и сплоченное территориальное образование за всю историю Земли, где любой из людей был всего лишь вторженцем, к тому же очень вкусным.

Держали нас там не очень долго, наверное, ровно столько, сколько понадобилось времени для открытия ворот, почти не скрипевших и не нарушавшей напряженной тишины, повисшей здесь. Даже мотор грузовика зазвучал как-то по-другому, как только выехал за линию укреплений. Сидя на корме конечной машины, я смог вдоволь насладится зрелищем инженерного чуда Республики, собранном здесь. Разумно поступив, здесь никто не стал рыть ни окопов, ни блиндажей, понимая, что чем ближе находится человек к земле, тем он более доступная для зомби добыча, но и учитывая возможные нападения вполне разумны людей с огнестрельным оружием и даже возможными артсистемами, для которых высокие стены просто идеальная мишень, о которой можно только мечтать, строители не стали возводить и крепостные стены, ограничившись насыпью чуть выше человеческого роста, на которой из мешков и частокола была возведена стенка еще в полтора метра высотой.

Ее разбавляли приземистые и широкие блиндажи, с фронта выложенные кирпичом и укрепленные кусками стен и автомобилей. Из узких бойниц торчали стволы пулеметов и мелкокалиберных пушек. Провинциальный городок не заканчивался прямо за стеной, но для лучшего обстрела все дома перед стеной были разобраны или даже просто взорваны, благо снарядов для крупных орудий, способных издалека превращать укрепления противника в густое месиво, но совершенно беспомощных перед толпой зомби или легковооруженным отрядом автоматчиков, было как грязи. И использовали их больше как взрывчатку, чем по прямому назначению. Сразу перед насыпью был узкий, но глубокий ров, перед которым шли ровные ряды колючей проволоки, намотанной густо и без проходов, только проезды оставлялись открытыми. На самых опасных участках к проволоке привязывали пустые консервные банки, издающие ужасных грохот даже от самой слабой тряски.

Надежный и простой сигнал о появлении мертвецов. Кстати, несколько тел уже застряло в «колючке», одно или два даже шевелились, тщетно пытаясь вырваться, и лишь только сильнее разрывая собственные мышцы и кожу в клочья.

Дальше по улице, еще сохранившей бордюр и тротуар, дома уже никто не трогал, хотя на многих были следы пулевых попаданий, а внизу, под стенами, лежали добела обглоданные человеческие скелеты. Дома стояли пустые, разграбленные, с выбитыми стеклами, снятыми с петель дверями, с обгорелыми стенами там, где оставались включенными горелки или электроприборы, за которыми уже никто не смотрел. Чуть дальше начались огороды, в которых среди зеленевшей картошки и морковки, растущей навстречу солнцу, еще можно было увидеть отдельных недобитых мертвецов.

Намеренно зачищать целые территории никто не собирался, занятие неблагодарное, но вблизи человеческих анклавов зомби уже становились редкостью. Вообще, это не совсем сходилось с природой мертвецов, сползавшихся на живого человека как алкоголики к бутылке, но зомби тоже становились умнее, уже научившись выбирать между доступным и невозможным. Только «свежие» или неопытные зомби, так и не видевшие толком людей, с открытым ртом лезли на серьезные укрепления,

из-за которых в них разве только ракетами не палили. Я лично видел, как толпа зомби в городе начинала рассасываться при виде несущегося на полной скорости БТРа или звуке пулеметных очередей, словно понимая, что здесь все равно ничего не получится. А потом относительно тихая улочка, на которой и было что несколько пятен крови, да пара объеденных трупов, буквально взрывалась прущей со всех сторон мертвечиной, как только там появлялся один или несколько людей с автоматами, без брони и тяжелого вооружения. Каждый это понимал, как хотел. Кто-то говорил про зачатки разума, пользоваться которым к зомби возвращалась способность соответственно количеству съеденного мяса, другие говорили об охотничьих инстинктах, возникавшие у зомби уже исходя из самой его природы, все равно подчиненной законам эволюции, не смотря на всю свою невероятность.

Что бы это ни было, зомби умнели, а это уже неоспоримый факт. Одно это делало их опаснее в разы, чем в начале. Когда медленно бредущие тела вызывали приступы паники и неконтролируемого ужаса, превращая неглупых, в общем, людей, в легко съедаемое стадо, зомби побеждали именно за счет неспособности людей что-то и противопоставить. И когда это преимущество было утеряно, им пришлось как-то менять свое поведение, дабы не быть изничтоженными за считанные часы.

Городок плавно переходил в обыкновенную деревню, со старыми, деревянными, расставленными далеко друг от друга домами, каждый с большим огородом, где выращивалось практически все, что хоть как-то плодоносило в нашем, прямо скажем, не слишком благоприятном климате.

Здесь и брать было нечего, поэтому вооруженные отряды мародеров проезжали мимо, а обыкновенные выжившие, одиночки или сбившиеся в небольшие группки, здесь тоже не промышляли, боясь мертвецов, чувствовавших себя очень вольготно в подобных местах. И до заразы тут были одни старики да старухи, только и способные, что копаться в огороде, мертвецы смели их всех, поэтому сейчас на скамейках около старых крылечек, чисто вымытых и покрашенных, но все равно покосившихся от времени, сидели, как в жуткой карикатуре, покусанные старики, пялясь на дорогу невидящим взором, или же медленно прохаживаясь по своим огородам, тяжело переставляя непослушные ступни. На машины они почти не обращали внимания, только некоторые поворачивали вслед грузовикам головы, тихонько подвывая. Зараза чудес не творила, зомби со слабыми мышцами и хрупкими костями, доставшимися от стариков, могли не намного больше, чем и при жизни. Грузовик был для них недосягаемой целью.

Зато с машин по ним иногда стреляли, особенно если мертвец оказывался слишком близко к дороге. Тупо крутя головой, зомби пытался сообразить, что происходит, когда землю и ограду около него начинали врать пули, оставляя овальные следы от попаданий. Грузовики подпрыгивали почти на каждом повороте колеса, проезжая по ухабам давно не ремонтируемой сельской дороги, уже перешедшей из асфальтированной в грунтовую, так что стрельба с такой постоянно дергающейся опоры была неточная. Сами стрелки тоже не отличались меткостью, без всякой экономии рассаживая целые очереди в одного единственного мертвеца и все лишь для того, чтобы промахнуться и даже не задеть назначенную мишень. И почти каждый выстрел сопровождался взрывом хохота и грубым шуток, настолько громких, что даже через брезентовый тент все было отлично слышно.

Ни машин, ни тракторов, ни каких-либо других средств передвижения здесь заметно не было, только на самой окраине кучей металлолома возвышался обгорелый остов грузовика, в нутрии которого еще были различимы обугленные тела людей, перекрученные в самых невероятных позах. Дальше шла однообразная, почти не обработанная равнина, чуть разбавленная лесопосадками, молодыми березами и осинами, пучками выраставшей среди травы высотой человеку по пояс. Дорога петляла по такому травяному ковру как пьяная, словно ее нельзя было проложить ровно. О присутствии человека здесь напоминали старые фонарные столбы, лампы в которых перегорели задолго до того, как первый зомби открыл глаза. Провода, большей части которых не хватало, свисали низко, выгибаясь в длинные дуги, на которых уже сидели птицы. Только не разобрать, нормальные или уже зараженные, проносились мимо размытыми пятнами, исчезая так же быстро, как и появляясь.

Держа правую руку на спусковом крючке автомата, левую я положил на борт кузова и прислонился к ней головой, рассчитывая хоть немного отдохнуть и прийти в себя после всего, что случилось. Особенно громко давал о себе знать желудок, внутрь которого уже как сутки не попадало ничего съестного. Самое обидное, что ничего и не светит в ближайшее время, разве что только будут боевые сто грамм перед боем. На пустой желудок меня даже не то, что развезет, а буквально размажет по асфальту. Пить я не собирался, даже если мне предложат, но вот желудку все равно это не объяснишь, приходится подавлять голод силой воли, которая особой крепостью и не отличалась. Во всяком случае, раньше у меня не было особых случаев для проверки ее надежности. Как-то особенно не получалось прислушиваться к своим внутренним ощущениям, разве только к болевым. Они особенно приятными не были, от них хотелось только одного – как можно быстрее исчезнуть, забыться.