Сумерки империи

Мало Гектор

Я намеревался пересечь Сену в Вильнев-Сен-Жорж, но меня даже не впустили в деревню. Я начал настаивать, и меня опять едва не арестовали. Пришлось отправится в Корбей, куда я добрался только к вечеру.

Из Корбея, в котором был устроен громадный склад для снабжения немецкой армии, я на следующий день отправился в Монжерон. Но дальше этой деревни мне пройти не удалось. Местные жители рассказали, что один кюре, пытавшийся пройти через их деревню в Вильнев, был арестован. Пруссаки никого не подпускали к мосту, потому что в случае отступления он оставался для них единственным путем отхода.

Пришлось мне по дороге, которая пересекает долину Бри, двинуться в сторону Экуэна. Там я собирался выйти в

окрестности Сен-Дени и попытаться перейти линию фронта. В результате я примерно на двадцать лье отклонялся от изначального маршрута и терял, разумеется, массу времени. Но выбора у меня не было. В противном случае пришлось бы вообще отказаться от попытки добраться до Парижа, а это не входило в мои планы.

К моему удивлению, дороги в этой местности были буквально забиты. Такого я ни разу не видел по пути в Версаль. Сотни немецких экипажей двигались в обоих направлениях, причем, как правило, без сопровождения, словно они находились у себя дома, а не во вражеской стране. По этим дорогам осуществлялись поставки с центральных складов в Нантейле на передовые позиции. Я видел экипажи, тащившие платформы, груженные осадными орудиями. В больших пронумерованных повозках везли боеприпасы, продукты питания и посылки, направленные немецкими патриотами. В одной деревне мне даже пришлось вжаться в стену дома, чтобы пропустить двенадцать повозок полевой почты, которые в большой спешке везли письма и посылки из Германии. Глядя на этот бесперебойный транспортный поток, я подумал, что несколько решительных и умелых бойцов могли бы полностью дезорганизовать перевозки по местным дорогам. Интересно, как они будут вести осаду, если прервется снабжение армии, а солдаты, и без того считающие, что осада тянется слишком долго, перестанут получать из дома сигары и шерстяное белье.

С переднего края в сторону Нантейля зачастую двигались весьма странные транспортные средства, каких я отроду не видал. В основном это были маркитанты, мародеры и барыги всех мастей, которых завернули на передовой и отправили восвояси. Их лошади едва тащили тяжело груженные огромные повозки. Вот уж кому не хотелось, чтобы война поскорее закончилась! Они, словно хищники, собирали свою добычу вблизи линии фронта и увозили ее вглубь страны, а затем возвращались с грузом табака. Этот табак они продавали местным жителям, на которых была возложена повинность по снабжению немецких солдат, причем солдаты получали тот самый табак, который французы приобретали у немецких торговцев.

Мне понадобилось целых два дня, чтобы добраться до Экуэна. Здесь жил старый знакомый моей матери. Я надеялся, что он, несмотря на нашествие оккупантов, остался в своем доме, и сможет приютить меня и снабдить необходимыми сведениями.

Оказалось, что он никуда не уехал и по-прежнему проживает в своем доме. Правда, помимо него в дом набилось двадцать немецких солдат, да еще среди них затесался его бывший слуга, уволенный им больше года тому назад.

— Этот подлец, — сказал он мне, — делает нам ужасные гадости. Он ведь хорошо знает наш дом и все наши привычки. Так что теперь мы у него в услужении. Если ты останешься в доме, у него возникнут подозрения, и в результате тебя арестуют, а нас расстреляют или в лучшем случае депортируют в Германию. Советую тебе отказаться от твоих планов. Попасть в Париж сейчас нереально.

— Тем не менее, я должен попытаться. Если не получится, буду знать: я сделал все, что от меня зависело.

XIII

Направляясь в Экуэн, я был уверен, что без труда соберу сведения, касающиеся расположения прусских позиций. Я надеялся, что мои знакомые укажут мне места, в которых выставлены прусские посты, и тогда мне уже не придется двигаться вслепую, как это было в окрестностях Медона.

Друг моей матери,

не имея возможности приютить меня в своем доме, отвел меня к одному крестьянину, которому он полностью доверял. Его-то я и решил расспросить.

Но, к несчастью, крестьянин не обладал никакими точными сведениями, потому что в последнее время перемещения в этих краях, в особенности — со стороны Парижа, стали невозможны. С одной стороны, пруссаки блокировали все дороги, но, с другой стороны, на те же дороги буквально градом падали снаряды, летевшие из фортов Сен-Дени, что само по себе не располагало к приятным прогулкам. Крупные немецкие силы были сосредоточены между Пьерфитом и Стейном, а также между Пьерфитом и Эпинэ, а еще неподалеку от мельницы в Оргемоне немцы разместили артиллерийские батареи. Это все, что он мог мне сообщить. Но где конкретно находились рубежи обороны и передовые посты, он не знал. В одном лишь крестьянин был твердо уверен: нигде нельзя ни пройти, ни проехать, а тех, кто пытался проскочить, либо схватили, либо расстреляли.

Так я ничего и не добился, но продолжал настаивать на своем. Тогда крестьянин позвал на помощь своего соседа. Этот господин кардинально отличался от приютившего меня крестьянина. Вот он-то знал все, и в первую очередь — расположение постов и количество часовых. При желании он мог бы хоть десять раз сходить в Париж и преспокойно вернуться. Я предложил ему за сто франков довести меня до передовых позиций пруссаков. Он согласился и поклялся "всем, что ему свято", что с его помощью я в полной безопасности доберусь, куда только ни пожелаю.

Честно говоря, я бы предпочел, чтобы он не был до такой степени уверен в себе, однако радовался уже тому, что Бог послал мне местного жителя, знавшего все тайные тропы в этих краях. В то, что наше путешествие будет безопасным, я не верил и по этой причине отправил своего проводника к другу моей матери за револьвером, так как твердо решил добраться до цели любой ценой.

— Я приду за вами в десять часов, — сказал проводник. — К этому времени пруссаки, определенные на постой в моем доме, либо уже вдрызг пьяны, либо играют в карты и не обращают ни на кого внимания.

Проводник явился точно в назначенное время, и я уже собрался двинуться за ним, как он внезапно остановился и сказал:

— А как же сто франков? Я не хотел бы брать их с собой.

После данных им уверений такая предусмотрительность немало меня удивила, но делать было нечего, и я отсчитал ему пять луидоров, которые он по дороге занес к себе домой.

В прежние времена мне не раз приходилось охотиться в окрестностях Экуэна, и я хорошо знал эти места. Однако проводник повел меня такими тропами, о существовании которых я и не подозревал. Мы прошли через лес и спустились к пересохшему руслу речушки, напоминавшему овраг, которое прорезало лужок и выводило прямо к окрестностям Сарселя. Там мы взяли правее и прошли сквозь виноградники. Было видно, что мой проводник хорошо знает дорогу. Чем дальше мы уходили, тем больше крепла моя уверенность в том, что все закончится благополучно и он доведет меня до передовых постов. К тому же на поясе у меня висел шестизарядный револьвер. При необходимости я был готов им воспользоваться и с боем прорваться в нужное мне место.

К несчастью, ночь выдалась совсем светлая, и местность вокруг просматривалась на изрядном расстоянии. Когда мы добрались до большой дороги, мой проводник опустился на четвереньки, и я последовал его примеру.

— Больше всего, — прошептал он, — меня беспокоят ямы, которые нарыли в земле эти чертовы пруссаки. Они такие глубокие, что сидящих в них немцев не видно с дороги, зато они видят нас прекрасно.

— А что, ямы уже где-то здесь?

— Мы находимся у подножия холма Пенсон, и здесь их нет, но что творится со стороны Монманьи, я не знаю.