Сумерки империи

Мало Гектор

Но одновременно мне страшно хотелось узнать, каким образом этот парижанин умудрился попасть в плен к пруссакам. В конце концов, я не удержался и задал ему этот вопрос.

— Знаете, со мной приключилась одна история, — ответил парижанин. — Она одновременно простая и очень глупая. Дело в том, что у меня есть домик в деревне, и расположен он как раз между французскими и прусскими позициями, но все же ближе к пруссакам. Мне очень хотелось взглянуть на него, чтобы понять, в каком он состоянии, и для этого подвернулся удобный случай. Один мой приятель командует ротой разведчиков, и он как раз собирался совершить рейд в тех краях. Я напросился пойти в рейд вместе с ними, но неподалеку от дома на нас напали пруссаки,

а я отбился от отряда и был вынужден укрыться в своем доме. Там меня и обнаружили. Мне было не по силам сражаться против полусотни пруссаков, и я сдался. В итоге я попал в плен, да еще имел несчастье увидеть свой дом. Скажите, кстати, добрый селянин, а в вашу деревню пруссаки наведывались? А если наведывались, то заходили ли они в ваш дом?

— Они его сожгли.

— Это беда, конечно. Хотя, я полагаю, что лучше бы мой дом сожгли, чем оставили в том состоянии, в каком я его застал. Вам, полагаю, известно, что такое картина?

— Они унесли ваши картины?

— Унести их они не смогли, так как картины очень большие. Поэтому они их разрезали. Из каждой картины они вырезали женщин, но оставили мужчин. Об остальном я лучше промолчу. Не кажется ли вам, что даже самый мирный буржуа выйдет из себя, когда столкнется с подобным варварством?

— Это были работы мастеров?

— Надо же, местные торговцы скотом разбираются в живописи?

Я понял, что допустил оплошность, и посему решил не развивать эту тему.

— Ладно, ладно, — насмешливо проговорил он. — Меня не интересуют ваши секреты. Однако, если вы один из тех, кто, как говорится, "ходит через линию фронта", то так и скажите. Я, знаете ли, никогда не верил в существование таких людей, и был бы счастлив познакомиться с одним из них.

— Говорю вам, что я погонщик скота.

— Какой же вы скрытный и таинственный. Настоящий дипломат.

В ответ я промолчал, и он решил сменить тему.

— Возможно я ошибаюсь, но мне все время кажется, что здесь пахнет чем-то очень приятным. Что тут может так пахнуть?

— Пахнет погребом.

— Нет, чем-то очень приятным.

Он принялся рыскать во всех углах и в итоге обнаружил небольшую кучу объедков.

— Вот видите, пахнет сыром. Господи, что война делает с человеком! Разве три месяца тому назад можно было себе представить, что, обнаружив в погребе очистки сыра, я скажу, что они приятно пахнут?

При всей моей сдержанности я счел невозможным дальше скрывать от этого простодушного и наивного парижанина мои планы относительно побега из нашей темницы.

— Сударь, — сказал я ему, перестав строить из себя крестьянина, — мне надо кое-что вам сообщить, и, полагаю, то, что вы услышите, не оставит вас равнодушным.

— Значит, вы все-таки тот, кто "ходит через линию фронта".

— Это не так, но я могу помочь вам самому стать специалистом в этом вопросе.

— Я стану специалистом по пересечению линии фронта? Это было бы забавно.

— Если мы пробудем здесь до ночи, то сможем попытаться сбежать отсюда через окно, в котором я расшатал решетку. Можете рискнуть вместе со мной.

— Сбежать? Нет, это невозможно.

— Уверяю вас, они не расстреливают тех, кто пытается сбежать.

— Я и не боюсь быть расстрелянным. Я боюсь, что надо мной станут насмехаться. В моем квартале никто никогда не поверит, что я попал в плен к пруссакам и бежал из плена, рискуя жизнью. Все думают, что я связался с разведчиками, чтобы смыться из Парижа.

— А разве, попав в плен, вы не покинули Париж?

— Да, но не смылся из города, и в этом все дело. Как вы помните, после Седана стало ясно, что крушение империи не остановит пруссаков и осада Парижа неизбежна. Я в то время был в отпуске в провинции и решил непременно вернуться и больше не покидать Париж. Само собой, я не настолько самонадеян, чтобы

пытаться встать в ряды защитников города. Я, видите ли, до того близорук, что хожу, натыкаясь на стены, и вообще я никогда в жизни не держал в руках винтовку. Тем не менее, я решил, что мое место в Париже. Жену я оставил на берегу моря, а сам возвратился назад. Оказалось, что все мои друзья поступили точно так же. У меня была верховая лошадь, и по этой причине меня отправили служить в штаб.

— А потом вас понизили в должности? — спросил я, ткнув пальцем в его простой китель рядового национальной гвардии.

— Да. Сначала на меня нацепили шикарные аксельбанты, но вскоре оказалось, что эта роскошь не для меня. Знаете, когда мне поручали сопроводить батальон на передовые позиции, я никогда не мог найти ни батальона, ни передовых позиций, а когда я просил знакомых офицеров помочь мне, они презрительно смеялись мне в лицо. В итоге я ушел с этой почетной должности, записался в батальон своего квартала и стал упражняться в военном ремесле. Сами-то вы были солдатом?

— Да.

— Тогда смотрите. Видели ли вы когда-нибудь, как национальный гвардеец управляется с "клюшкой" [133] ?

В углу погреба стояла старая метла. Он взял ее и встал по стойке смирно.

— Ну, командуйте: "На плечо! На караул!"

Я улыбнулся в ответ, и он смущенно спросил:

— Что-то не так?

— Извините, но я служил в кавалерии.

— Вот и вы туда же. А знаете, огромное количество мирных людей, таких же как я, не колеблясь, встали на защиту Парижа. Вот вы улыбаетесь. А я уверяю вас, что вы не правы. О жителях Парижа говорят, что они продажные, вялые, развратные. Но когда враг подошел к стенам нашего города, оказалось, что парижане решительны и отважны. Они не задумываются над тем, что будет дальше, и пойдут ли пруссаки на штурм города. Для них важно одно: сопротивление врагу. Пока профессиональные военные толковали нам, что сопротивление бесполезно, другие люди — ученые, коммерсанты, художники, рабочие — бросились в едином порыве спасать честь нашей родины, запятнанную седанской катастрофой. Что касается меня, то я горжусь тем, что участвую в сопротивлении.

133

Сленговое название винтовки (обычно с искривленным стволом).

Но когда враг подошел к стенам нашего города, оказалось, что парижане решительны и отважны

— Но ведь сейчас вас нет среди защитников Парижа, так почему же вы предпочитаете остаться в плену и не хотите бежать? Пруссаки отправят вас в Штеттин [134] или Кенигсберг, и чем это лучше для вас?

— Уверяю вас, я легко переживу отправку в Германию. Это лучше, чем стоять в карауле у мясной лавки или кормить вшей в караульном помещении. Меня, представьте себе, больше не возбуждают идеи патриотизма и героизма. Будь вы в Париже, когда встал вопрос о заключении перемирия, вы бы даже не осмелились произнести эти слова. Даже если бы вы были твердо уверены, что только перемирие спасет страну, вы никогда не посмели бы прямо заявить об этом. И вы еще предлагаете мне бежать отсюда!

134

До 1945 г. административный центр в Пруссии. В настоящее. время — польский город Щецин.