Сумерки империи
Шрифт:
— Вас куда?
Такая манера говорить по-французски вселила в меня надежду на спасение. Я подумал, что вряд ли нам удастся завязать долгую беседу.
Не открывая рта, я достал из кармана пропуск и показал ему.
— Караша, — сказал он, — карашо, куда?
Я неопределенным жестом показал ему, что иду вперед. Не хватало только, чтобы повторилась история, приключившаяся со мной в Куртижи. Ведь если я назову ему место, в которое направляюсь (которое, кстати, мне и самому было неведомо), он может захотеть пойти туда вместе со мной.
— Куда?
Я
— Карашо, куда?
Надо было хоть что-нибудь ему ответить. Я напустил на себя глупый вид и выпалил:
— Свинья, колбаса, сосиски.
В ответ жандарм расхохотался. Наверняка он решил, что такой дурень не может представлять опасность. Отсмеявшись, жандарм отпустил меня на все четыре стороны.
Невдалеке стояла группа солдат. Они, не говоря ни слова, пропустили меня. Солдаты видели, как я беседовал с жандармом и показывал ему документы, поэтому еще одна проверка показалась им излишней.
Но это не означало, что отныне мне не страшны никакие проверки. Если я опять наткнусь на солдат, например, на пост или на часового, никто не станет слушать объяснения, что меня только что проверяли. К тому же может попасться офицер, который хорошо говорит по-французски, и будет непросто выкрутиться, если он начнет давить на меня разными вопросами. Погонщик скота, идущий в сторону Парижа, не может не вызывать подозрений. В лучшем случае меня отведут назад в Версаль. На этом я потеряю целый день и не смогу вновь попытаться дойти до Севра, потому что после первого задержания нельзя будет в том же самом месте попадаться им на глаза. Тут-то я и пожалел, что слишком рано покинул Версаль.
На мое счастье, весь день было пасмурно, ни один лучик солнца, как и положено в ноябре, ни разу не пробился сквозь свинцовые облака, и к вечеру начало темнеть гораздо раньше обычного.
Правда, в сгустившихся сумерках еще вполне можно было что-нибудь прочитать, что я и сделал, когда проходил мимо заброшенного дома, стоявшего без дверей и с выбитыми ставнями. На доме висел плакат, прочитав который, я окончательно впал в уныние. Там было написано, что жители, пойманные в лесу, будут немедленно арестованы.
Я даже пожалел, что прочитал это предупреждение, однако, от своего намерения не отказался, решив, что просто на меня свалилась еще одна угроза, не более того. К тому времени я уже вплотную подошел к лесу и решительно вошел в него. Пройдя несколько шагов по мелколесью, я остановился и лёг на землю, решив таким образом дождаться, когда окончательно стемнеет. В этой части леса когда-то добывали камень, и я сразу наткнулся на отвалы земли и большие ямы, в которых легко можно было спрятаться. Чтобы обнаружить меня в такой яме, пришлось бы свалиться в нее.
Долгожданная ночь наконец наступила, но вместо облегчения она принесла мне новые проблемы, потому что оказалась такой же серой и пасмурной, как и день, а следовательно — без луны и звезд на небосклоне. Беззвездное небо сильно ухудшило мое положение. От Вирофле до Бельвю и Медона совсем недалеко, каких-то семь или восемь километров, если идти по главной дороге. Но я не собирался спокойненько идти себе, насвистывая, у всех на виду. Как раз наоборот, следовало пробираться через лес, держась посередине между дорогой на Париж, которая была бы слева от меня, и дорогой на Шуази-ле-Руа, идущей по правую руку. А когда ночью идешь по лесу, то, чтобы не сбиться с пути, нужны звезды, светящиеся, как маяки, в лесной тьме. Если не будет звезд, тогда я неминуемо начну кружить по лесу, перепутаю лево и право и буду периодически выходить то на одну, то на другую дорогу, где меня, в конце концов, и схватят. А ведь еще надо обходить разбросанные по лесу посты и прятаться от прочесывающих лес патрулей. Однажды летом, а было это три года назад,
Больше четырех часов пролежал я в яме, вглядываясь в темную густую завесу на ночном небе. Господи, да когда же она исчезнет, когда ее развеет по небосклону? Тем временем деревни, поля и леса замерли, словно скованные непроницаемой тишиной, и лишь изредка со стороны Парижа доносились звуки выстрелов осадных орудий, а с дороги долетал мерный звук шагов. Это вражеский патруль в чисто немецком ритме шагал по предписанному маршруту. Казалось, весь мир был настороже.
К утру похолодало, и у меня забрезжила надежда. Хотелось верить, что на смену сырости придет заморозок. Вот тогда-то и покажутся звезды. И действительно, вскоре тяжелый и непроницаемый темный свод, буквально вжавший меня в землю, начал светлеть, подул северный ветер, и сквозь постепенно рассеивавшийся туман то там, то здесь стали пробиваться лучи светящихся золотых точек. Этих точек становилось все больше, они увеличивались в размере и блестели все ярче и ярче. Не зря я провел в нетерпеливом ожидании целых четыре часа и в конце концов дождался появления путеводных звезд.
Я немедленно поднялся и тронулся в путь. Двигаясь неспешно и крайне осторожно, я старался идти короткими шагами, через каждые десять метров останавливался и прислушивался к лесным звукам. Не так важно было, с какой скоростью я иду. Главное — добраться в намеченное место. Не прошло и пятнадцати минут, как совсем близко от меня послышалась немецкая речь. Я застыл и плотно прижался к стволу большого дуба, за которым, скорее всего, меня не было видно.
Сначала я подумал, что у меня разыгралось воображение. Но, прислушавшись, я понял, что впереди действительно вполголоса говорили по-немецки. Однако говоривших не было видно. Напрасно я вглядывался в непроницаемую тьму. Глаза различали лишь поросль, которая вблизи казалась гуще и темней, чем в других частях леса. Но голоса доносились именно из этой поросли и вскоре я понял, что в том месте немцы устроили засаду, обложившись вязанками хвороста. Через десять шагов я вышел бы прямо на них.
Я довольно долго простоял, прижавшись к дубу. Люди в засаде могли услышать звук моих шагов. Оставалось лишь молить Бога, чтобы они решили, что эти звуки им просто послышались. Через некоторое время я лёг на землю, отполз подальше в обратную сторону и обогнул опасное место.
Теперь я шел с еще большими предосторожностями. Но, как я ни старался, у меня не получалось двигаться абсолютно бесшумно. Из-под ноги то и дело вылетали камни, иногда я наступал на сухую ветку, да еще сухие листья постоянно шуршали у меня под ногами. К счастью, ночь была безлунной. Если бы светила луна, меня давно могли схватить, а при свете звезд я оставался практически невидимым, но зато различал в лесу потаенные места, которые могли представлять опасность. Кое-где на вершинах поросших лесом холмов виднелись небольшие пустые пространства, выглядевшие, как светлые пятна на темном фоне. Это были засеки, устроенные в лесу для размещения артиллерийских батарей.
Так я шел около трех часов, смещаясь то влево, то вправо, и наконец дошел до поросшей лесом гряды, подступавшей к берегу Сены. Здесь, как я понимал, опасность возрастала многократно. В этих местах с большой вероятностью можно было нарваться на часовых. Лес уже закончился, спрятаться было негде, а мне еще предстояло пересечь железнодорожные пути и дороги, а потом переплыть Сену. Успокаивало лишь то, что у меня уже было достаточно опыта, и я знал, что не каждый выстрел попадает в цель и поэтому не стоит "кланяться" каждой летящей пуле.