Сумерки (Размышления о судьбе России)

Яковлев Александр Николаевич

Я вернулся к Горбачеву в качестве советника по особым поручениям. Был создан консультативный политический со­вет, в который вошли не только люди из ближайшего окру­жения Горбачева, но и лидеры нового демократического движения — Собчак, Попов, которые явно не хотели хаоти­ческого распада страны. В консультативном политическом совете возникло немало очень интересных проектов.

Назову основные: «Об акционерном капитале»; «О переда­че убыточных предприятий в аренду и распродаже предприя­тий по бытовому обслуживанию»; «О земельной реформе и фермерстве»; «О местном самоуправлении»; «О свободе предпринимательства»; «О свободе торговли»; «О корруп­ции»; «О преступности»; «О грозящей опасности национализ­ма и шовинизма»; «О правах человека»; «О разгосударствле­нии и децентрализации собственности»; «О разграничении

функций Совета Министров СССР и Советов Министров со­юзных республик в области ценообразования в условиях ре­гулируемой рыночной экономики»; «Об основных мерах по социальной защите населения в условиях рыночного ценооб­разования»; «О порядке образования и использования фонда регионального развития»; «О нормативах распределения об­щегосударственных доходов между союзным бюджетом и бюджетами союзных республик на 1991—1995 годы»; «О бан­ковской деятельности»; «Об антимонопольных мерах и разви­тии конкуренции на рынке товаров»; «О государственной поддержке развития малых предприятий»; «Об изменении порядка исчисления и уплаты налога с оборота в условиях рыночного ценообразования»; «О создании в СССР службы занятости»; «Об экономической и правовой защите образова­ния, науки и культуры в СССР в условиях рыночной эконо­мики»; «Об инвестиционной деятельности»; «О ценных бума­гах и фондовой бирже»; «О таможенном кодексе»; «О защите прав потребителей»; «О социальном обеспечении».

Подготовку этих проектов координировал академик Ни­колай Петраков. Это была полновесная программа нового этапа демократической Реформации, который наступил пос­ле августовского мятежа. Все, однако, ушло в песок. Но се­годня без конца ахать и охать по этому поводу тоже нет смысла. Теперь самое разумное — ответственно и професси­онально строить жизнь в России. И пусть другие бывшие со­ветские республики живут так, как они того хотят. Только вот швыряться камнями через границы не надо. Пошлое это занятие.

Я уже рассказывал, как оказался в Фонде Горбачева. При­шел на работу в здание, которое просил в свое время у Гор­бачева для организации Центра исследований. Но не полу­чил. Михаил Сергеевич начал путешествовать по миру с до­кладами, лекциями, на разные симпозиумы и конференции. Я в качестве вице-президента рассматривал планы исследо­вательских работ, семинаров, «круглых столов». И все бы ни­чего, но однажды я прочел в «Огоньке» материалы подслу­шивания моих телефонных разговоров, обнаруженных в бывшей канцелярии Горбачева. Мучительно было даже ду­мать об этом. Сразу же ожили и другие обиды, о которых я стал уже забывать. Пошел к Михаилу Сергеевичу, спросил у него, в чем тут дело? Он смутился и сказал: «Может, и меня подслушивали!»

Конечно, подслушивали. Как показало следствие по делу антигосударственного заговора в августе 1991 года, подслу­шивался весь высший эшелон власти. Материалы подслуши­вания хранились в «кремлевской кладовке», как называли особо секретные сейфы в общем отделе ЦК КПСС. В мате­риалах говорится, что подавляющую часть коллекции секре­тов составляли материалы технического контроля, то есть записи подслушанных разговоров. От любопытствующего уха Большого Брата (КГБ) нельзя было отгородиться ничем.

Следователи В. Степанков и Е. Лисов рассказывают, что сфера интересов Крючкова «была поистине безгранична. Слухачи из госбезопасности тщательно записывали разгово­ры Ельцина, Шеварднадзе, Александра Яковлева, Бакатина, Примакова и многих других союзных и российских руководи­телей, представителей демократически настроенной интел­лигенции, активистов «Мемориала», «Московской трибуны» и прочих движений оппозиционного толка, народных депута­тов, журналистов, в том числе и западных. Фиксировались не только беседы о политике. Крючкову было интересно все: кто кого любит или не любит, с кем и как предпочитает про­водить свободное время, в какой стране хранит, если смог за­работать, валюту, какую еду считает самой вкусной... Ну и мало ли о чем еще можно узнать из разговоров людей, кото­рые вполне доверяют друг другу. Руководитель президентско­го аппарата тщательно сберегал даже конверты, не говоря уже об автографах вроде предуведомления Крючкова: «Ува­жаемый Михаил Сергеевич! Это выдержка из материалов технического контроля», или резолюции Горбачева: «Вл. Ал.! Надо бы сориентировать т. Прокофьева (без

ссылки на ис­точник)». Болдин прекрасно понимал, какое грозное оружие шантажа представляет собой содержимое его сейфа, неопро­вержимо доказывающее, что Президент был в курсе антиза- конной деятельности шефа госбезопасности».

После этого случая я не счел возможным работать дальше в Фонде Горбачева. Возникла идея восстановить работу Ко­миссии по реабилитации жертв политических репрессий, те­перь уже в России. Президент Ельцин согласился и назначил меня ее председателем. Я об этом уже писал. Должность об­щественная, бесплатная. Кроме того, начал создавать собст­венный фонд. Борис Николаевич поддержал и эту идею. Со­здал, живу им. Фонд окреп, издает сейчас ранее закрытые документы советской и российской истории XX века. Уже изданы сборники о восстании в Кронштадте, трагедии в Ка­тыни, о Берии, Жукове, двухтомник «Сибирская Вандея», «ГУЛАГ», «Власть и художественная интеллигенция», «Дети ГУЛАГа». Чрезвычайно информативны пятитомник «Как ло­мали НЭП», двухтомник «1941 год», «Государственный анти­семитизм», «Сталинские депортации», «Лубянка». Всего пла­нирую издать до 50—55 томов документов.

Я настроился на работу в фонде и в Комиссии по реаби­литации жертв политических репрессий. Тем более что рабо­та этих двух организаций легко совместима по своему со­держанию. Стал потихоньку отходить от непосредственной политики. Что-то в деятельности новой власти нравилось, что-то нет. Но всегда находил объяснения и оправдания — дело новое, люди молодые, еще не битые. Но успокаиваться, как оказалось, было рано. Снова задергалась кардиограмма еще больного реваншем общества. Большевики повели дело к устранению от власти Ельцина. Появились всякого рода компроматы, предложения об импичменте. Шум, гам, дема­гогия.

В это время (июнь 1993) Борис Николаевич обратился ко мне с просьбой подготовить ему проект речи, с которой он собирался выступить перед общественностью. Я решил вос­пользоваться этим предложением, чтобы изложить в доволь­но откровенной форме наиболее острые проблемы, причем значительную часть тезисов выступления посвятить прези­дентской самокритике. Тезисы я разбил на разделы, напри­мер: почему нельзя возвращаться назад? Что мы строим? Что мешает нам больше всего? О саботажной роли чиновни­чества. О преступности, подчеркнув, что в этом явлении — «подлинная угроза историческому будущему России». Я пи­сал также о частной собственности, фермерстве, самоуправ­лении и других перезревших проблемах. Отклика мои «всхлипы» не получили.

Спустя месяц президент снова попросил меня помочь ему подготовить речь на заключительном заседании Конституци­онного совещания. Я снова решил изложить свои тревоги от­носительно обстановки в стране, писал, что новая Конститу­ция должна стать основополагающим правовым актом граж­данского общества, что человек в правовом отношении должен стоять над государством и его чиновничеством.

Процитирую отдельные положения, которые я предлагал включить в речь президента.

«По моему глубокому убеждению, на карту поставлена судьба России, ее демократическое развитие. Кризисное со­стояние общества достигло такой отметки, когда каприз­ный маятник истории может качнуться в любую сторону. Работа над Конституцией, выражающей новый обществен­ный уклад России, пришлась на самый острый и противоре­чивый момент переходного периода. Экономика, политика, нравственность сплелись в один узел. Жернова истории бес­пощадны к нам, но и нам, в свою очередь, жаловаться не на кого, кроме как на самих себя...

Меня больше всего удручает в современной российской об­становке то, что общество больно нетерпимостью, прони­зано непомерным противостоянием, чаще всего искусствен­ным...

Разве у нас не действует еще прежнее чиновничество, вернее, его психология равнодушия к человеку, его неуемное властолюбие, его неистребимое чванство. Вот они-то и про­должают питать всякого рода автократические извраще­ния, позорящие демократию. Они дискредитируют предпри­нимаемые шаги и меры по демократизации общественного устройства, деморализуют людей, рождают у них апатию и отчаяние. Люди правы, когда говорят, что все осталось как при большевиках...