Сумерки (Размышления о судьбе России)

Яковлев Александр Николаевич

В аппарате ЦК царило молчание. Официальной информа­ции не было. Пользовались слухами. Я узнал об этих событи­ях от своего заведующего отделом Степакова, который в эти дни был в Новочеркасске. Но и он о многом умалчивал, упи­рал на то, что демонстранты первыми напали на солдат, так что стрельба была всего лишь ответным шагом.

...История любит парадоксы. Сначала Хрущев хоронил Сталина физически, был председателем похоронной комис­сии. Потом хоронил политически — на XX съезде. На похо­ронах Сталина Хрущев поочередно предоставлял слово Ма­ленкову, Берии, Молотову. Порядок был определен тем, что, когда Сталин только еще умирал, но был еще жив, верхушка уже перераспределила высшие посты. Маленков —

предсов- мина, Берия и Молотов — его первые заместители. А Хруще­ву велено было сосредоточиться в ЦК, который отныне ста­нет заниматься только идеологией и кадрами.

Но Боже мой, такие прожженные византийцы, а совер­шили столь грубую ошибку! Они просчитались, когда пове­рили, что Хрущев останется марионеткой нового триумвира­та. Впрочем, психологически трудно было не ошибиться. Ведь это был тот самый Хрущев, который, обливаясь потом, не раз отплясывал по приказу Сталина гопака на даче «вож­дя» в Волынском, а все дружно потешались над этим зрели­щем. Надежда, что Хрущев столь же послушно будет плясать под свистульку «новых вождей», не оправдалась. Хрущев об­манул всех, играя на том, что у партии отбирают власть. Он оказался хитрее всех, проницательнее всех и беспринципнее всех. Проворнее и ловчее.

Особо надо сказать об июньском пленуме ЦК 1957 года. На нем снова решалась судьба страны. До нас, аспирантов акаде­мии, мелкими кусочками доходила информация, что вот-вот Хрущева освободят от работы. Однако кто будет его снимать — сторонники десталинизации или ее противники, — так и не прояснилось до последних дней пленума. Все устали от пере­живаний 1953 и 1956 годов. Совсем недавно хоронили Стали­на, поплакали, хотя далеко не все, но слезы запоминаются прочнее, чем радости. Потом расстреляли Берию. Одобрили. Сняли Маленкова. Отнеслись равнодушно. Потом XX съезд. Обрадовались. А теперь какая-то новая склока. Надоело.

Июньский пленум интересен тем, что до него и на нем Хрущев показал себя мастером политической интриги. Все началось, казалось бы, с незначительного события. На засе­дании Совета Министров обсуждался рутинный вопрос: ко­му ехать в Ленинград на празднование юбилея города? Не­ожиданно началось обсуждение деятельности Президиума цк, прозвучало предложение немедленно созвать этот фак­тически высший орган партии и государства в полном соста­ве. Критиковали и Хрущева. Почувствовав что-то неладное, он резко возразил против созыва Президиума. Не помогло. Президиум собрался.

Неприятности для Хрущева начались сразу же после того, как члены Президиума расселись по своим местам. Вести его поручили Булганину, а не Хрущеву, как обычно. Стенограм­мы заседания не велось, о нем рассказали его участники на созванном позже пленуме ЦК.

В чем же обвиняли Хрущева? Упреки были достаточно ба­нальными, но во многом правильными. Перечислю некото­рые из них: нарушение принципов коллективности, нараста­ние культа личности, грубость, нетерпимость к отдельным членам Президиума, подавление инициативы советских ор­ганов, крупные просчеты в сельском хозяйстве, опасные кульбиты во внешней политике. Было высказано сомнение в целесообразности поста первого секретаря ЦК КПСС. Пред­лагали вернуться к досталинской практике, когда все госу­дарственные вопросы решались на заседаниях Совнаркома, а ЦК занимался сугубо партийными делами.

Президиум заседал четыре дня. В итоге большинство чле­нов Президиума — предсовмина Булганин, председатель Верховного Совета Ворошилов, первые заместители пред­совмина Молотов и Каганович, заместители предсовмина Маленков, Первухин, Сабуров — проголосовали за освобож­дение Хрущева от занимаемой должности.

Казалось, все решено. Но не для Хрущева — не тот харак­тер. По его указанию генерал Серов (КГБ) самолетами доста­вил из провинции в Москву наиболее влиятельных членов ЦК, которые решительно высказались в пользу Хрущева. Ан- тихрущевское ядро тут же спасовало. В результате был снят вопрос о смещении Хрущева, а также принято решение о со­зыве пленума ЦК сразу после заседаний Президиума.

Пленум открылся 22 июня, в субботу, и закончился тоже в субботу, 29 июня. На первом заседании председательство­вал Хрущев, на остальных — Суслов. (Кстати, он же будет председательствовать и на пленуме в 1964 году, когда освобо­дят Хрущева.) Вводный доклад, названный информацион­ным, сделал тоже Суслов. Его речь была явной политической ориентировкой. Кратко обрисовав ситуацию, назвав вопро­сы, вызвавшие разногласия, и отметив конкретные претен­зии, которые выдвигали члены Президиума лично к Хруще­ву, Суслов в обтекаемых и осторожных формулировках выдвинул положения, из которых можно было понять, что мятежные члены Президиума поставили под сомнение поли­тический курс XX съезда. Время для выступлений не ограни­чивалось. Суслов аккуратно режиссировал прения. Слово да­вал явным сторонникам Хрущева.

Прения открыл маршал Жуков. Он огласил документы по репрессиям, которые обличали лично Молотова, Кагановича, Маленкова в совершении преступлений. Они были названы в качестве основных виновников политических арестов и рас­стрелов. Однако Каганович задал прямой вопрос Хрущеву:

— А вы разве не подписывали бумаги о расстрелах по Ук­раине? Тот ушел от ответа.

Что касается Жукова, то он, спасая Хрущева, проявил не­осторожность, поставив вопрос о необходимости тщательно­го изучения массовых репрессий и наказания всех виновных в этих преступлениях, настаивая на переводе их в разряд уголовных. Понятно, что к его призывам отнеслись прохлад­но. Тот пункт резолюции, в котором говорилось о персональ­ной ответственности Маленкова, Кагановича и Молотова за массовые репрессии, был принят, но без публикации в печа­ти. Предложение члена ЦК Шереметьева издать закрытым письмом документы, которые цитировались Жуковым, было отвергнуто. Члены ЦК не хотели дальнейших разоблачений, ибо вопрос решали сами преступники. Был засекречен и тре­тий пункт постановления с оценкой роли Булганина, Перву­хина и Сабурова. Ворошилов вообще в постановлении не упоминался. Здесь ярко проявилось желание Хрущева и его сторонников затушевать остроту и размах конфликта в пар­тийном и государственном руководстве. Больше того, Булга­нин, Ворошилов и Первухин, голосовавшие на Президиуме ЦК за смещение Хрущева, остались в составе Президиума.

На что надеялась антихрущевская группировка? Мне ка­жется, в них уже навеки вселилась иллюзия о незыблемости их авторитета в партии и государстве. Отрыв от жизни был очевиден, ведь они так и не поняли всей глубины изменений в обществе, произошедших после XX съезда. Молотов, Ма­ленков, Каганович, Булганин, Ворошилов не смогли разгля­деть, что их собственное положение в партии и обществе уже покрыто ржавчиной. Хрущев понимал, что новое поко­ление номенклатуры в своих политических расчетах уже распростилось со старыми вождями.

Что касается Хрущева, то он, стащив на XX съезде Стали­на с пьедестала, не мог уступить власть хотя бы потому, что хорошо понимал: если его противники придут к власти, они в первую очередь расправятся с ним физически — через но­вый политический процесс. Они не простят ему Сталина. Но это не единственная причина. Новая генерация не хотела возвращаться к сверхнапряженности сталинского времени. Заметно было ее стремление к размеренной, хорошо обеспе­ченной жизни. Самая сокровенная мечта — оставаться у власти до конца жизни. Именно это поколение властной эли­ты и определило затем содержание брежневского застоя.