Сумерки
Шрифт:
– Какое заявление?
– Витька вскинул взгляд, непонимающе уставился в лицо заведующей с черными шариками краски на ресницах.
– Об уходе, голубчик, заявление. По собственному. Будто не знаешь, как писать.
– В голосе Инны Константиновны промелькнуло непонятное злорадство.
– Думаешь, мы без тебя не обойдемся? Да нынче таких пучок на пятачок...
– Об уходе?
– никак не мог понять Витька.
– За один прогул? Да я всего-то один раз ушел вчера!
– выкрикнул он ей в лицо.
– И достаточно. Учить вас надо, голубчики, учить. Все должно быть по справедливости.
– Инна Константиновна совсем успокоилась и говорила почти ласково, с ухмылкой глядя на него.
– Время-то нынче совсем другое. Отошла вам, пьянчугам, лафа. Ты вчера раз ушел, и я тебя сегодня раз уйду. Справедливо, а?
– Не буду писать, - проворчал Витька, все еще не в силах понять, почему и за что она так вдруг взъелась на него.
– Тогда я сама напишу.
– Голос Инны Константиновны из ласкового сделался зловещим.
– Но по собственному я за тебя заявление написать не могу, сам понимаешь. Я по тридцать третьей тебя. Усекаешь?
– Усекаю.
– Витька схватил ручку и торопливо, сильно продавливая бумагу, стал писать. Ярость свербила в голове милицейской трелью. За что? За что? Только потому, что статьи в трудовой? Но он же исправился!.. Ладно, черт с ней! Обойдемся без вашего вшивого "Гастронома".
На дате он задержался. Инна Константиновна, бдительно следившая за его действиями, тут же подсказала:
– Сегодняшнее ставь, двадцать четвертое апреля. Вот так.
– Взяла у него листок, внимательно прочитала, поставила в углу росчерк "не возражаю", спрятала листок в стол.
– Ну, гуляй, ты свободен. За расчетом послезавтра придешь, в аванс. Тогда же и трудовую получишь.
– Инна Константиновна еще раз ухмыльнулась ему.
– Прощай.
Витька не ответил, встал и, повернувшись к ней спиной, вышел. Ему очень хотелось хлопнуть дверью, чтобы хоть стекла задребезжали в жалком кабинетике, но не хлопнул, хотя злость кипела ключом. В конце концов, сам виноват. Виноват только он и проклятые записи в трудовой.
В подсобке он столкнулся с Зойкой. Проходя мимо, она коснулась его бедром, потом остановилась, обернулась, и он тоже обернулся, чувствуя себя, как всегда с ней, дурак дураком.
– Ты чего такой смурной?
– улыбалась Зойка и щурила хитрые, бесстыжие свои глазищи, и Витьке, как всегда, хотелось схватить, стиснуть ее.
– Поцарапались?
– Она кивнула на дверь кабинета.
– Выгнала, - выдохнул Витька.
– Ну и черт с ней! Что я, работы себе не найду?
Накрашенная улыбка погасла, глаза у Зойки стали тусклыми, отчужденными.
– А-а...
– протянула она.
– Ну, счастливо тебе.
– И пошла, покачивая бедрами, затянутыми в белый халат.
И лишь на улице, когда обдуло ветерком и пригрело по-весеннему ярким солнцем, Витька подумал о Тамаре. Как сказать, что его опять выгнали, и что придумать на вопрос: почему? Правду, учитывая вчерашнюю ложь, говорить нельзя. А что тут придумаешь? Деньги-то надо приносить домой дважды в месяц... И так ему не хотелось идти домой, что хоть куда угодно, только не домой. Он шел, и яркое весеннее небо казалось черным, как ночью, и солнце приклеилось к нему, точно пластырь. Ноги сами вели его на соседнюю улицу, где в ряду покосившихся, ветхих домишек стояла такая же покосившаяся Лехина хата. Только бы Леха был дома...
5
Солнце давно уже село, густели сумерки. Ветра не было, поэтому внизу под горой, где лежал город и катила река, вместо привычного скопища крыш и труб расстилалась белесая, медленно темнеющая дымка - то ли туман, то ли стоящий в безветрии дым из бесчисленных труб частного сектора.
Тротуар под ногами качался, как лодка в бурную погоду, и приходилось попадать в такт этой качке, чтобы не растянуться посреди улицы. Звенящая с утра пустота в голове стихла и заполнилась, но не чем-то конкретным, а неопределенным, вязким, до ужаса уютным и привычным. Воздух был свеж, залезал под рубашку, но куртку Витька не застегивал, только все время хватался за карман, из которого снова торчала непочатая бутылка "Московской". "На дорожку", - сказал Леха, заталкивая бутылку в карман. И что это он каждый день расщедрился на такие подарки? Вчера на дорожку, сегодня на дорожку? Приятной и непривычной была эта щедрость прежде всегда безденежного друга, но думать ни о чем не хотелось.
По лестнице взбирался с трудом, ступеньки путались под ногами и норовили скинуть вниз, к тому же было темно лампочка не горела вторую неделю. Ввернуть некому, что ли? Витька наваливался на перила, карабкался сперва по ним вверх рукой, а затем поднимал на очередную ступеньку ноги и все непослушное тело. Бутылка стучала горлышком о прутья перил, и Витька боялся, что она разобьется, но сделать ничего не мог.
Попасть ключом в замочную скважину тоже оказалось нелегко. Витька попробовал сделать это с разбегу, ткнулся лбом и коленями в твердое дерево, осел на холодный кафель, но ключа не потерял. Пришлось вставать и подбираться к скважине исподволь, ощущая затылком из чуть приоткрытой двери любопытный взгляд старушенции Ольги Михайловны.
– Так...
– сказала Тамара, стоя посреди коридора, пока Витька захлопывал дверь.
– А сегодня у кого день рождения был?
Тон ее не то чтобы не предвещал ничего доброго - вчера они помирились, он совершенно ее успокоил, - но был с какимто неприятным оттенком.
– П-похмелялись...
– пробормотал Витька первое, что пришло в голову, скинул полуботинки и запутался в рукавах куртки - бутылка тянула вниз.
– П-п-после вчерашнего п-п-пх...
– Он запутался в букве "п" так же, как в куртке.
– Красив, - вздохнула Тамара, помогла снять куртку, повесила, вытащила из кармана бутылку. Разглядела на свет зеленоватую этикетку - "Московская".
– Богатый, - протянула она.
– Это ж в киоске тысяч пять стоит. Значит, водочку попиваем, а дома денег на молоко нет.
– Подарили, - Витька встряхнулся, немного приходя в себя.
– Станет твоя заведующая такие подарки делать, недоверчиво возразила Тамара, но с другой стороны, крыть ей было нечем - утром Витька ушел с сотней в кармане.
– Аванс, что ли, дали?
– Аванс послезавтра, как всегда.
Витька с шумом выдохнул, заполнив коридор тягучим водочным перегаром, словно дымом.
Из комнаты высунулся белобрысый Димка - глаза радостно светились - и зашепелявил что-то малопонятное.
– А у нссс дя Сежжа...
– только и разобрал Витька.
У Димки был врожденный дефект речи, ни одно слово не мог правильно выговорить. Хотели даже в спецшколу определить Тамара не дала, умоляла, сколько раз и в райком и в районо бегала. Оставили в нормальной, и хотя задразнивали там Димку до смерти - мальчишки есть мальчишки, - но Тамара была довольна, и Димка доволен, и даже Витька - спецшколы нам еще не хватало! Заканчивал Димка пятый класс, учился хорошо, хотя спрашивали только по письменным - куда ему устные отвечать...