Сумерки
Шрифт:
– Кто?.. Кто оборвал?..
– простонал Витька, снова сминая простыню.
– Этот, из третьего подъезда... как его?.. Торгаш вонючий... Ну, у кого иномарка. Если хочешь знать, твой сыночек на вишневом боку этой проклятой иномарки такие слова гвоздем нацарапал, что мне повторять их противно! Заплатила я ему, все, что было, отдала... А он его по затылку бил и за уши всю дорогу... Орал тут... А ты... Ты...
Послышался сдавленный плач. Витька осторожно приоткрыл глаза, рукой заслоняясь от лампочки. Тамара сидела на стуле, уронив голову на низенький столик трюмо, тряслись острые плечи, тряслась в дыре халата голая лопатка, перетянутая лямкой лифчика. Витька откинул одеяло, шатаясь, подошел к трюмо, наклонился.
– Тамарка, Томша!.. Ну, перестань, ну, все прошло... Ну, хватит.
– Он гладил трясущейся рукой короткие, жестковатые волосы жены.
Тамара резко откинула его руку, вскочила в распахнутом халатике, зареванная, некрасивая, но была сейчас для Витьки прекраснее и желаннее всех женщин. Скособочившись, он потянулся к ней, ловил ее тонкие костлявые руки, стискивал плечи.
– Том... Томша... хватит... давай спать... Том-ша... Он криво ухмылялся, отвесив нижнюю слюнявую губу, а ему казалось, что улыбается ослепительно и призывно. Он весь трясся от внезапного желания, перед глазами плыли шифанер и трюмо.
От резкого толчка в грудь Витька упал на кровать, больно стукнувшись затылком о стену, тяжело заворочался, путаясь в одеяле, поднялся и пошел на нее, бросавшей ему в лицо, точно плевки:
– Куда лезешь... Убери свои грязные лапы! Тоже мне, захотел... Вспомнил, что муж!..
Ярость залила глаза, в воздухе поплыли багровые круги. Это не Витька., это кто-то другой, сидящий в нем, злобный на все и на всех, не задумывающийся, оборвал его бессвязные восклицания, заткнул рот мокрым от пота кулаком, выдавив на губы яркую пенную кровь. Это не Витька, противно шипя, цедил сквозь зубы:
– С мужем, значит, не хочешь... с другими спуталась... с другими валяешься, раз с мужем законным нее желаешь... с другими...
Всхлипывал за стеной во сне пострадавший Валерка.
8
Мутное белесое небо за окном и видна только деревянная двухэтажка на другой стороне улицы с торчащими, как пни, облупленными кирпичными трубами. А за ней, вместо спускающегося к реке Глазково - скопища погруженных в сады частных домишек, - такое же мутное марево, сливающееся с небом. Дождь... По стеклу лились извивающиеся струи, за окном журчало, с хлюпаньем прокатывались редкие машины. Стекло было прохладное. Витька прижался к нему горячим лбом, а пальцы, которыми он сжимал подлокотник, были покрыты ледяной влагой. В голове привычно гудели колокола, путая мысли, но думать было необходимо, потому что сегодня день получки, и если он выкрутился полмесяца назад, отдав Тамаре вместо аванса расчет, если он выкручивался все эти полмесяца, сидя у Лехи на хате или слоняясь по центру от одного пивного ларька до другого, то сегодня подходит конец. Больше ему не придется выкручиваться, если не достанет денег.
Витька с сожалением вспомнил тот газетный сверток, который давно отдал Лехе. На два миллиона можно было прожить год, даже больше... Но что о том думать.
Сегодня Леха должен быть дома, соберется компашка, и это хорошо - потому что дождь и много по улицам не пошляешься. Но где взять деньги?.. Витька чувствовал, что после сегодняшнего дня вся его жизнь полетит кувырком...
Так и будешь стоять, уперевшись лбом, как баран? На работу опоздаешь.
Витька отпрянул от окна. Тамара застилала постель и, оборачиваясь через плечо, зло поглядывала на него.
– Норовишь поскорее из дому выжить, - пробурчал Витька и, пошатываясь, пошел к дверям.
– "Опоздаешь... на работу". Не твое это дело.
– А кормить всех вас мое дело?
– неслось вдогонку.
– А блевотину за тобой подтирать - мое?..
У двери Витька остановился, повернулся, держась за прохладную ручку. Тамара кричала, бросив одеяло, перекосив рот. Лицо багровое, напряженное, глаза выпученные и чужие. Она вообще как-то сразу стала чужой с того вечера, когда Витька впервые ударил ее, и не было уже между ними ласковых минут.
– Ну пошло, разоралась, - невнятно проговорил Витька, с трудом ворочая шершавым языком. Хотелось пить, но нельзя Витька знал, что тут же стошнит. В общем-то привычное, нормальное состояние, только бы до Лехи догрести, а там примет - и полегчает.
Витька посмотрел еще на Тамару, как она рывками сворачивает одеяло, зло сплюнул на пол и ушел в полутемный коридор. В соседней комнате горел свет, возились мальчишки, а в дальней громко кряхтела бабка Маня, у которой всегда в непогоду ломило кости.
Витька постоял у вешалки, прислонившись плечом к стене, обхватив ладонями потный лоб. Вот и пацаны тоже чужими становятся. Димка вообще разговаривать не хочет, отворачивается при виде отца. Валерка, даром что маленький, и тот исподлобья смотрит. Волчата... Что-то говорил про детей Одноногий однажды, обидное что-то. Прав был, выходит, старый хрыч, неважно, что пропился весь и кроме вина ни о чем не думает. Прав... Витька глубоко вздохнул и полез снимать куртку, но его повело в сторону, ухватился за куртку и оторвал вешалку. Еще раз плюнул со злости и досады. Вот и вешалку некому будет пришить. Томка не станет, дождешься у нее.
Уходя, он нарочно саданул дверью, на кафель площадки посыпалась известковая крошка.
Перешагнув высокий порог Лехиной хаты, Витька встряхнулся так, что с куртки полетели брызги. В комнате было темно от дыма, дым лениво плавал толстыми слоистыми пластами, закручивался, то устремляясь вверх, то прижимаясь к полу, и исчезал под столом. Вся компашка была тут. За пустым столом, боком к дверям, сидел Колям в наглухо, до шеи, застегнутой цветастой рубахе - ни дать, ни взять, настоящий цыган из табора. Одноногий, стуча костылями, беспокойно ходил от буфета с пузатыми ножками к столу и обратно, то вдруг устремлялся к окну, наваливался пузом на подоконник, сминая побеги в горшочках, и презрительно сплевывал:
– Пого-ода!..
Из спальны вышел Леха в майке, открывавшей волосатую грудь, с початой бутылкой белой.
– Вот и все в сборе, - громогласно объявил он, хлопая бутылкой о стол.
– Можно лечиться...
Бросив куртку под вешалку на валявшиеся с зимы черные драные валенки, Витька прошел к столу и опустился напротив Коляма, помотал тяжелой, будто залитой свинцом, головой.
– Вчера кореша встретил у киоска, - начал Одноногий, умащиваясь за столом.
– Раскрутил на пузырь красенькой.