Сумерки
Шрифт:
Он помолчал. Я почувствовала, что он мысленно подправляет эту историю, пытаясь что-то скрыть от меня.
— Карлайл знал, как поступит его отец. Тела требовалось сжечь — все, кто соприкоснулся с монстром, должны быть уничтожены. Карлайл действовал инстинктивно, спасая свою жизнь. Он отполз в сторону, с дороги толпы, продолжавшей погоню за демоном и его жертвой. Спрятался в подвале, зарылся в гниющий картофель и провёл там три дня. Просто чудо, что он сумел удержаться от криков и не выдать себя. А потом, когда всё закончилось, он осознал, во что превратился.
Не
— Как ты себя чувствуешь?
— Всё хорошо, — заверила я. И хотя я в нерешительности прикусила губу, он заметил горящее в моих глазах любопытство и улыбнулся.
— Полагаю, ты хотела бы задать несколько вопросов?
— Ну да, пару-другую.
Улыбка его стала шире, сверкнули белоснежные зубы, и он за руку повёл меня обратно.
— Тогда вперёд. Я всё тебе покажу.
16. Карлайл
Он проводил меня обратно, к комнате, которую назвал кабинетом Карлайла. Перед дверью чуть помедлил.
— Входите, — вежливо пригласил Карлайл. Эдвард распахнул дверь в помещение с высоким потолком и огромными окнами, выходящими на запад. Стены были обшиты все теми же деревянными панелями тёмного оттенка — по крайней мере, там, где их было видно. Основное пространство стен было занято поднимающимися выше моей головы книжными стеллажами — такое количество книг мне встречалось разве что в библиотеке.
Карлайл восседал в кожаном кресле за массивным столом красного дерева. Он вложил закладку в толстый том, который держал в руках, и, поднимаясь нам навстречу, с улыбкой спросил:
— Чем могу служить?
Именно так я представляла себе кабинет декана какого-нибудь колледжа — разве что Карлайл выглядел слишком молодо для подобной роли.
— Хочу познакомить Беллу с частью нашего прошлого, — ответил Эдвард, — То есть, твоего прошлого, если быть точным.
— Мы не хотели вам мешать, — стала извиняться я.
— Вы и не помешали. С чего решили начать?
— С Уэггонера, — ответил Эдвард, легко опустив руку мне на плечо и развернув меня лицом к двери, через которую мы только что вошли. Каждый раз, как он дотрагивался до меня — даже если это получалось у него совершенно непроизвольно — мое сердце реагировало слишком громко. Это особенно смущало меня сейчас, когда Карлайл был рядом.
Стена, перед которой мы оказались, отличалась от остальных. Вместо полок она была увешана картинами в рамах всех размеров, некоторые полотна были в ярких тонах, другие же тускло одноцветны. Я попыталась отыскать какую бы то ни было логику, какой-то общий мотив, объединяющий коллекцию, но при беглом осмотре не успела уловить ничего.
Эдвард подвел меня к левому дальнему краю стены, остановившись напротив маленького квадратного холста в незамысловатой деревянной раме. Эта картина в изменчивых тонах сепии ничем не выделялась среди окружающих ее больших и ярких полотен. На ней был изображен крохотный городок, крутые скаты крыш, тонкие шпили на верхушках нескольких,
— Лондон, середина семнадцатого века, — произнес Эдвард.
— Лондон моей юности, — добавил Карлайл, стоящий в паре шагов от нас. Я вздрогнула — не слышала, как он подошел. Эдвард сжал мою руку.
— Сам расскажешь историю? — спросил он. Я полуобернулась, чтобы рассмотреть реакцию Карлайла.
Он поймал мой взгляд и улыбнулся.
— Расскажу, — ответил он. — Но сейчас я немного спешу. Утром звонили из клиники — доктор Сноу взял отгул из-за болезни. Кроме того, ты знаешь обо всём не хуже меня самого, — добавил он, улыбнувшись на этот раз Эдварду.
Эти реальности было нелегко совместить — будничные заботы городского врача, вклинившиеся в воспоминания о его юности в Лондоне семнадцатого столетия.
А ещё было не по себе от осознания, что вслух он говорил только из-за моего здесь присутствия.
Карлайл снова тепло улыбнулся мне и покинул комнату.
Некоторое время я продолжала рассматривать крохотную картину с видом города, в котором родился Карлайл.
— А что было потом? — наконец произнесла я, взглянув на Эдварда, который всё это время наблюдал за мной, — Когда он понял, что с ним произошло?
Эдвард снова обернулся к картинам, и я попыталась определить, что на этот раз привлекло его внимание. То было огромное полотно в унылых тонах — пустынная, сумрачная поляна посреди леса, а вдалеке скалистые горные пики.
— Он понял, кем стал, — тихо заговорил Эдвард, — и воспротивился этому. Он попытался покончить с собой, что было не так-то просто.
— Как? — я не желала произнести этого вслух, но слова прозвучали сами, помимо моей воли.
— Он спрыгивал с огромной высоты, — бесстрастно произнес Эдвард, — пробовал тонуть в океане… однако, он был юн для этой новой жизни, а потому крепок и вынослив. Невероятно, что ему удавалось сопротивляться… и не утолять жажду… пока он был новообращённым. В этот период инстинкты наиболее сильны и подавляют всё остальное. Но Карлайл был так противен сам себе, что ему достало силы воли попытаться уморить себя голодом.
— Такое возможно? — еле слышно спросила я.
— Нет. На самом деле, способов, при помощи которых с нами можно покончить, очень мало.
Я уж было открыла рот для очередного вопроса, но Эдвард опередил меня, продолжив:
— Ну вот… он становился всё голоднее и слабее с каждым днем. От человеческого жилья он старался держаться как можно дальше, осознавая, что его воля также слабеет. Месяцами он бродил только по ночам, пытаясь отыскать уединенные места, ненавидя себя.
В одну из таких ночей недалеко от его укрытия паслось стадо оленей. Карлайл был вне себя от голода и напал, не раздумывая. Силы к нему вернулись, и в этот момент он осознал, что неприемлемому для него образу жизни в виде мерзкого чудища существует альтернатива. Разве в прошлой своей жизни он не ел оленину?