Сумма теологии. Том IV

Аквинский Фома

Возражение 3. Далее, бесстрашный сосредоточен на некотором благе, а именно победе. Но как раз надежда и стремится к труднодостижимому благу. Следовательно, бесстрашие суть то же, что и надежда, и потому оно никак не может проистекать из надежды.

Этому противоречат слова Философа о том, что «самонадеянные отважны» [781] . Следовательно, похоже на то, что бесстрашие проистекает из надежды.

Отвечаю: как уже было неоднократно говорено (22, 2; 35, 1 ; 41, 1), все упомянутые страсти принадлежат желающей способности. Но любое движение желающей способности является либо стремлением, либо избеганием. Затем, стремление или избегание является таковым или через самое себя, или благодаря чему-то другому. Когда [оно является таковым] через самое себя, то благо [всегда] является объектом стремления,

а зло – объектом избегания, а когда – благодаря чему-то другому, то зло может быть объектом стремления вследствие прилагаемого к нему блага и благо может быть объектом избегания вследствие прилагаемого к нему зла. Но то, что является таковым благодаря чему-то другому, последует тому, что является таковым само по себе. Поэтому стремление к злу последует стремлению к благу и избегание блага последует избеганию зла. Но четыре вышеприведенные варианта относятся к четырем страстям, а именно: стремление к благу принадлежит надежде, избегание зла – страху, стремление к пугающему злу – бесстрашию и избегание блага – отчаянию. Таким образом, ясно, что бесстрашие последует надежде, поскольку именно из надежды на преодоление несущего угрозу объекта страха рождается атакующая отвага. А вот отчаяние последует страху, поскольку причина того, почему человека охватывает отчаяние, заключается в том, что он боится связанных с достижением блага трудностей, к преодолению которых относится надежда.

781

Ethic. Ill, 11.

Ответ на возражение 1. Этот аргумент имел бы силу, если бы благо и зло не были [в настоящем случае] соподчиненными объектами. Но коль скоро зло имеет некоторое отношение к благу, поскольку последует благу как лишенность – навыку, то, таким образом, бесстрашие, которое стремится к злу, последует надежде, которая стремится к благу.

Ответ на возражение 2. Хотя благо в собственном смысле слова предшествует злу, тем не менее избегание зла предшествует избеганию блага, равно как и стремление к благу предшествует стремлению к злу. Следовательно, подобным же образом надежда предшествует бесстрашию и страх предшествует отчаянию. И как страх не всегда приводит к отчаянию, но только тогда, когда он очень силен, точно так же надежда не всегда приводит к бесстрашию, но только тогда, когда она очень сильна.

Ответ на возражение 3. Хотя объектом бесстрашия является зло, к которому, по мнению бесстрашного, присоединено благо победы, однако [само] бесстрашие относится к злу, а надежда – к присоединенному [к этому злу] благу Подобным же образом и отчаяние непосредственно относится к благу, которого оно избегает, в то время как страх относится к присоединенному [к этому благу] злу. Поэтому правильным будет сказать, что бесстрашие – это не часть надежды, а ее следствие, равно как и отчаяние – это не часть страха, а его следствие. По этой же, кстати, причине, бесстрашие не является основной страстью.

Раздел 3. Является ли причиной бесстрашия некоторый недостаток?

С третьим [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что причиной бесстрашия является некоторый недостаток. Так, Философ говорит, что любители вина сильны и бесстрашны [782] . Но от вина наступает опьянение. Следовательно, бесстрашие обусловливается недостатком.

Возражение 2. Далее, Философ сказал, что бесстрашие свойственно неопытности [783] . Но отсутствие опыта является недостатком. Следовательно, бесстрашие обусловливается недостатком.

782

De Problem. XXVII.

783

Rhet. II.

Возражение 3. Далее, претерпевающий обиду становится бесстрашным подобно животному, которого бьют. Но страдание от обиды – это недостаток. Следовательно, бесстрашие обусловливается недостатком.

Этому противоречит сказанное Философом о том, что причиной бесстрашия «является присутствие в воображении надежды на то, что необходимое для обеспечения безопасности находится под рукой и что страшное либо не существует, либо где-то далеко» [784] . Но недостаток подразумевает или отсутствие средств, обеспечивающих безопасность, или близость того, чего надлежит бояться. Следовательно, ничто из того, что имеет отношение к недостатку, не может являться причиной бесстрашия.

784

Ibid.

Отвечаю: как уже было сказано, бесстрашие проистекает из надежды и является противоположностью страха. Поэтому все, что по природе способно обусловить надежду или избавить от страха, является причиной бесстрашия. Однако коль скоро бесстрашие, равно как и страх и надежда, будучи страстью, проявляется в движении желания и в некотором телесном изменении, то нечто может рассматриваться в качестве причины бесстрашия – то ли посредством пробуждения надежды, то ли – вытеснения страха – двояко: во-первых, со стороны движения желания, во-вторых, со стороны телесного изменения.

Со стороны последующего схватыванию движения желания приводящая к бесстрашию надежда обусловливается теми вещами, которые побуждают нас, насколько возможно, рассчитывать на победу. Такие вещи связаны либо с нашими собственными силами, такими, например, как телесная сила, опыт в преодолении опасностей, большое богатство и т. п., либо со сторонними силами, такими, например, как сила большого количества друзей или каких-то иных средств поддержки, а в первую очередь – с уверенностью в божественном вспомоществовании; поэтому, как указывает Философ, «наиболее бесстрашны те, кому покровительствуют боги» [785] . От страха избавляет устранение угрозы того, что причиняет страх, например, тот факт, что у человека нет врагов, поскольку он никому не причинял вреда, и потому ему не угрожает та неизбежная опасность, которая подстерегает тех, кто причинял вред другим.

785

Ibid.

Со стороны телесного изменения бесстрашие обусловливается побуждением надежды и устранением страха теми вещами, которые увеличивают теплоту в области сердца. В связи с этим Философ говорит, что «животное с маленьким сердцем отважно, а животное, чье сердце велико, робко, поскольку естественная теплота не способна сообщить большому сердцу тот же жар, что и маленькому; это подобно тому, как огонь не согреет большой дом в той же степени, что и маленький» [786] . А еще он считает наиболее бесстрашными «тех, чьи легкие содержат более всего крови, поскольку их сердца наиболее горячи» [787] . И далее в том же месте он прибавляет, что «любители вина более бесстрашны из-за той теплоты, которую сообщает вино». По той же причине опьянение способствует и надежде – ведь, как уже было сказано (40, 6), сердечный жар изгоняет страх и усиливает надежду вследствие расширения и увеличения сердца.

786

De Part. Animal III.

787

De Problem. XXVII.

Ответ на возражение 1. Опьянение обусловливает бесстрашие не потому, что является недостатком, а потому, что расширяет сердце, а еще потому, что делает человека излишне самонадеянным.

Ответ на возражение 2. Те, у кого нет опыта столкновения с опасностями, более смелы не в силу недостатка, а акцидентно, то есть в той мере, в какой они неопытны, они не знают ни собственных слабостей, ни степени риска, связанного с угрожающей им опасностью. Таким образом, бесстрашие обусловливается устранением причины страха.

Ответ на возражение 3. Как говорит Философ, «обиженные бесстрашны в силу своей уверенности в том, что Бог помогает обиженным» [788] . Следовательно, очевидно, что недостаток может являться причиной бесстрашия только акцидентно, то есть настолько, насколько к нему прилагается некоторое превосходство, реальное или мнимое, видимое в себе или в ком-то другом.

Раздел 4. Более ли смельчаки рвутся (в бой) накануне опасности, нежели при ее наступлении?

788

Rhet. II.