Сумма теологии. Том IV
Шрифт:
Ответ на возражение 1. В человеке можно усматривать естественный темперамент как со стороны тела, так и со стороны разума. С точки зрения телесного темперамента, человек, будучи рассмотрен как вид, по природе – ввиду умеренности своего темперамента – не превосходит другие [виды] ни в гневе, ни в какой-либо иной из страстей. В то же время другие животные в той степени, в какой их темперамент преступает границы умеренности и приближается к крайностям, по природе расположены к некоторым излишествам в страстях, например, львы – в отваге, собаки – в ярости, зайцы – в трусости и так далее. А вот со стороны разума для человека естественно и гневаться, и проявлять кротость, а именно в той мере, в какой разум некоторым образом причиняет гнев путем осуждения порчи (каковое осуждение и обусловливает гнев) и в какой усмиряет гнев, а также и в той, в какой гневающийся «недослышит распоряжение разума»,
Ответ на возражение 2. Сам по себе разум принадлежит человеческой природе, и потому коль скоро гнев нуждается в акте разума, то, следовательно, в определенном смысле гнев для человека является естественным.
Ответ на возражение 3. Этот аргумент справедлив, если рассматривать гнев и вожделение со стороны объекта.
Раздел 6. Является ли гнев более тяжким (грехом) чем ненависть?
С шестым [положением дело] обстоит следующим образом.
Возражение 1. Кажется, что гнев является более тяжким [грехом], чем ненависть. Так, [в Писании] сказано: «Жесток гнев, неукротима ярость» (Прит. 27:4). Но ненависть не всегда жестока. Следовательно, гнев является более тяжким [грехом], чем ненависть.
Возражение 2. Далее, хуже претерпеть зло и мучиться этим, чем просто претерпеть зло. Но, как указывает Философ [818] , ненавидящий испытывает чувство удовлетворения, когда объект его ненависти страдает от зла, в то время как разгневанный не испытает чувства удовлетворения до тех пор, пока объект его гнева не узнает об этом [его гневе], и доколе это не произойдет, дотоле он пребывает в печали. Следовательно, гнев является более тяжким [грехом], чем ненависть.
818
Rhet. II.
Возражение 3. Далее, вещь, похоже, является тем более основательной, чем большее количество вещей участвует в ее основании; так, навык наиболее устойчив тогда, когда обусловлен сразу несколькими действиями. Но гнев, как было показано выше (1), обусловливается совокупностью нескольких страстей, в то время как ненависть – нет. Следовательно, гнев основательней и тяжче ненависти.
Этому противоречит следующее: Августин в своем уставе приравнивает ненависть к «бревну», а гнев – к «сучку».
Отвечаю: свой вид и природу страсть получает от объекта. Но по своей субстанции объекты гнева и ненависти суть одно, поскольку как ненавидящий желает зла тому, кого он ненавидит, точно так же и разгневанный желает зла тому, на кого он гневается. Однако между ними существует различие с точки зрения аспекта, поскольку ненавидящий желает зла своему врагу [под аспектом именно] зла, в то время как разгневанный желает зла тому, на кого он гневается, не [под аспектом] зла, а потому, что оно обладает некоторым аспектом блага, то есть постольку, поскольку он рассматривает желаемое им как средство для осуществления мести. Таким образом, в то время как ненависть, как уже было сказано (2), предполагает применение зла ради зла, гнев указывает на применение блага ради зла. Но очевидно, что добиваться зла под аспектом справедливости является меньшим злом, чем просто добиваться для кого-то зла. В самом деле, желание зла кому-то под аспектом справедливости, если таковое желание сообразуется с порядком разума, происходит согласно добродетели справедливости, и гнев заслуживает сожаления только в том случае, когда не повинуется предписанию разума относительно возмездия. Поэтому ясно, что ненависть является гораздо худшим и тяжким [грехом], нежели гнев.
Ответ на возражение 1. В гневе и ненависти следует учитывать два момента, а именно то, что желается, и то, как оно желается. С точки зрения желаемого, гнев снисходительнее ненависти. В самом деле, ненависть желает зла другому ради самого зла, и потому она не удовлетворяется какой-то определенной мерой зла, поскольку то, что желается ради него самого, желается безо всякой меры, как указывает Философ, говоря о безмерности скупости в ее отношении к богатству [819] . Поэтому [в Писании] сказано: «Враг… когда придет случай, не насытится кровью» (Сир. 12:15). Гнев, со своей стороны, добивается зла только под аспектом правосудного средства возмездия. Следовательно, если с точки зрения разгневанного предполагаемое к причинению им зло превышает меру справедливости, он выказывает снисхождение. Поэтому Философ говорит, что «разгневанный, причинив достаточно зла, успокаивается, в то время как ненавидящий – никогда» [820] .
819
Polit. I, 3.
820
Rhet. II.
Что же касается интенсивности желания, то гнев более жесток, чем ненависть, поскольку движение гнева более порывисто из-за присущего желчи жара. Поэтому приведенная цитата [из Писания] продолжается [словами]: «Кто устоит против ревности?».
Ответ на возражение 2. Как уже было сказано, разгневанный желает кому-либо зла только в той мере, в какой это зло является средством возмездия. Но месть – это действие причинения наказания, а природа наказания состоит в том, что оно противно воле, болезненно и связано с каким-то проступком. Поэтому разгневанный желает, чтобы наказуемый им человек знал о его гневе, испытывал боль и понимал, что это происходит с ним потому, что он причинил вред другому. Ненавидящий же, со своей стороны, не озабочен такого рода вещами, поскольку он просто желает другому зла. Кроме того, вовсе не обязательно, чтобы зло было тем хуже, чем более оно сопряжено с болью, поскольку, как замечает Философ, «несправедливость и безрассудство, будучи злом», но злом, однако же, произвольным, «не ранят тех, в ком они находятся» [821] .
821
Ibid.
Ответ на возражение 3. То, что проистекает из нескольких причин, является более основательным в том случае, когда речь идет о причинах одного порядка, но порою случается так, что одна причина стоит всех остальных вместе взятых. Затем, ненависть следует из более основательной причины, чем гнев. В самом деле, гнев следует из душевной эмоции, связанной с причинением недолжного, тогда как ненависть следует из расположенности человека считать того, кого он ненавидит, противным и губительным для себя. Следовательно, коль скоро страсть менее устойчива, чем расположение или навык, гнев менее устойчив, чем ненависть (хотя сама по себе ненависть и является страстью, вытекающей из соответствующего расположения). Поэтому Философ говорит, что «ненависть неискоренимее гнева» [822] .
822
Ibid.
Раздел 7. Направлен ли гнев только против тех, к кому у нас есть претензии по части справедливости?
С седьмым [положением дело] обстоит следующим образом.
Возражение 1. Кажется, что мы гневаемся не только на тех, к кому у нас есть претензии по части справедливости. Так, нельзя говорить ни о какой справедливости в отношениях человека с неразумным существом. Тем не менее порою гневаются и на неразумное существо; так, в приступе гнева писатель может отшвырнуть стило и наездник ударить свою лошадь. Следовательно, мы гневаемся не только на тех, к кому у нас есть претензии по части справедливости.
Возражение 2. Далее, «не существует неправосудности к себе… невозможна и неправосудность по отношению к своему-» [823] . Но иногда человек гневается на самого себя, как, например, раскаивающийся в совершенном грехе, по каковой причине [в Писании] сказано: «Гневаясь, не согрешайте» (Пс. 4:5). Следовательно, мы гневаемся не только на тех, к кому у нас есть претензии по части справедливости.
Возражение 3. Далее, отношения справедливости и несправедливости могут связывать одного человека с целым родом объектов или даже со всем сообществом, как, например, когда государство наносит ущерб индивиду. Но гнев, как указывает Философ, имеет отношение только к индивидам [824] . Следовательно, в собственном смысле слова гнев не распространяется на тех, с кем у нас существуют отношения, связанные со справедливостью или несправедливостью.
823
Ethic. V, 10.
824
Rhet. II.