Суперобъединение или второе пришествие Христа
Шрифт:
Вдруг увидел что-то чёрное. Разглядел старомодную кибитку на санях, такую и сейчас можно увидеть зимой в Тоцком атомном районе. Кибитка стояла, в ней сидел, сбившийся с правильного пути, Андрий Тарасович Гаус-Швабрин, с которым я познакомился.
– Гей, добрый человек!
– закричал мне Андрий.
– Скажи, не знаешь, где дорога?
– Дорога-то здесь, - отвечал ему, - стою на твердой полосе, да что толку?
Вдруг почуял запах дыма.
Сел проворно на облучок и сказал Андрию,
– Слава богу, жило недалеко; сворачивай вправо да поезжай.
Пугачёвщина
Приехали
По линии отца предки Андрия ровно 200 лет назад, в 1773 году, воевали против проклятого кровавого царизма вместе с Емельяном Пугачёвым. Гаус ехал в Дедуровку, что в 42-х километрах от Оренбурга, посетить место, где располагалась бывшая Белогорская крепость. Развалины крепости и сейчас видны в одной межевой версте к северо-западу от Дедуровки. Рассказал Андрий, что по линии матери его пра-пра-пра бабка была полька, дочь ковенского воеводы. По линии матери предки Андрия воевали за независимость Польши. Боролись против царской малороссийской банды, против отряда атамана Бульбы.
С Андрием быстро подружились. Гаус был очень не глуп. Разговор Швабрина был остёр и занимателен. Он с весёлостию описал мне порядки в СССР, всё советское общество и наш край. Я смеялся от чистого сердца. Гаус-Швабрин специально избрал старомодный вид путешествия в зимней кибитке на санях. Был большой оригинал. Авантюрист мёрз в куртке из рыбьего меха, а на мне в степи был заячий тулуп, а сверху лисья шуба. Не колеблясь, заставил в его дальнейшее путешествие, надеть мой тулуп.
Вожатый
В Ленинграде с Андрием встречались, и он уговорил бежать с ним за границу, что для матросов загранплавания не трудно. Мысль о будущем побеге угнетала, так как я был молод и глуп, и особо не хотел бежать за кордон. Не хотелось обижать и Андрия, своего товарища, тем более, что за границей, как он говаривал, у него богатые родственники.
7 апреля 1973 года, на самодельной яхте "Секрет" с красными революционными парусами, ночью и рано утром, в тумане, я ловил корюшку в запретном районе фортов острова Котлин, что в 27 километрах от устья Невы, терзаясь мыслями о будущем побеге из СССР.
Задумавшись, не заметил пограничный катер под номером 017. Командир катера меня задержал, конфисковав яхту. Военные пограничники заперли меня в каземате одного из кронштадтских фортов, обещая, что вечером со мной будут разбираться. Пограничники, отлавливая нарушителей запретной зоны, собирали их в казематы фортов, а вечером или на другой день, иногда и через два-три дня, везли в милицию для вынесения наказаний.
Случилось так, что на морском фарватере, в тумане, пограничный катер под номером 017 раздавило океанское судно "Профессор Щёголев". Команда и командир катера погибли. Я же остался в заброшенном каземате форта всеми забытый и крепко запертый.
Если исследователь моего творчества захочет найти форт, в котором меня и ещё одного любителя рыбалки заперли; фортов напоминаю у Кронштадской крепости семнадцать, все на искусственных островах.
На искусственных островах размещались четыре южных батареи и восемь северных батарей. Советую исследователям соблюдать осторожность. У острова Котлин сто восемь километров ряжевых, каменных и свайных подводных преград.
Крепость
Сажая в каземат, советский пограничник заставил спуститься вниз на пятнадцать ступеней. Это была подземная камера; из голых и мокрых стен сочились слёзы. Поставленная на морскую, обезвреженную мину плошка, фитиль которой плавал в вонючем жире, осветила лоснящиеся стены страшного жилища.
– Вот тебе камера для воспитания, - сказал пограничник, взял плошку и, закрыв дверь, лишил и того тусклого света, который показал, словно при вспышке зарницы, мокрые стены моей тюрьмы.
Шесть суток я мучился, и прошёл через все муки, какие только переживают узники, забытые в тюрьме. Дух мой омрачился, туман неграмотности застилал глаза. Я был человек простой, необразованный, быстро отчаялся в подземной тюрьме. Питался тем, что у меня было взято с собой, да ещё тухлой корюшкой, которую не отобрали пограничники.
Незваный гость
На седьмые сутки сказал себе: "Хочу умереть" и дал клятву погибнуть с голода и жажды, не притрагиваясь к тем останкам пищи, которые оставались. Вечером (по свету из наклонной вентиляционной трубы я определял время суток), услыхал глухой шум за стеной. То было равномерное поскрёбывание по камню, производимое либо огромным когтем, либо каким-нибудь орудием. Я начал отбивать черепками, размягчённую штукатурку и копать навстречу, горько жалея, что не употребил на эту работу минувшие бесконечные часы, которые были потрачены даром на пустые надежды и отчаяние.
– Боже мой, боже мой, - вскричал я, - сжалься надо мной, боже, не дай умереть в отчаянии!
– Кто в таком порыве говорит о боге и об отчаянии?
– произнёс голос, доносившийся, словно из-под земли. Заглушённый толщею стен, он звучал как из могилы.
– Несчастный узник, - отвечал я.
– Какой нации?
– Русский.
– Имя?
– Александр.
– Твоё звание?
– Моряк.
– Давно ты здесь?
– Шесть дней. А вы сколько?
– Десять.
Я вздрогнул. Этот человек находился в темнице на четыре дня больше. За стеной раздался скрежет и тотчас земля, на которую опирался обеими руками поддалась; я отпрянул. В тот же миг груда земли и камней посыпалась в яму, открывшуюся под вырытым отверстием. Из тёмной глубины показалась голова, плечи и, наконец, весь человек, который не без ловкости выбрался из пролома, с рычагом в руках.
Я сжал в своих объятиях нового друга, и подвёл его к свету вентиляционной трубы. Это был человек невысокого роста, с волосами, поседевшими от пыли, с проницательными глазами, с двухнедельной щетиной на лице. По лбу его струился пот. На вид ему казалось не более 24-х лет. Он подошёл с рычагом к железной двери моего каземата и сказал, что дверь мы вскроем за четыре часа. Я с восхищением смотрел на героя.
– Скажите, кто вы?
– восторженно спросил его.
Новый товарищ-узник снисходительно улыбнулся.