Супружеские игры
Шрифт:
– Можно войти? – спросила я.
Она отступила вглубь прихожей. Пройдя внутрь, я прямо в пальто присела у письменного стола Эдварда. Окинула взглядом комнату – тут ничего не изменилось, царил все тот же беспорядок, зато через приоткрытую дверь в комнату, которая когда-то была моей, я сумела заметить, что большая часть моей мебели исчезла и теперь это помещение являло собой совсем другую картину. Какой-то чуждый всему остальному стилю шкаф, цветные накидки на подушках, медвежья шкура на полу и гора цветов в горшочках.
Она так и осталась стоять в прихожей, судорожно стискивая ворот цветастого халатика,
– Как вам живется здесь? – поинтересовалась я как можно вежливей, хотя пришла сюда с прямо противоположным намерением – у меня все горело внутри от желания поскорее выкинуть ее отсюда.
– Хо… хорошо…
– Кажется, вы любите солнце, а моя комната как раз самая солнечная. На балкон загорать выходите?
– Когда бывает солнце, загораю, – произнесла она, глядя на меня своими телячьими глазами, видимо пытаясь понять, к чему я клоню.
Теперь я этого и сама уже не знала. Когда я тут оказалась, когда собственными глазами увидела эту их совместную жизнь, которую они строили на развалинах моей, из меня как будто весь воздух вышел, я почувствовала себя сдутым шариком. Несмотря на страшный балаган, царивший на письменном столе, я заметила рядом с печатной машинкой ее фотографию в рамке. Мою фотографию Эдвард на своем столе никогда не держал. Может, конечно, она сама об этом позаботилась, чтоб он не забывал, кто в доме всем распоряжается. Вполне возможно, что, благодаря своей решительности, она и выиграла. Наш с Эдвардом общий дом выглядел так, как будто в нем не было хозяина.
Уже вставая с кресла, я обратила внимание на листок бумаги, пришпиленный кнопкой к стене. Каллиграфическим почерком там было старательно выведено:
You are young! You are strong! You are beautiful!
Вот такая установка на жизнь с ней: быть молодым, сильным и красивым!
Мне не приходится жаловаться на отсутствие новых происшествий в моей жизни. Зайдя в дежурку за ключами от библиотеки, я неожиданно застала там охранника, от которого за версту несло водкой. Мне было известно, что снаружи охраняют тюрьму мужчины и у них при себе оружие. Здесь же, в стенах тюрьмы, носить оружие им не разрешалось. У надзирательниц и без того хватало способов поддерживать порядок среди заключенных. Как-то Мышастая, открывая невероятных размеров ключом решетку между отделениями, объясняла мне, что его можно использовать в качестве орудия защиты.
– Ну да, – рассмеялась я, – в случае чего им можно долбануть в лоб взбунтовавшейся заключенной!
Она утвердительно кивнула головой.
Да, но откуда взялся здесь этот тип? Может, понадобилось срочно кого-то подменить? Не вдаваясь в подробности, я поскорее убралась оттуда.
Охранник врубил радио на полную мощность. Из динамика грянул кошачий концерт – так я называю рок. Эта музыка немилосердно бьет по ушам. Я встретила с облегчением зазвучавшую вслед за этим мелодичную песню.
«Обними меня», – чувственным голосом пел неизвестный мне исполнитель.
В свое время это был хит, да и теперь слушать его было приятно. Вероятно, это как-то подействовало на стража порядка, потому что он вдруг вылез из стеклянного аквариума дежурки и подошел к моей конторке.
– Ты, никак,
Лицо у него было опухшее, с глазами в красных прожилках. Сразу видно, что выпить он любит. А теперь вот со скуки начал клеиться ко мне.
– Книги существуют для того, чтобы читать их самому, – сухо ответила я и зашла за стеллажи, допустив, таким образом, непростительную ошибку Мне бы следовало помнить о своих мучениях с Аськой.
Он конечно же потащился за мной. А я, вдобавок ко всему, повернулась к нему спиной, и это стало моей очередной ошибкой. Он обнял меня сзади, ловко просунув руку под казенную куртку, и принялся больно тискать мою грудь. На шее я чувствовала его горячее дыхание. Изо всех сил я пыталась высвободиться, но безуспешно. Он становился все настойчивей в своих попытках овладеть мной. Однако мне все же удалось вырваться из его рук. Тяжело дыша, мы стояли друг напротив друга. Я приводила в порядок свою одежду, в любую минуту готовая дать деру.
– Ты что такая пугливая? Девица, что ли, или как? – спросил он. – У меня такой член, что любая останется довольной. Или ты любишь с бабами якшаться? Так бы сразу и сказала.
Не произнеся ни слова, я удалилась и, обойдя шкаф с книгами, вернулась на свое место за конторкой. Вслед за мной из-за стеллажей появился он и, не глядя в мою сторону, направился в дежурку.
В одну из суббот мы с Агатой остались в камере одни. У Аферистки было свидание на всю ночь, Маску и Любовницу отпустили домой на выходные, пани Манко лежала в тюремном изоляторе с приступом холецистита. Наверное, ее все-таки отправят на операцию. Сидя в библиотеке, я с тревогой думала о той минуте, когда мне придется остаться с Агатой наедине. Я понимала, что из-за ее падения повториться случившееся уже не могло. Хотя бы потому, что теперь она знала, кто я такая. Когда я появилась в их камере, ей уже было известно, что я убила своего мужа. Но на нее произвело впечатление не убийство – этим здесь никого не удивишь, – а моя профессия литератора.
Учитывая определенную напряженность в наших отношениях, сейчас пребывание в камере с глазу на глаз нам обеим было ни к чему. Вернувшись из библиотеки, я сразу же забралась на свои нары и уткнулась в книжку. Потом пришла она и, вынув тетрадь, погрузилась в подсчеты длинных колонок цифр. Очевидно, проверяла счета, которые вела ее партнерша. Ужин мы ели в полном молчании. Спустя некоторое время я увидела, как она открыла свою тумбочку и протянула мне какой-то снимок. На фотографии был изображен маленький мальчик в синем костюмчике. Он напряженно глядел в объектив фотоаппарата.
– Симпатичный мальчуган, – сказала я.
– Сын, – коротко бросила она, продолжая жевать бутерброд с паштетом.
Агата ни копейки не тратила на себя из заработанных контрабандой денег. Маска ее даже как-то поддела: мол, деньги в чулок складываешь, а ешь только казенный харч, никого никогда ничем не угостишь. Агата в ответ буркнула, что откладывает на черный день. Я еще тогда подумала, что если кто-то копит на черный день, значит, он уже пришел.
Должно быть, невольно на моем лице отразилось неподдельное изумление, потому что она вдруг грустно улыбнулась и сказала: