Суровые времена

Кук Глен Чарльз

Но на этот раз я кое-что помнил.

– Это нужно записать. Прямо сейчас, пока не забыл.

Я ринулся к столу и тут же осознал, что не имею ни малейшего понятия, как об этом писать. С досады я отшвырнул перо.

Вошла матушка Гота с чаем. Налила мне, затем дядюшке Дою, а после и Тай Дэю. Смерть Сари глубоко ранила ее душу, подавив вздорность ее характера. Сейчас она проделывала все чисто машинально.

Так продолжалось уже не первый день.

– В чем твоя беда? – спросил дядюшка Дой.

– Как тебе… Все помню, а вот объяснить…

– Если так, нужно расслабиться. Перестань бороться с собою. Тай Дэй,

подай учебные мечи.

Я хотел было заорать, что сейчас не время, однако мечи были дядюшкиным средством от всех напастей. Принять оружие, проделать учебный ритуал, повторить позиции – все это требует полной сосредоточенности. И всегда действовало, вопреки всему моему неверию.

К нам присоединилась даже Гота, хотя умела она еще меньше моего.

90

В ту ночь, когда я пытался найти дорогу наружу из палаты Копченого, я гадал, не разбросал ли Одноглазый по коридорам чар, сбивающих с пути. Оказалось, что да, к тому же разбросал их по всей заброшенной части дворца, чтобы наше местоположение ничем не выделялось. Он дал мне амулет из разноцветных зачарованных шерстяных нитей, велев носить на запястье и сказав, что это позволит мне свободно ходить сквозь его чары и в голове не станет мутиться – по крайней мере, больше, чем обычно.

– Будь осторожен, – предостерег он. – Я эти заклятья меняю каждый день – ты же теперь регулярно с Копченым работаешь. Не хотелось бы, чтоб кто-нибудь – особенно Радиша – вломился, пока душа твоя вдали от тела.

В этом имелся смысл. Копченый для нас был бесценен. Такого прекрасного орудия для добычи сведений никогда прежде не бывало, и мы не могли рисковать, делясь им с кем бы то ни было.

Старик вручил мне перечень необходимых ему регулярных проверок. Там упоминалось и плотное наблюдение за Ножом. Однако полученными сведениями он не спешил пользоваться. Наверное, отсиживался тишком, дабы Нож набрался самоуверенности. И уж заодно решил за нас проблему религиозных раздоров.

Я вопросов не задавал, однако был уверен, что политика Ворчуна тщательно выверена. Жречество было нашим главным политическим соперником. Кстати, в использовании жрецов ради того, чтобы Нож не забрал слишком уж большую силу, по-моему, тоже был смысл.

Имелся у меня и персональный план изысканий: кое-что – для удовлетворения любопытства, а в основном – для выверения событий, нуждающихся в отражении в Анналах. Только на работу с книгами у меня уходило по десять часов в день.

Я просыпался, писал, ел, писал, навещал Копченого, писал, ненадолго засыпал, а после просыпался, и все начиналось снова. Спал я обычно беспокойно: мало приятного пребывать в обители боли.

Дядюшка Дой решил не возвращаться на болота. И матушка Гота – тоже. Большей частью они не показывались мне на глаза, но постоянно находились неподалеку и наблюдали. Ждали исполнения своих надежд.

Война вступила в новую фазу, и нюень бао решили принять в ней участие. Значит, жестокость Обманников будет уничтожена при помощи жестокости нюень бао.

* * *

Одна из главных задач соглядатая, как выяснилось, состоит в том, чтобы понять, где искать нужные сведения. Когда мне нужно было узнать что-либо для Анналов, я, как правило, имел представление, когда, где и при чьем участии происходили

данные события. Вдобавок, перепархивая с места на место, можно проверить собственную память, каковую я нашел поразительно недостоверной.

Видимо, никто не помнит ничего точно так, как оно было на самом деле. Искажения зачастую пропорциональны вложенной в описание толике личностной оценки и того самого «заднего ума», коим, как известно, каждый крепок.

Одноглазый, конечно, тоже не чужд был личностного подхода. Может, из-за него-то он и запрещал мне заглядывать в свои оружейные мастерские. Если только причина не крылась в желании уберечь свои гроссбухи от постороннего глаза. Надо будет заглянуть к нему – скоро он сворачивает мастерские.

Одноглазый тащил на своих старческих плечах порядочную ношу. Среди всего прочего он был кем-то вроде министра вооружений. В его ведении находились несколько укрепленных городских кварталов, где изготавливали все, от наконечников для стрел до громадных осадных орудий. Большая часть продукции тут же паковалась и отсылалась в гавань, где ее грузили на барки и сплавляли вниз по реке до дельты, откуда, чередой извилистых каналов, проводили в реку Нагир. Затем они поднимались вверх по Нагиру и его притокам и доставляли оружие в арсеналы приграничных гарнизонов. Несомненно, какое-то количество материалов не попадало по назначению. Одноглазый, безусловно, извлекал выгоды из своего положения. Надеюсь, ему хватает ума не торговать с врагом. Если капитан поймает его на этом, Одноглазый поймет, что с Ножом еще мягко обошлись, словно с проказливым младшим братишкой.

Первый визит в арсеналы был просто кратким набегом. Комплекс Одноглазого состоял из множества зданий, некогда ничем не связанных, а ныне превращенных в запутанный лабиринт. Все окна и большая часть дверей были заложены кирпичом. Немногочисленные входы стерегли люди, отобранные по росту, злобности нрава и отсутствию воображения. Они не впускали и не выпускали никого. На улице подле грузовых ворот ни днем ни ночью было не протолкнуться. Шеренги фургонов и телег, влекомых усталыми волами, медленно продвигались к воротам, где их разгружали и снова нагружали ломовики. За ними неусыпно присматривали те самые, лишенные воображения, у коих выступала пена на губах, если ломовик осмеливался обменяться взглядом с возчиком. Вокруг и между телег сновали бесчисленные разносчики с шестами, на которых висели дюжины судков с пищей для рабочих. Сторожа проверяли каждый судок. Они и друг друга проверяли – каждый в свою очередь.

Таглиос обладал многообразной, сложной и узко специализированной экономикой. Люди могли выбирать любой способ зарабатывать на жизнь, и на все находились потребители. Недалеко от дворца есть базар, целиком посвященный наведению красоты, обслуживающий в основном дворцовую публику. Один парень там занимался только выщипыванием волосков из ноздрей. Рядом с ним, с различными маслами и серебряными инструментами, разложенными на инкрустированном столике, практиковал старикан, который вычищал серу из ушей, а заодно пересказывал слухи. Ремесло это семейное, им занимались множество поколений его предков. Старик обычно бывал печален: он не имел сына, способного унаследовать секреты мастерства, и с его смертью семья потеряет место на базаре.