Суть острова. Книга 2 (Что может быть круче своей дороги?)
Шрифт:
– Сущий пустяк. Ты довольно часто о нем говоришь, но никогда в связи с работой в «Сове». Видеокарта то, монитор это, процессор слабоват… Более мудреные термины я не помню. Стало быть, у тебя в нем твой большой и личный домашний интерес.
– Ха-ха, – говорю, – дорогой папа! Это не мне, а тебе надо детективом трудиться, распутывать преступные замыслы и умыслы.
– Нет, – отвечает скромно папахен, – в этом тонком бизнесе мне до тебя очень далеко, а просто – угадал. Угадал?
– Так точно. Да кури в салоне, меньше дому достанется.
– Спасибо, дорогой. Великодушие – преимущественно мужское качество, я рад, что ты им наделен в полной мере.
– Иронизируешь?
– Нет.
Постепенно, в течение обещанного мною получаса, однако «на всех скоростях», мы домчались «до места», то есть, прибыли ко мне домой, где отец бывает редко и делать этого не любит. Сейчас нам проще – дома-то никого. Жан и Элли относятся к редким дедушкиным визитам довольно
– Кофейку?
– Хорошо бы, но сердце ропщет. Слабенького чаю бы… В пакетиках есть?
– Найдется, разумеется, черный, красный, желтый и зеленый, в пакетиках и заварной. Что предпочитаешь?
– В пакетиках, я же сказал. Черный, Рик, брось один и довольно. Попьем без сопроводительной еды, но с сахаром.
– Да, сэр. Проходи, проходи, я прямо в кабинет принесу. Точно печенья не хочешь?
– Точнее не бывает.
Сели к монитору. Он у меня весьма подрос за эти годы: двадцать один дюйм по диагонали, плоский, дорогущий! Сначала я ему, отцу, с пятого на десятое пояснил про город и трехмерную живопись, он кивает в ответ, ждет показа…
Я ему даже святая святых достал, результат полугода работы, от которой надорвался бы сам Сизиф: двухсекундный ролик «Девушка, готовая рассмеяться»…
Он посмотрел все предъявленное, молчит… А я уже сорвался со всех тормозов и лопочу невнятно, типа, наперед оправдываюсь: «если, говоря твоим языком, двухмерная проекция одного трехмерного мгновения на холст или доску – это живопись, то почему не живопись – трехмерная проекция кусочка материи на ломтике времени…»
– Знаешь сын. Я ни черта в этом не понимаю. Но мне кажется – ты гениален. Но ведь я отец, я могу быть пристрастен. Во всяком случае, эта… смеющаяся девица…
– Она только собирается рассмеяться.
– Ну да, ну да, но она уже вот-вот… Это и не мультик, и не фильм, и вообще… Я совершенно не привык к такому, но… Будь я проклят, если мне по-настоящему не понравилось. Хочешь, я тебе еще больше монитор куплю? В подарок, и в знак восхищения?
М-да, не всякая хвала по сердцу маслом. Но – понравилось же ему, я вижу, что не врет, что он думал, то и сказал.
– Не в мониторе дело, папа. Однако, засиделись мы. Еще чайку?
– У-у, нет. Вызови лучше такси, домой хочу, устал. И напоследок: я невежда в любом виде науки и искусства, и еще менее того способен выражать свои чувства словами, но знай… Если что… Я всегда…
– Ладно папа. Тс-с, тихо! Але? Такси?..
Вот таков был мой первый в жизни вернисаж, если не считать плоскую и неграмотно освещенную собаку, показанную когда-то школьному учителю рисования. И в ту же ночь пришло ко мне запоздалое озарение, это когда папахен ногой чуть было не приголубил системный блок: все сделанное может пропасть бесследно! Только чихни… Где была раньше моя голова??? Пришлось вставлять дополнительный жесткий диск, заводить стример, копировать на CD, чтобы уж с пятисотпроцентной гарантией… Успел, а так бы умер от разрыва сердца, если бы вдруг…
Что меня сподвигнуло на откровенность с ним? Родственные чувства? – Но они еще не восстановились в полном объеме, если считать за таковой мои детские представления о родителях, как самых лучших, самых справедливых и самых безгрешных… К матушке я отношусь лучше, чем к отцу, или к Молине… А в сравнении с сестренкой – не знаю, если честно, слишком далеко развела нас жизнь по городам и интересам… Но зато с отцом гораздо интереснее общаться на всякие разные темы… И с Яблонски интересно, хотя он мне вовсе не родственник. Так почему же я открылся, доверился отцу? Неужели простое слово «трехмерность» обмануло меня, заставило предположить глубинное сходство умов и мечтаний, которых, скорее всего, и нет на самом деле?.. Но ему же… Какая для меня разница – понравилось ему, или нет!? Был, жил, стоял мой собственный мир, со своею тайной, те кто могли в него войти, моя жена Шонна, к примеру, не пожелали этого сделать, а отец захотел и вошел, и… рад ли я этому? Не знаю. Буду надеяться, что рад. Они ведь, с Яблонски, пускают меня в свой? Пускают и не рефлектируют при этом. Методикой какой-то хвастались, в гости постоянно зазывают, дела при мне обсуждают, и даже со мною не раз пытались «кашу сварить», как они это называют… Отец про шахматы рассказал, и совершенно очевидно, что Яблонски ни о каких кубах и змейках не ведает, уверенный, что его проигрыши – исключительно от невезения и невнимательности. И из-за того еще, что «интеллект его обстоятелен и несуетлив», «к мелочам нечувствителен». Безусловно: был бы суетлив и к мелочам чувствителен – чесал бы папахена с разгромным счетом! Заснул я в ту ночь – за час до будильника, и весь день долбил носом столешницу у себя в кабинете, а Мелисса всячески меня опекала и прикрывала перед возможными неловкими ситуациями. Отец, кстати, мне специально звонил, чтобы я ничего не говорил Яблонски про объемные шахматы.
Господи помилуй, какие же они чудаки! Отец и Яблонски – партнеры по своим биржевым делам, при этом господин Сигорд старший компаньон, а господин Яблонски младший компаньон. Я когда ухмылялся про себя насчет трех такси для папахена, был самонадеян и оказался неправ: деньги у их фирмы реальные и нешуточные, чуть ли ни стомиллионные обороты там у них крутятся. У младшего компаньона доля в совместном капитале – целых два процента, а у старшего компаньона, то есть, у отца – жалкие остаточные девяносто восемь. Отец, я уже говорил, обращается к Яблонски на ты, а тот к отцу – на вы. Формальный и неформальный лидер в этом тандеме – отец. Оба всем довольны в своем сотрудничестве. Мне иногда кажется, что оба преотлично прижились бы со своими причудами в заокеанском Альбионе, где количество чудаков намного больше, чем все наличествующее там человеческое население, потому что там – очевидцы рассказывают – даже и животные поголовно с прибабахами. Нет, но бесконфликтная дележка прибыли из расчета: сорок девять к одному – каково это осознать нормальному человеку, вроде меня???
Впрочем, в той же Британии, если говорить о дележке совместно заработанного, и своих чудес предостаточно, вспомнить, хотя бы, моих любимых Роллингов.
Мик и Киф рулят в команде, они авторы подавляющего большинства песен группы, но не потому, что бывшие «младшие» роллинги, Мик (Тейлор) и Билл Уаймен, и нынешние, Ронни с Чарли, не могут песни сочинять, а потому что Киф с Миком их от этого дела держат в сторонке: свои, мол, записывать не успеваем. Хотите творить – делайте сольники. (Сольники у всех у них имеются, довольно интересные. Но вместе они – лучше.) Естественно, что как основные авторы песен, Мик с Кифом не только главные роллинги, но и денежек имеют больше остальных… И вот тут-то вступает в дело знаменитый английский юмор, который не всем дано понять: У Ричардса и Джаггера состояния – по двести, скажем, миллионов, а у Чарли Уоттса и Ронни Вуда – по сто. (У Билла меньше, и у Тейлора еще меньше, но они – бывшие). Суммы, прессой объявленные, конечно же не точны, и меняются быстро в сторону увеличения, но – пропорция сохраняется многие годы подряд! В два раза отличие, ну никак не больше! Казалось бы: пригни «младших», усовести, либо запугай, либо просто поставь перед фактом более справедливого распределения плодов от имеющейся интеллектуальной собственности … Нет! – И делят, как делили, и довольны все вместе и по отдельности, и в студиях пишут, и на гастроли ездят, вот уже скоро сорок лет… если доживут… Здесь чудачество как бы обратное тому, что демонстрируют отец и Яблонски, но на самом деле – из той же бочки.
У меня дома тоже изменения. Каким из них радоваться, каким огорчаться… Шонна зарабатывает неплохие деньги, хотя и поменьше моих, она известная журналистка, а с некоторых пор ее рейтинг резво побежал вверх по ступенькам: всего-то и понадобилось – регулярно появляться на вечеринках в «звездной» среде, доказать хорошее знакомство с Чилли Чейном и другими «богами» экранов, топов, подиумов и таблоидов. Чаще – со мною появляется, что мне не по душе, иногда – без меня, что очень и очень мне не по душе, но тут уж… Ее гонорары и зарплаты без остатка всасываются в тряпки, украшения и косметику, но надо отдать ей должное: на «семейные», то есть, мною заработанные, Шонна покушается очень редко и стеснительно, со всей скромностью. Поэтому мне довольно легко выдерживать прежний стиль и ни в чем ей не отказывать. Детки наши – на удивление великое – не портятся, подрастая, и приносят нам с Шонной одни радости. Почти одни радости, потому что и приболеют иногда, и лениться пробуют, и крику много создают… Но – чудо, а не дети. Мы с Шонной постоянно боимся всех этих рассказов о наркотиках среди подростков, о раннем развитии сексуальности, о девиациях всякого рода, о компьютерной «гамомании» (увлечении компьютерными играми), об интернетзависимости… Тьфу-тьфу-тьфу – не про наших. Элли перешла в музыкальную школу, хочет играть на арфе(!), кошмар, да? Жана коротнуло на мотоциклах, ждет не дождется, когда вырастет и обретет права, Шонна же заранее трясется от ужаса. Хорошо хоть о футболе не забывает и весь в пятерках по учебе. И Жан, и Элли гораздо ближе к бабушкам с обеих сторон и к Шонне, чем к нам, мужчинам двух старших поколений, поэтому подробности их бурной и насыщенной жизни я чаще всего узнаю не от самих детей, а опосредованно, по секрету от них, от Шонны. Жаль, что так мир устроен, однако я не ропщу, я ведь и сам всегда был больше к матушке привязан эмоционально. Плохо вот только… заметил я за собой, что у отца бываю немножко чаще, чем у нее, но зато она к нам повадилась: раз в неделю – уж точно бывает… (Это она так бьется с моей тещей за внимание внуков. С переменным, правда, успехом, те – подростки тертые, поднаторели на подарочной семейной психологии, знают, что такое баланс). Я так объясняю это себе, что с отцом у нас появились общие интересы, деловые, и вообще…