Суть времени. Цикл передач. № 21-30
Шрифт:
«…Просвещённого эгоистического интереса»… Необходима «мутация русского духа…», — говорит философ, выступая на «Радио Свобода». И его слушают.
Декабрь 1989. «Нужно выбить русский народ из традиции».
То есть речь идёт только об одном — вот здесь нужно осуществить «мутацию русского духа» для того, чтобы началось вот это движение. И чтобы это движение привело нас туда, куда оно нас привело.
Вообще, само выражение «мутация русского духа» нравится?
В очень многом не согласен с Солженициным, никогда он не был для меня авторитетом, но вот тут в 98-м году он пишет: «А радиостанция „Свобода“ в эти годы стало уже легальным как бы советским радио. Она завела серию передач „Русская идея“, где издевательски опошляло и русскую историю, и русскую мысль, прямо требовало „мутации русского духа“, сокрушала русские мозги в безнадёжность,
Это цитирует Солженицын. Я же процитировал две вещи, главная из которых — что необходима «мутация русского духа» от православия к «новому типу морали на твёрдой почве просвещённого эгоистического интереса».
С мутировавшим духом не только в западный капитализм не попадёшь, но и вообще ни на какую точку карты жизни — только в смерть. Туда и попали.
К счастью, мутация оказалась неокончательной, неполной. Повреждения и мутация — разные вещи. Мы видим, что какой-то дух просыпается, что удар был нанесён и задел все слои периферии, но не попал в ядро и не сумел посеять туда то, что Парамонов называет мутацией, а Ракитов сменой культурного ядра. А это одно и то же. Все они грезили об одном — о демонтаже, полном и окончательном демонтаже. О том демонтаже, к которому сейчас подходит процесс. И альтернатива которому одна — создать этот вертикальный канал. Это не дело одного человека. Это дело сообщества людей, которые поняли, что только это может спасти их народ. Которые не хотят жить со вкусом жизненного поражения на губах, сердце и уме. И которые готовы этот канал пробить, канал в смыслы.
Выпуск 26
Сегодня 24 июля 2011 года. Два дня назад в Норвегии произошли чудовищные события. Чудовищные, из ряда вон выходящие, исключительные. Премьер-министр Норвегии сказал о том, что это событие — беспрецедентное для его страны. Это [событие], впрочем, и для мира является чем-то достаточно беспрецедентным.
Тем не менее, по существу это событие не обсуждается. Смакуются его детали, рассказываются ужасные истории, описываются некоторые подробности, но никакого смысла в происходящем никто найти не пытается. Вообще никакого. Ощущение, что смысл покинул мир, что чтобы ни произошло у нас на глазах, мы не можем понять смысл происходящего. Мы видим в этом только то, что есть, некоторую несомненность: «песня акына» называется («степь, караван идёт…», — описываю то, что вижу перед своими глазами). Такое описание не может быть [использовано] ни для чего на свете: ни для аналитики, ни для политики, ни для жизни просто, — потому что для того, чтобы идти куда-то, нужна карта, нужен компас. И тут неважно, в какую именно сторону пойдёт человек. Он должен как-то ориентироваться на местности. Он должен быть проинструктирован по поводу того, что вот, если это овраг, то желательно действовать так-то, а если это глубокая пропасть, то желательно действовать по-другому. И так далее, и тому подобное.
Если вы идёте в сторону пропасти, и вам говорят: «Вперёд!», — потому что вперёд идти хорошо. «Вперёд!», — а вы видите, что ещё в одном метре обрыв, и дальше вы летите и разобьётесь всмятку, то вряд ли вы сделаете следующий шаг «вперёд» только потому, что хорошо идти «вперёд».
Вспоминаю (прошу прощения, если ошибусь в деталях) у Вознесенского:
«Вперёд, к новому искусству!» — призывал докладчик. Все соглашались. Но где перёд? Горизонтальная стрелка указателя (не то «туалет», не то «к новому искусству!») торчала вверх на манер десяти минут третьего.Где перёд-то? Если впереди пропасть, почему надо так в неё устремляться?
Все эти вопросы очень важны, потому что события, произошедшие в Норвегии, ещё и ещё раз показывают справедливость моего главного утверждения о том, что мир входит в фазу турбулентности.
Вот эта спокойная ламинарность, про которую я говорил: «Плыла, качалась лодочка по Яузе реке», —
Так вот, это называется «турбулентность» на научном языке — завихрения, вихри. Один из таких вихрей имеет место в Норвегии. Как мы можем его не осмысливать? Но ведь согласитесь, что, прежде всего, мы должны осмыслить главное, — что никто ничего не осмысливает, что осмысления нет вообще.
При этом осмысление — это процесс многоуровневый. Вы должны знать фактуру события, вы должны на аналитическом уровне увидеть странности и понять, что там именно происходит (так сказать, «дьявол всегда в деталях»), уточнить эти детали и всё прочее. Дальше вы должны понять, что это может значить с точки зрения политики, с точки зрения экономики, с точки зрения всего на свете. Вы должны при этом не впасть в соблазн некой теории заговора, — то есть разговоров о том, что уж если это так, то это!.. что каждый раз, когда кого-нибудь кто-нибудь ударит по голове, — это «происки мировой закулисы».
И, наконец, есть ещё самый трудный уровень, адресующий к культуре, метафизике. Нужно понять, каков смысл событий с точки зрения самого смысла. Я прошу прощения за тавтологию, но это может быть самое главное.
Итак, давайте разбираться в норвежских событиях, начиная с конкретики.
Уже взрыв в Осло показал, что имеет место нечто экстраординарное. Взрыв мощный, прекрасно смоделированный, нанесший тяжёлые повреждения. И (все как-то проходят мимо значения этого очевидного факта) — приведший к гибели членов правительства. Когда в последний раз в Европе подобными способами убивали членов правительства? Значит, это безумно высокоэффективный взрыв, это политический терроризм, достигший своей цели. Это не взрыв дискотеки, это не взрыв в каком-нибудь супермаркете, — это взрыв в правительственном квартале, приведший к уничтожению членов правительства, как говорит премьер-министр.
Ничего себе взрыв! «Это столько-то (больше или меньше) людей». Ну, извините. А если бы он убил не очень много людей, но уничтожил бы весь кабинет министров? Это что — не является гиперэксцессом?
Теперь. Наверняка не все из тех, кто слушает эту передачу и смотрит её, были в Норвегии. Но я в Норвегии был. Это не просто тихая и спокойная страна, это что-то такое застылое, сонное, лупящееся от благополучия, спокойства и такого, автоматического, полусна. Вот, люди как-то двигаются, они выполняют какие-то свои действия, обеспечивающие жизнь в бытовом смысле, в производственном смысле, но это всё делается как во сне. В таком ровно-сонном настроении.
Страна маленькая, с очень большим количеством природных ресурсов. Природные ресурсы распределены (и это очень важно подчеркнуть) достаточно справедливым образом. В этом смысле Норвегия — это страна с достаточно высокой степенью социальной защищённости. Этот такой оазис Северной Европы, место идиллии. И вот в этой идиллии, которая никогда, даже во времена Второй Мировой войны, не была… Норвегия — не Швеция даже! Швеция когда-то, ещё в эпоху Карла 12, представляла из себя нечто агрессивное, стремящееся к каким-то завоеваниям. Норвегия — вообще такое заснувшее место, заснувшее. Очень эффективно развивавшееся во второй половине и конце 20-го века, вышедшая на достаточно высокие социальные и прочие рубежи, но — спокойная, хорошая. Для этого места убийство в целом 92-х людей… А ещё не вечер, потому что… Дай Бог, чтобы все тяжело пострадавшие не умерли. Но обычно, когда говорят, что довольно много людей находится в крайне тяжёлом положении, — это значит, что кто-то из них, скорее всего (повторяю, не дай Бог!), умрёт.
Так вот, такое количество людей — это не то же самое, что где-нибудь в Индии, в Пакистане… То есть человеческая жизнь везде одинаково ценна, и всё, что я буду говорить о произошедшем вовсе не означает, что нет в душе возмущения предельного зверством, совершённым тут. Просто даже стыдно как-то тратить время на очевидные моральные оценки произошедшего. Это возмутительно, чудовищно, недопустимо и всё прочее.
Но для Норвегии это ещё и экстраординарно. Это такой гипервзрыв. Потому что всё-таки уровень возмущения надо отсчитывать от фона. В Индии, Пакистане, в Африке, в Бангладеш, — везде фон очень высокий, поэтому на этом фоне взрывы даже с большей интенсивностью (а это очень большой террористический взрыв, очень большой!), даже взрывы с большей интенсивностью рассматриваются как средние. Здесь — нет.